Затем, публика перешла ко второй серии ужина (более легкой, сопровождавшейся, как и было обещано, выпивкой и танцами). Здесь можно было бы спеть балладу о береговых фестивалях в «новом деревенском стиле Tiki». Про лазурное спиртовое пламя, отблески которого играют на волнах, и разбрасывают призрачные блики по обнаженным телам танцоров. Про мимолетные прикосновения и нежный шепот среди веселого гама. Про то, как длинные листья-ветви пальм качаются на фоне звездного неба над этим ярким шумным человеческим круговоротом, будто добродушно машут большими ласковыми ладонями: Веселитесь! Ведь жизнь прекрасна!

Кабир Хареб под шумок исчез вместе с Норной, а Уззу очень откровенно выразила симпатию Гиене Ларсену. В ходе танца женщине совсем нетрудно это сделать. У пилота-инструктора не было причин игнорировать эти знаки, и вскоре, он в компании юной сомалийки оказался в одной из хижин-бунгало. Никаких препятствий к позитивной реализации основного инстинкта…. Но эротическая игра уже через несколько минут пошла как-то странно.

— Уззу, ты как вообще себя чувствуешь? — озадаченно спросил пилот-инструктор Ларсен.

— Как чувствую? — она несколько смутилась, — Я в порядке. А что?

— Ну, просто мне показалось, что тебя это, как бы, не заводит.

— Нет-нет, все хорошо. Наверное, у тебя раньше не было женщин с Африканского рога.

— Верно. Не было.

— Вот! А у нас есть особенности, поэтому… Просто, мне хорошо, а ты не замечаешь.

Не то, чтобы пилот-инструктор поверил в это объяснение (точнее, он ни капли не поверил), но спорить в такой момент с девушкой нереально и неправильно. Она хотела, чтобы все было, как будто хорошо, и мужчине оставалось только подыграть и доставить ей хотя бы капельку того эмоционально-физического счастья, ради которого адекватные люди и занимаются любовью. Кажется, ему удалось — в некоторой степени. Но, когда потом они просто лежали рядом, он не решался спросить, опасаясь, что Уззу опять соврет. Так что она начала разговор первой.

— Странно. Ты удивительно-ласковый, а у тебя такое имя: Гиена. Хищное, жестокое.

— Это сокращенное имя, — ответил он, — а полное: Гитанараяна.

— Гитанараяна, — шепнула она, и пробежала пальчиками по его животу, — вот это твое имя, такое шепчущее, как длинная тихая волна, гладящая камешки. Гитанараяна. Оно что-то значит, да?

— Песня в честь божества, — сказал он, и добавил, — это на санскрите, древнеиндийском языке.

— В честь какого божества? — спросила Уззу.

— В честь того божества, которое поддерживает, которое дает надежду и защиту.

— А-а, — откликнулась юная сомалийка, и снова зашагала пальчиками по его животу, — а вот мы, халфиты, верим, что не существует ни одного целого бога. Есть только половинка бога.

— А другая половинка? — поинтересовался пилот-инструктор.

— Другой нет. Пустота. Ничто. Поэтому мир так устроен. Но, это трудно понять. А скажи, как получилось, Гитанараяна, что ты американец, но имя у тебя древнеиндийское?

— Я канадец, — поправил он, — но религия моих родителей: веданта. Когда я был маленький, мы переехали в Микронезию. Они потом вернулись в Канаду, а я остался. Моя земля, это море.

— А-а, — произнесла она, — а я родилась у мусульман в Сомали. Не повезло.

— По-моему, — ответил Гиена, — про такие ситуации лучше думать в стиле: «прошлое прошло».

— Да, — согласилась Уззу, — так лучше, если получается. Но у меня не очень получается. Давай, поговорим про другое. Про что-нибудь радостное.

— Давай про тебя? — предложил он, — Я буду рассказывать тебе про тебя, а ты слушай.

— Но, Гитанараяна, ты же, наверное, про меня ничего не знаешь.

— Конечно, я не знаю, и я буду фантазировать. Но когда произнесу вслух, оно станет таким же настоящим, как то, что, будто бы, было на самом деле. Такая древняя магия. Вот, слушай…

Следующее утро, 9 декабря.

Впору было удивиться четкости организации работ сальвадорско-сомалийского «рыболовного кооператива». Несмотря на вечернюю фиесту, график не нарушился, и за ночную смену на две «Черепахи» было установлено роботизированное управление. Как раз два таких аппарата могли поместиться в трюм летающего грузовичка «Miles Aerovan». Вот их загрузили, три минуты на рукопожатия, поцелуи и дружеские слова, а потом — разбег и взлет. Мы на войне, такие дела…

…Джой Прест Норна (занимавшая в этот раз не место пилота, а место штурмана) оглянулась, и проводила взглядом атолл Абариринга, уплывающий по диагонали вниз и назад.

— Замечательный поселок, правда, Гиена?

— Ага, — отозвался пилот-инструктор, — когда я бываю на таких площадках, то думаю о том, что будущее, которое мы строим, это не столько техника и технология, сколько такие команды.

— Социология, это тоже технология, — заметила она.

— Для тебя, Норна, это так, а для меня команда людей, это нечто больше. Это дхарма.

— Дхарма такой неоднозначный термин, — сказала директор инноваций Народного флота, — если перевести его, как структуру в гуманитарной кибернетике, ты заявишь, что это слишком узко.

— Заявлю, — подтвердил он, — ведь дхарма, это не просто алгоритм, это эмоциональное поле.

— Ладно, я не буду переводить. Из меня бестолковый гуманитарий. Поговорим о грузе.

— Давай, — согласился Гиена Ларсен.

— …Так вот, груз. Медленная умная незаметная торпеда дальнего радиуса действия. Она будет весить тонну с четвертью в боевом состоянии, я не ошибаюсь?

— Ну, примерно так. И что?

— …Значит, — продолжила Норна, — эту торпеду можно перевозить на небольшом гидроплане и наводить на цель из точки в открытом море. Атаковать морские караваны, проще говоря.

— Нет, вряд ли. У морских транспортов скорость 20 узлов, а у «Черепахи» 3 узла. Любое малое смещение курса каравана, и атака сорвалась.

— Да, пожалуй, тут ты прав. Но, мне кажется, что-то есть в идее запуска из открытого моря.

— Что-то есть, — согласился он, и после паузы сказал, — по твоей схеме из открытого моря надо атаковать не караваны, а стационарные береговые объекты. Портовые комплексы, типа того.

— Классно, Гиена! Конечно, порты! Но в первую очередь, нефтяные платформы! Вот это будет реальный пинок по яйцам оффи! Минуту, я сейчас отправлю директиву на выбор целей.

Норна вытащила палмтоп из кармана и стала строчить на виртуальной клавиатуре текст. Этот процесс занял минут пять, потом она отправила сообщение и продолжила разговор.

— Гиена, когда мы будем на Тувалу-Нукуфетау?

— Через 5 часов, — ответил он, — считай, примерно в полдень.

— Это нормально, — сказала она, быстро что-то сопоставив в уме, — сейчас объясни мне в общих чертах: что такое «Аэронавтик Радио-Ломбардия», он же ARL?

— Ну, если кратко, то это большая радиоуправляемая авиамодель, или предельно примитивный самолет обычной компоновки, итальянский проект 1943 года. Из-за чистых прямоугольных очертаний, он похож на любительский моторный планер с размахом крыльев 14 метров. Такой размер типичен, и не вызывает подозрений. Только эксперт обратит внимание, что эти крылья подозрительно велики по площади, и что шасси явно рассчитаны на серьезный, вес.

— Понятно. Я сама посмотрю, когда прилетим на Нукуфетау. А какой, кстати вес?

— Пять тонн, из них, при использовании современных материалов две трети — боевая загрузка.

— Эх, хорошо!.. — Норна потерла руки, — …А цена и скорость изготовления?

— Это тебе лучше объяснят инженеры — humi, и тот hombre, германец с Западного Самоа.

— Гиена, это не просто hombre, это капитан Хелм фон Зейл по прозвищу Скорцени.

— ОК, я буду знать. Он мне не представлялся по мотивам секретности. А про цены и скорость изготовления скажу: в 1943-м Италия проигрывала войну, времени было в обрез, рабочие уже разбегались, а из материалов оставалось только ржавая проволока и фанера. Проект ARL был спроектирован для массового выпуска в таких условиях. Ответ на твой вопрос ясен, ага?