Я бы хохотала весь тот вечер, честно говоря, но сдерживалась, чтобы не палиться, — правда, было смешно, настоящий спектакль. Юля хлопала глазками и задавала вопросы типа «а что вы, Савелий, думаете о…?», потом вдумчиво кивала, выслушивая его ответы — вроде как она подумала и вынуждена была согласиться, — мы, конечно, выпивали, но умеренно — шампанское, белое. Савелий, тем не менее, разошелся — я еще, помню, подумала, что некоторым людям нужно давать возможность преподавать в какой-нибудь специально для этого организованной школе, просто чтобы удовлетворить их страсть делиться опытом и знаниями. Он смотрел ей в глаза, постоянно наклонялся в ее сторону и хвалил ее разумность («вы очень, очень разумная девушка») — и по тому, как он иногда взглядывал на меня, я понимала, что он ведет себя так в надежде, что делает это мне назло, — и я утыкалась в бокал, чтобы подавить приступы смеха. Я даже время от времени подыгрывала, чтобы игра не останавливалась, — встревала, не соглашалась и даже «высказывала собственное мнение», хотя, клянусь, у меня не было мнения ни по вопросу о том, как изменились гендерные отношения в России за последние двадцать лет, ни по поводу ситуации на рынке труда, ни, блядь, по поводу таможенной политики.

Закончилось все в результате тем, что мы сели в машину, меня довезли до Моховой, а Юле, конечно же, нужно было дальше — и, когда она потянулась поцеловать меня, на ее лице мерцала целая хроматическая гамма чувств — от «че, думала, самая крутая?» до «прости, подруга, но, может быть, это — судьба?». Мама не могла понять, что это я хихикаю как заведенная, даже приспустила очки и оторвалась от Фейсбука, чтобы спросить меня: «Ну и где нынче продают хорошую траву?» Впрочем, стандартным: «Ма-ам, пятнадцать лет мне было последний раз очень давно», — она удовлетворилась и уткнулась обратно в планшет.

Я все ждала, что Юля мне позвонит и скажет свое коронное «oh, he’s o’key», но через пару дней не выдержала и позвонила сама — телефон у нее был выключен. Не то чтобы я волновалась, но у Савелия спросила — мы вечером ужинали в «Belle» — он сказал, что высадил ее где-то на углу с Суворовским, хотя, понятно, сам вопрос был идиотским — можно подумать, он так бы мне и сообщил, что вот, мол, так и так, впендюрил ей хорошенько и вызвал такси. В тот вечер я видела Егора в предпоследний раз: он зашел в «Belle», когда нам уже принесли аперитив, сказал, что зашел поесть, и мы с Савелием, не сговариваясь, в один голос сказали: «Давай с нами», — мгновенно, потому что каждому хотелось опередить другого. Я тут же спросила, как дела у Алены, и Егор, умница, сказал, что все хорошо — уехала, мол, на две недели на конференцию в Японию. Савелий переспросил: «Алена — это та вторая девушка, которая тут с нами тоже сидела?» — и я не удержалась, съязвила: «Да, крашеная такая».

Мы начали пить в «Belle» и порядочно наклюкались уже там, но на этом не остановились. Когда надоело сидеть — во всякой попойке есть такой момент, когда, оказывается, необходимо куда-то ехать, — я стала говорить про клуб, Савелий предложил перебраться в паб, мы никак не могли договориться, и Егор, похоже, просто чтобы обратить спор в шутку, сказал: «А давайте ко мне, тут пять минут ходу». Я думаю, он сам не ожидал, что мы действительно сорвемся, закупимся в магазине вискарем и завалимся к нему. Тем не менее мы пробухали у него чуть не до четырех часов утра. Честно говоря, я бы уехала намного раньше — но я уже была достаточно пьяна для того чтобы хотеть секса любой ценой, я просто ждала, когда Савелий уедет, и думала, как бы мне при этом остаться. Савелий пару раз намекал, что «не пора ли нам пора», Егор, понятно, слишком вежливый, чтобы намекать гостям, а я требовала еще виски с колой. Мы сидели в гостиной — Егор и Савелий на креслах, а я на диване; в какой-то момент я поняла, что Савелий не уедет просто так, и легла — ну вообще-то я и правда была в стельку. Савелий заявил, что у него завтра («сегодня, ха-ха») важные переговоры, так что нужно хоть пару часов поспать, стал поднимать меня, но я отмычалась: мол, в таком виде мне все равно дома появляться нельзя. Егор вытащил плед, накрыл меня, поднял голову и положил подушку, они с Савелием постояли надо мной, и Савелий ушел — даже по тому, как щелкали его ботинки, я слышала, в каком он бешенстве.

Я попросила Егора сделать мне чаю и, пока пила чай, почти протрезвела. Потом мы забрались в ванну и начали трахаться прямо там. Он почти не двигался, только ласкал меня руками, уже совсем смело, наконец-то я — ничего не могла с собой поделать — кричала и извивалась, даже ушибла его руку о край ванны и, перевернувшись, долго целовала ушибленный локоть. После этого мы сидели на кухне и пили имбирный чай — голышом, и я помню, как мне это нравилось — меня это страшно заводило: что мы совсем голые и немного этого стесняемся. Заснули мы еще не скоро, но, когда засыпали, я взяла его ладонь и положила ее себе между бедер. Самое последнее, о чем я подумала, прежде чем заснуть — я даже расхохоталась, но как-то внутренне, сил не было даже улыбаться, — «взять ноги в руки — это про секс».

Через пару дней я позвонила Егору и сказала, что так я никогда не заберу у него лифчик — каждый раз это будет «в следующий раз»; надо просто приехать и забрать. Была где-то середина дня, а вечером мы с Савелием собирались в театр — до Егора я дошла пешком, он сварил кофе и, разлив его по чашкам, пошел в комнату. Я стояла, прислонившись к двери, он выдвинул ящик стола, выудил из него лифчик и протянул мне. Я повернулась, он расстегнул молнию на платье, потом взял меня за бедра, развернул к себе, спустил лямки, положил ладони мне на грудь и сказал, что мог бы на ощупь узнать мою грудь из сотни других. Это было несколько дерзко, но меня очень завело, я стала даже думать, не вернуть ли этот комплимент его члену, — ничего не получилось, потому что позвонил Савелий. Я бы и не взяла трубку, но — все-таки это было бы не совсем красиво — словом, мне не хотелось, чтобы он думал, что мне на него совсем уж насрать. Савелий предложил поужинать перед театром — мол, проголодался, к тому же после спектакля ужинать будет поздно. Пришлось надеть лифчик и попросить Егора застегнуть молнию. Я сказала Савелию, что сижу в кафе на Литейном, так что надо было еще успеть туда добежать.

Он заказал столик буквально напротив театра: когда мы приехали, он усадил меня и вышел — минут через пять я в окно увидела, как Преступление с Наказанием в «гелентвагене» отчаливают, и Савелий, вернувшись, сказал, что отпустил их до вечера. Я боялась, что между нами возникнет какая-то неловкость, но нет: он только спросил, не мучилась ли я похмельем на следующий день, я ответила, что похмельем — нет, но диван был очень неудобный, к тому же спать одетой — то еще удовольствие. Он немного расслабился, когда услышал это, и буквально через минуту мы уже перешли к милому трепу ни о чем.

Мы выпили бутылку шампанского в ресторане и потом еще одну в антракте — после этой второй я немного поплыла и стала объяснять Савелию, что мне всегда история Ромео и Джульетты казалась несправедливой: «Я понимаю, законы жанра и все такое, но, в сущности, они ничем не заслужили», — на что Савелий ответил, что «все же некоторая справедливость есть: любишь кататься — люби и саночки возить, а не так, что люби и катайся». Он пошутил, и все-таки мне стало неприятно, но только на секунду — стоило мне представить себе Ромео и Джульетту на санках, меня пробрало на «хи-хи». И еще больше меня развеселило то, что, несмотря на все танцы рыцарей, в голове у меня все равно пела про cruel nature Пи-Джей — haswon again.

Когда мы вышли из театра, машина уже ждала нас, охранник встретил у входа, мы сели, но поехали в сторону Обводного. Савелий сказал, что у него — сюрприз, и мне стало не по себе. Он был несколько взвинченный, но не так нервничают, когда просто чем-то недовольны; переговаривался с сидящими впереди охранником и водителем — я не понимала, о чем, но мне это не нравилось: как будто они выполнили какое-то его задание, спрашивать, впрочем, я не решалась. Мы довольно долго ехали, плутали по промзоне за каналом, и к тому времени, как мы, наконец, остановились — место было похоже на заброшенный завод или что-то вроде этого, — я уже проклинала себя всерьез. Совсем жутко стало, когда водитель заглушил мотор: вокруг было очень темно и неправдоподобно тихо. Я набралась смелости, повернулась к Савелию и сказала, что мне это не нравится, и что я хочу домой, но его это как будто только успокоило: «У меня, — говорит, — тут офис, не парься». Я еле сдерживала дрожь, лихорадочно соображала, что делать, и глазами показала ему на охранника с водителем — он сказал им, чтобы вышли. Я старалась говорить очень спокойно, но, кажется, у меня не очень получалось: просила объяснить, куда мы приехали и зачем, но он лишь отговаривался сюрпризом. Мы довольно долго препирались в духе «мне не нравятся такие сюрпризы» — «да чего ты боишься?», и, чем спокойнее он был, тем больше я боялась, теряла контроль над собой и в конце концов почти закричала, что, мол, если хочешь меня трахнуть, то давай, но в нормальной обстановке, а не на каком-то складе. И тогда он ударил меня.