В разговоре возникла пауза. Девушки-кйоккенмоддингеры пытались переварить только что высказанную концепцию, которая, как им казалось, пришла прямиком из каменного века.
— Рут, — произнесла наконец Эрлкег, — это же дикость. Секс по расчету, просто для усиления какой-то группировки, и для рождения наследников. Тебе, как человеку, зачем все это? Ты отказываешься от своей индивидуальности, от права на свое тело, от права на любовь!
— Чего? — снова переспросила юная мичман резерва, — Какой такой секс по расчету? Я всегда занимаюсь сексом только с тем, с кем хочу. И это правильно, потому что женский инстинкт сексуального выбора, если ему следовать, сразу отсекает неперспективных особей. А когда остается только какое-то число перспективных, тогда уже надо думать, типа, мозгом. Вот. Раньше стая должна была тратить кучу сил для защиты от внешних угроз, превращать свое гнездо в форт. Но сейчас, когда мы построили Хартию и Народный флот для коллективной самозащиты, можно превратить свое гнездо во что хочешь! В ферму-экопарк, или в научно-технический центр, или в кино-форум! Да хоть в космодром, провалиться мне сквозь небо!
Снова возникла пауза. Теперь уже концепция Рут не выглядела реликтом каменного века, но оставалась некая недосказанность, и Ригдис решилась объявить об этом вслух:
— Все это замечательно, но представь, Рут, что ты с этим мужчиной создала партнерство, или экипаж, а потом вдруг оказывается, что у него появилась другая женщина. Что тогда?
— Появилась другая женщина в смысле секса? — переспросила Рут.
— Да, — кйоккенмондингер с алмазными глазами кивнула, — именно так.
— Тогда есть два варианта. Или это эпизод, типа захода в Y-клуб, и нечего беспокоиться…
— Слушай, — перебила Лирлав, — ты готова слишком многое прощать мужчинам.
— Ты удивишься, — сказала Рут, — но тут нечего прощать. Чем человек отличается от лебедя?
— Э… Гм… А при чем тут лебедь?
— При том, что в его мозге генетически прошита единственность сексуального партнера. А у человека — наоборот, прошита их множественность. И у человека-мужчины, и у человека-женщины. И что, Лирлав, ты будешь обижаться на эволюцию, которая так сделала?
— Блин… — буркнула та и принялась сосредоточенно приводить в порядок свои волосы цвета темной бронзы, ставшие жесткими, как щетина, высохнув после морского купания.
— Рут, — окликнула Эрлкег, — а ты стала бы изменять своему парню?
В ответ, 19-летняя мичман, протянула руку и ласково погладила ее по бедру.
— Знаешь, гло, ты классная. Честное слово. Но тебе лучше вытрясти эту штуку из головы.
— Какую штуку?
— Ту штуку, — пояснила Рут, — которую открыл великий Ричард Олдингтон, когда задумался о всякой всячине в интервале между Первой и Второй мировыми войнами. Я помню наизусть: «Подобно многим современникам, я потратил массу времени, ломая голову над вещами, на которые не мог повлиять. Возможно, я ожидал слишком многого, слишком сильно поддался разочарованию, слишком рано отошел в сторону. У меня было чувство, что все люди в мире ополчились друг на друга, все враждуют, все люди — враги. Но это положение дел, вроде бы, считается нормальным, особенно среди тех, кто проповедует о мире и благоволении».
— Ничего себе… — удивилась Эрлкег, — ты помнишь наизусть такой кусок…
— Это место любит цитировать мой папа, — сообщила Рут, — он говорит, что Олдингтон здесь объяснил стратегию оффи. А моя мама любит краткие формулировки. Она говорит, что эта стратегия оффи укладывается в три слова: «разделяй и властвуй».
— Объясни толком, — потребовала Лирлав.
— Объясняю толком, — в тон ей отозвалась Рут, — реально, оффи, это слабое меньшинство. И доминировать над сильным большинством они могут, только если это большинство будет раздроблено на одиноких людей, которые враждуют между собой, а если объединяются, то максимум — в пару мужчина-женщина, и тогда начинают подозревать друг друга в сговоре с окружающими врагами. В измене. При такой фигне, маленькая банда оффи может запросто доминировать хоть над миллиардом взаимно-враждующих людей. Эти бедняги-люди уже приучены при любой ерунде бежать за помощью к банде оффи. Вот вам и государство.
Завершив эту тираду, Рут поднялась из-за столика, открыла маленький стенной шкафчик, пошарила там, и вытащила тонкую черную сигару с надписью иероглифами.
— Вот! — объявила она, затянувшись, и выпустив изо рта струйку тумана, — Я еще в Огасаваре спрятала тут этот гаджет. Чувствовала, что пригодится. Как в телескоп глядела. Я в смысле разговоров вся в маму, люблю краткость. А от длинных монологов, типа, как сейчас, у меня реально процессор перегревается.
— Давай разберемся, — предложила Ригдис, — по-твоему, моногамная семья, это плохо?
— По-моему, — ответила Рут, — плохо, когда кто-то диктует, какая должна быть семья, и что в семье как должно быть, и как называться. Долг. Верность. Измена. Всякое такое говно. Ты прикинь, скольким неплохим людям это испортило жизнь, сделав их врагами. А надо было просто избавиться от меньшинства, которое диктует. Процентов десять, ну пятнадцать.
— Процентов десять, ну пятнадцать, чего? — переспросила Лирлав.
— Типа, людей, чего же еще, — пояснила юная мичман резерва, — вычислить их, и выпилить.
— Выпилить… — эхом повторила Ригдис, — …Нейтрализовать, зачистить. Революция всегда называет эти вещи иносказательно. Когда мы прилетели на Нуку-Хива, и устроили сетевую конференцию, нам задали вопрос: есть ли разница между деятельностью INFORFI в сфере культуры и морали, и геноцидом, устроенным Красными Кхмерами в конце 1970-х?
— А вы чего? — спросила Рут, снова затянувшись квази-сигарой и выпустив струйку тумана.
— Мы ответили, что приветствуем снос гнилого патриархального тоталитаризма.
— Ну, по ходу, четкий ответ! Теперь, мы победили, и что ты скажешь про отношения между людьми в Меганезии?
И снова пауза. Ригдис озадаченно потерла ладонями виски.
— Я тебя поняла. Рут. Видимо, я не могу судить о том, как это делалось, а только о том, что получилось. Давай тогда вернемся к нашей теме, да? Ты сказала: есть два варианта. Или это заход в Y-клуб, и нечего беспокоиться. Было и прошло. Или?..
— Или, — продолжила мичман, — это всерьез и, возможно, надолго.
— Что тогда? — спросила Эрлкег.
— Тогда надо найти место для еще одного друга. Вы ведь нашли, ага?
— В смысле? — не поняла кйоккенмоддингер с фиалковыми глазами.
— В смысле, вас же трое. И, я слышала, вы даже на пляже реально отжигали втроем.
— Да, все так. Но мы женщины, мы подруги, и у нас взаимное доверие.
— Ладно, — Рут кивнула, — дальше появляется четвертый, не женщина, но тоже на доверии.
— Ты про кого? — удивилась Лирлав.
— Я про Корвина, вы ведь с ним теперь команда, e-oe?
— Рут! Нет! Это другое! Это просто работа.
— Повтори еще раз, Лирлав. Я что-то не расслышала, в чем вы не доверяете Корвину.
— Вот, блин… — Лирлав снова стала причесывать свои короткие темно-бронзовые волосы.
Рут Малколм выключила и бросила на столик японский гаджет — квази-сигару.
— Ага. Вот тебе и блин. Так как насчет доверия к кэпу Корвину?
— Мы доверяем кэпу Корвину, — сказала Ригдис, — и мы работаем в его команде.
— Тогда, я реально рада, — Рут улыбнулась, — прикиньте: кэп Корвин для меня много значит.
— У тебя с ним что-то есть? — быстро спросила Эрлкег.
— Ну, это смотря, что называть «что-то».
— Рут, у нас ведь разговор про секс, разве нет?
— Ну, типа, я не поняла. Мы тут говорим и про секс, и про политику, и про доверие. А тебя интересует, занималась ли я любовью с кэпом Корвином, e-oe?
— Рут, если это тайна, то ты можешь не отвечать.
— Тут нет никаких тайн, Эрлкег. Я знаю Корвина почти вечность. Он мне как родной дядя. Прикинь: мама отпускала меня летать с Корвином из Французской Полинезии в Аотеароа!
