– Что ж, она искала. Она скакала от одного к другому так, словно назавтра мир собирался разрушиться. Понимаю, что быть единственным родителем было для неё тяжело. Понимаю. Ей непременно надо было подбирать каждого местного пьяницу в ближайшем баре для того чтобы он помог оплатить жилье за следующий месяц. Они какое-то время помогали, после чего исчезали, как мой отец, но это всегда имело свою цену. Она позволяла избивать себя, если ужин не был готов вовремя: к тому моменту, как открывалась входная дверь, – или если дом не был убран к моменту, когда они сбрасывали свои грязные сапоги. Все они выглядели по-разному, но были слеплены по одному образцу. Все и каждый в частности был сделаны из одного и того же куска дерьма.

Покачав головой, Эмили на этот раз сжала руки Гэвина.

– В общем, те женщины сказали, что в результате того, что я видела бессилие своей матери, сама стала слабой, а мама в свою очередь стала такой, наблюдая за тем, как дедушка бил бабушку. Они сказали, что я росла, думая, что это нормально для мужчины: так себя вести по отношению к женщине. Я росла, думая, что собственная ценность приносится в жертву нуждам мужчины, любой ценой. Даже если это означает снова и снова унижать себя.

– Но яблоко может далеко упасть от яблони. Пятьдесят процентов детей, которые росли, видя такое, никогда не пойдут по стопам своих родителей, независимо от того, мальчик ли наблюдает за тем, как его отец бьет маму, или девочка – за тем, как избивают её мать. Только это яблоко упало на ту же полянку, Гэвин. Это яблоко катилось по той же тропинке, что и её мать. – Остановившись, Эмили посмотрела на свои руки, переплетенные с руками Гэвина. Когда она снова посмотрела на него уже менее болезненным взглядом, все, что могла сделать – это произнести следующие слова: – Еще они сказали, что, борясь физически с Дилланом в день нашей свадьбы, я наконец-то разорвала этот круг.

Вот оно. Ответ на вопрос прямо перед ним. Вопрос, на который Гэвин уже знал ответ. Желудок ухнул вниз. Чувствуя как побелело лицо, Гэвин поднялся на ноги, а лезвия ярости пронзали грудь. Кровь. Он хотел крови Диллана, и прямо сейчас.

Эмили вскочила, но ноги подкашивались:

– Не надо. Пожалуйста, не надо, – прошептала она, глядя в его полные злобы глаза. Обхватила ладонями его лицо, их тела дрожали. – Я здесь, Гэвин, с тобой. И я в порядке. – Тишина вибрировала, она душила Эмили, видевшую, как Гэвин пытался себя контролировать. Хотя это не работало. Она видела, что он готов взорваться. – Я не сказала тебе, потому что не хочу, чтобы тебе было больно. Я не хочу, чтобы у тебя были проблемы или чтобы ты проходил больше, чем уже прошел. Пожалуйста, не презирай меня за эту ложь. Пожалуйста, не надо.

Гэвин знал, что она соврала той ночью. Что-то глубоко внутри говорило ему это. Но тем не менее, другая его часть обманывалась, веря ей. Гэвин смотрел на неё в замешательстве, и гримаса боли появилась на его лице.

– Я никогда бы не смог ненавидеть тебя, Эмили. Ты веришь мне, когда я говорю это?

Эмили кивнула, чувствуя, как слезы градом катились по щеками.

– И ты беспокоишься обо мне?

– Да, – еле слышно согласилась она. – Я должна защитить тебя от всего этого. Все из-за меня.

– Защищаешь меня после всего, что он сделал с тобой? – спросил он с раздражением в голосе. Гэвин поднял руки к её лицу, цепляясь за неё взглядом. – Боже мой, Эмили, всё это случилось не из-за тебя, но ты не можешь просить меня нечего с ним не делать.

– Пожалуйста, – плакала она.

Стиснув зубы, Гэвин отвернулся:

– Нет.

Страх ударил Эмили прямо в живот, когда она увидела, как Гэвин схватил со стойки ключи. Когда она направилась к нему, в голове огнем горели картинки того, что он собирался сделать. Эмили забилась в такой истерике, на которую, думала, не способна. За свою жизнь она плакала много раз, но ничто не шло в сравнение с тем, что сотворили эти крошечные образы в её голове. Она не могла дышать, не могла думать. Ноги ощущались так, словно она тащилась по вязкой грязи, она с трудом прошла по пентхаусу. Схватила руку Гэвина, когда тот собирался открыть входную дверь.

Гэвин повернулся с жестоким выражением лица:

– Ты просишь меня не быть мужчиной, Эмили, и я ни хрена не могу сделать это. Не могу. Ты моя, и если бы я не уехал, этого бы не случилось. Не проси не делать все правильно единственным известным мне путем.

Дыхание оборвалось и сердце разбилось от осознания, что он винил себя. Эмили колебалась секунду, прежде чем поднести руку к его лицу. Она дотронулась до скулы, покачала головой, переходя на тихий шепот:

– Гэвин Блейк, ты гораздо больше мужественный, чем все, кого я когда-либо знала. Ты ласковый. Добрый. Ты сильный и остроумный. Ты привлекательный и горячий, ты можешь заставить большинство девушек растечься бесформенной лужицей самыми простыми словами, – убрав руки от его скул, она положила их ему на грудь. – Ты совершенно не умеешь скрывать свои чувства, и ты не мог бы сделать что-то, чтобы заставить меня еще больше тебя любить. Ни единой вещи. – Встав на носочки, она, нервничая, потянулась пальчиками к его шее, притягивая к себе его лицо. – И не смей винить себя за это.

Борясь с бешенством, прожигающим внутри дыру, Гэвин прислонился лбом к её лбу.

– Нет, Эмили. Если бы я не уехал….

– И если бы я не приняла его обратно.

– Он ни хера не должен был касаться тебя, – выдохнул он, стараясь сдержать злость. – Это не одно и то же.

– Я знаю. Но хочешь знать кое-что? – Гэвин положил руки ей на бедра, крепко вцепившись пальцами, и посмотрел куда-то. Эмили дотронулась до его щеки и вернула себе его взгляд. – Если ты выйдешь за эту дверь и пойдешь за ним, тогда ты ничем не отличаешься от тех, с кем я сталкивалась. Пожалуйста, не забирай у меня этого мужчину, Гэвин. Пожалуйста.

Да пошло оно все к черту. Взгляд её глаз под припухшими от слез веками в сочетании с тихой мольбой, сорвавшейся с губ, заставил Гэвина чувствовать себя так, будто его приперли к стене. Мозг был в ауте, сравнявшись с землей её словами. Разрываясь между потребностью выбить из Диллана каждый дюйм его жизни и нежеланием тащить Эмили через еще большее дерьмо, Гэвин чувствовал, как внутри него росло напряжение.

Она открылась ему, загнав свою боль и болезненные воспоминания ему под кожу. Перед этим казалась недосягаемой, но сегодня она утопила все свои страхи в море доверия, которым, Гэвин знал, только он и владел. Но, черт возьми, он не сможет убежать от ненависти, если спустит Диллану с рук то, что он сделал. Мужские инстинкты кричали ему уничтожить мужчину, который причинил боль его любимой женщине. Женщине, которая принадлежала ему. Он совершенно… Чертовски… Взвинчен.

Погруженный в свои мысли, Гэвин сжимал челюсти, пока не стало больно. Смотря в глаза женщине, без которой, он знал, не сможет жить, Гэвин принял решение, которое, как он надеялся, не будет преследовать его каждый божий час до конца жизни.

– Я не пойду за ним. – Он съежился, когда слова сорвались с губ. – Обещаю. Но ты расскажешь мне, куда он тебя ударил. Понимаешь меня? Мне надо знать.

Эмили видела нежелание в его глазах, но его голос звучал искренне. Эмили восстановила дыхание и уверенно кивнула:

– Да, – проплакала она.

Грудь Гэвина стянуло от боли в её голосе. Нежно взяв её за руку, он прошел в кухню и выключил огонь, на котором стояла обжаренная до хрустящей корочки курица. Гэвин мог почувствовать, как напряглась рука Эмили, когда минуту спустя он прошел вместе с ней в спальню. Смотря друг на друга, они стояли молча, как будто оба не знали, что сказать.

Пытаясь стереть с лица все следы злости, Гэвин обнял её за талию и теснее прижал к своему телу. Спустя секунды она обмякла в его руках, слезы покатились сильно и быстро. Он зарылся носом в её волосы, вдыхая сладкий запах шампуня и пытаясь подготовиться к тому, что она расскажет. Мозг даже близко не мог понять, как кто-то мог причинить ей боль. Она была хрупкой. Любящей. Ранимой. При всем своем собственничестве, Гэвин знал: её прикосновения были единственным, что было правдой, чистотой. Диллан методично обнажал её, слой за слоем, раскрывая те части, которые женщина обнажать не должна. В этот момент Гэвин боялся, что нарушит обещание не идти за больным ублюдком. С каждой секундой Эмили содрогалась в его руках, Гэвин же был угрожающе близко к тому, чтобы потерять видимость контроля.