Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— А потом побежала к отцу?

— Который сказал, что все уладит. Он хотел защитить ее. Он считал это своим долгом. Он оберегал свою дочь с рождения. Она была его единственным ребенком. Мать умерла много лет назад.

Грейс кивнула.

— Он знал об отношениях между дочерью и партнером?

— Да. И поощрял их, потому что считал, что брак внесет определенную эмоциональную стабильность в жизнь дочери. После убийства он убедил себя, что во всем виноват только он, следовательно, и отвечать только ему.

— Но его история рассыпалась.

— Из-за меня. Когда мы арестовали дочь, он понял, что не выполнил свой долг как отец. Дочь в тюрьме покончила с собой. Олмстед вернулся домой, сунул пистолет в рот и нажал на курок.

— Это лишь доказывает, что он был так же нестабилен, как его дочь, — тихо проговорила Грейс. — Но ты все равно считал себя ответственным.

— А я и нес весь груз ответственности. Мне следовало бы вызвать наших психиатров и передать дело им. Я же вместо этого стал тыкать в слабые точки ауры Олмстеда, пока не получил все ответы. Еще одно закрытое дело для одинокого волка.

— Это была твоя работа — вытаскивать на свет правду, — сказала Грейс.

— Конечно. Только вот плохо, что двое покончили жизнь самоубийством из-за того, что я слишком хорошо выполнял свою работу.

— Да, это плохо. Но твоей вины здесь нет. Один из этих двоих убил человека, а другой пытался прикрыть его. Ты не несешь никакой ответственности за их действия.

— Технически, может, и нет.

Она замахнулась на него полупустой бутылкой воды.

— Прекрати, Малоун. Ты не несешь никакой ответственности ни с технической, ни с какой-то другой точки зрения. Ты использовал свой дар, природные способности, которые присущи тебе в той же степени, что зрение, или слух, или осязание, чтобы выполнять свою работу и нести справедливость в этот мир.

— Я говорил, что плохие парни в большинстве своем были сломленные жизнью неудачники. Я проносился по ним как поезд.

— Я все поняла, — сказала Грейс. — Но не забывай: они были плохими парнями. Просто им не повезло наткнуться на того, кто смог распознать их ложь. — Помолчав, она опустила бутылку. — И все же я понимаю, почему ты решил, что надо уходить из полиции.

— И?

— У тебя слишком сильно развит инстинкт оберегать и защищать. Это часть тебя. Но как я говорила тебе, ты еще и безнадежный романтик. Ты всегда стремишься к тому, чтобы восторжествовала справедливость. Работа на «Джонс и Джонс» в этом плане тебя полностью удовлетворяет. Ты сражаешься против плохих парней, обладающих даром, по силе равным твоему. На поле, на котором ты охотишься, играют равноценные противники.

— Думаю, это скорее похоже на джунгли.

Грейс улыбнулась:

— Занимательная картина.

Глава 39

На следующее утро Лютер предложил закрыть ресторан на пару дней. У Петры и Уэйна решение не вызвало никаких проблем.

— Перерыв не повредит, — сказал Уэйн. — Некоторые туристы уже начинают раздражать меня. Мне кажется, я теряю дух алоха.

— Я тоже, — сказала Петра. — У нас давно не было отпуска.

Было четыре дня, время, когда в ресторане обычно наступало послеобеденное затишье. Все собрались на кухне «Радуги». Грейс оглядела остальных троих и вдруг ощутила неожиданную потребность поделиться новостью.

— Кажется, сегодня я нашла кое-что важное в секретных файлах «Джонс и Джонс», — сказала она. — Это долгая история. Мы сядем ужинать, и я все расскажу. Мне хотелось бы услышать ваше мнение, прежде чем я свяжусь с Фэллоном Джонсом.

Она прихватила из «Радуги» кухонную утварь, загрузила в джип и привезла домой. Она приготовила лазанью — вегетарианскую версию с сыром фета и шпинатом — и подала ее вместе с «Цезарем» в большой миске и теплым хрустящим хлебом.

Чудо-собака Бруно заливистым лаем возвестил о приходе Петры и Уэйна. Лютер открыл дверь, впустил их в квартиру и тут же выдал каждому по бутылке пива.

Они пили пиво и беседовали о всякой всячине, оставляя серьезные вопросы на потом, после ужина. Ароматный и теплый ночной воздух нежно гладил Грейс по щекам. В слабом ветерке легко подрагивали листья роскошного величественного баньяна.

Когда Грейс принесла большую сковороду с лазаньей, Лютер, Петра и Уэйн уставились на нее, будто это был Святой Грааль. Лопаточкой она принялась раскладывать порции на тарелки.

— Даже не помню, когда в последний раз ела лазанью! — с благоговейным восторгом произнесла Петра. — Когда я была маленькой, мама часто готовила ее мне.

Все посмотрели на нее.

— Что? — удивилась она.

— Трудно представить тебя маленькой, — сказал Лютер. — И тем более с мамой.

Петра вилкой подцепила большой кусок лазаньи.

— У всех есть мама.

— А где она сейчас? — спросила Грейс.

— Она умерла, когда мне было шестнадцать. От рака.

— Прости, — сказала Грейс. — Сунула нос не в свое дело.

— Не переживай. Это было давно. После ее смерти я жила с папой и его второй женой, но мы не очень ладили. Он вышвырнул меня, когда мне исполнилось семнадцать. Я его не виню. Я бы поступила так же. Мне там было несладко. Он говорил, что я плохо влияю на его детей, родившихся у него с новой женой.

— У меня тоже была мама, — жуя хлеб, признался Уэйн. — Хотя она мало готовила. Больше предпочитала мартини и таблетки. Называла их «маленькими стимуляторами настроения». Она прятала бутылки во всех углах, чтобы папа не нашел их.

— Наверное, тебе трудно пришлось, — сказала Грейс, потянувшись за щипцами для салата. Она дала себе слово, что не задаст больше ни одного вопроса.

— Папа знал и о таблетках, и о выпивке, — продолжал Уэйн. — Спустя несколько лет он сказал мне, что именно из-за этого он сбежал со своей секретаршей. Мне тогда было одиннадцать.

— Теперь их уже не называют секретаршами, — с видом знатока заявила Петра. — Теперь они персональные помощники или что-то в этом роде.

— Я знаю, — сказал Уэйн.

Надо срочно менять тему, подумала Грейс, но не удержалась и задала еще один вопрос:

— Уэйн, а что случилось с твоей мамой?

— Именно то, чего и следовало ожидать. — Он пожал плечами. — Через несколько месяцев после ухода папы она приняла большую порцию таблеток и запила их большой порцией мартини. Я нашел ее на следующее утро мертвой на диване.

Никто не произнес ни слова. Петра и Лютер сосредоточились на лазанье. Все знают истории друг друга, подумала Грейс. Теперь и она их знает. Вот такие вещи и связывают людей.

Поддавшись импульсу, она отложила в сторону щипцы.

— Сожалею, что именно тебе суждено было найти ее, — тихо проговорила она.

— Как сказала Петра, это было давно.

Грейс вдруг сообразила, что все трое перестали есть. Взгляды всех были устремлены на густо покрытую татуировками руку Уэйна, лежащую рядом с ее рукой. Она посмотрела туда же, куда и все, и увидела, что она, незаметно для себя, в утешающем жесте накрыла его руку ладонью примерно в том месте, где были изображены череп и кости.

— Почему я могу прикасаться к тебе? — спросила она, медленно поднимая руку и выставляя ее перед собой. — Почему я могу прикасаться ко всем вам и не испытывать при этом боли? После инцидента с горничной я должна была бы мучиться сверхчувствительностью еще неделю.

По выражению на лице Петры стало ясно, что она знает ответ.

— Когда ты обожглась в первый раз?

Грейс подмывало ответить, что она не хочет говорить на эту тему. Но ведь они поделились с ней своими историями. У них есть право знать, да и ей хочется, чтобы они знали.

— В приемной семье, — сказала она, машинально пряча обе руки под стол. — На меня… набросились. Когда ублюдок прикоснулся ко мне, я как бы… оттолкнула его. Он умер.

Петра кивнула с невозмутимым видом. Уэйн тоже не проявил никаких эмоций. Он нацепил на вилку очередной кусок лазаньи. Лютер спокойно пил пиво и ждал.

— Сколько тебе было, когда ты расправилась с этим типом из приемной семьи? — спросила Петра.

52
{"b":"263162","o":1}