— Также я не могу обвинить директора Дамблдора в том, что на протяжении моей учебы в Хогвартсе он неоднократно подливал мне зелья дружбы, привязанности и собирался напоить меня даже приворотным зельем и внушить чувства к одной из преданных ему девушек. — На этом будто ропот пронесся по рядам членов трибунала и присутствующих журналистов. — Потому что сейчас моя память, неоднократно подчищенная за последние годы, все еще не восстановилась до конца, несмотря на усилия целителей, нанятых мной.

— Но я обвиняю директора Хогвартса, Великого Светлого волшебника, Альбуса Персиваля Вулфрика Брайана Дамблдора в том, что он нарушил условия завещания моих родителей, поместив меня к магловским родственникам. — Я обвел взглядом собравшихся. — Он не поставил меня в известность о моих правах, как наследника старинного рода, не позволял мне контактировать с управляющим счетами Поттеров. Он самовольно присвоил себе права моего опекуна и не сделал ничего, чтобы позаботиться обо мне, отправив меня на долгие годы в персональный ад.

Зал зашумел. Дамблдор смотрел на меня так, будто готов был меня проклясть. Однако присутствие в зале десятков сильных волшебников, явно не лояльных к нему, пышущие магией ауры Киарана, ушедшего в боевой транс, и Блека, не оставляли ему шансов на успех силового решения.

— Благодарю вас, мистер Поттер. — Лихтенштейн откашлялся, даже не раз читавший все предоставленные Делакуром-старшим документы, аристократ казался взволнованным. — Уважаемые члены Трибунала, документы, представленные мистером Поттером, оказались подлинными.

— Завещание Поттеров с резолюциями министра и главы Визенгамота. — Фадж побледнел, в бешенстве посматривая то на меня, то на Дамблдора.

— Протокол о назначении Дамблдора опекуном мистера Поттера, «в связи с отсутствием иных претендентов и утратой завещания семьи Поттеров». — Официального вида свиток с множеством печатей лег на стол. Малфой задумчиво проводил взглядом упавший на стол свиток, явно погруженный в какие-то свои мысли, возможно — пытаясь понять, как мне удалось достать такие документы.

— Свидетельства медиков о состоянии здоровья мистера Поттера. — Длинный пергаментный свиток, исписанный рукой Андрэ Мартиньяка, лег в общую кучу.

— Уцелевшее свидетельство очевидцев о жестоком обращении с ребенком. — Белый лист магловского бланка присоединился к остальной пачке.

— Конверт от письма, полученного мистером Поттером на первом курсе. — Найденный в итоге на самом дне сундука конверт, весь смятый и до сих пор пахнущий от взрыва бомбы в комнате. Чтобы добыть этот конверт, потребовалось приложить некоторые усилия, потому что вскоре после позорного бегства Снейпа из дома Дурслей, сундук был изъят и помещен в Хогвартс на склад конфискованных Филчем опасных предметов. Ирония заключалась в том, что сундук забирал из дома Дурслей Аластор, которого попросил директор взамен однажды облажавшегося Снейпа на случай, если в сундуке окажутся иные ловушки. В итоге Аластор заглянул к Дамблдору, а после совещания — навестил склад Филча, вытащив из сундука конверт.

— Воспоминания о побоях. — Серебристые бутылочки с воспоминаниями легли на стол рядом с Омутом памяти.

— Свидетельство медиков о применении к мистеру Поттеру заклинаний Забвения.

Четверо авроров, стоявших возле Омута памяти, взмахнули палочками, отдавая ему свою силу, позволяя всем собравшимся в зале членам Трибунала погрузиться в просмотр воспоминаний. Дамблдор, Фадж и Боунс тоже получили возможность увидеть жизнь Героя магического мира.

Просмотр длился больше двух часов. Замершие в каменной неподвижности тела волшебников были опутаны тончайшими нитями магии иллюзий, вырывавшимися из старинной чаши Омута памяти. Только авроры раз в пятнадцать минут сменялись возле чаши, приходя на смену истощенным товарищам.

Наконец Омут погас, а Лихтенштейн, потирая лоб, палочкой собрал из него воспоминания обратно в бутылочки. Собравшиеся молчали, переваривая все эти бесконечные сцены ругани, оскорблений, избиений, редкие моменты сочувствия со стороны учителей и их последующее увольнение. Картины не могли доказать, действительно ли Дамблдор способствовал превращению моей жизни в ад, но усиливали мое обвинение в нарушении условий завещания.

— Альбус Персиваль Вулфрик Брайан Дамблдор. — Лихтенштейн взял слово. — Трибунал переносит ваше выступление на следующий день, пока все члены Трибунала не изучат досконально представленные мистером Поттером доказательства. Но скажу от себя лично, если вы не сумеете оправдаться, я сделаю все возможное, чтобы вы никогда больше не появились на территории Германии.

— Похоже, Председатель решил воспользоваться вашим процессом как предлогом, чтобы окончательно унизить Дамблдора и отомстить за его поддержку дела Гриндевальда в прошлом, — склонился к моему плечу Жан-Клод.

— Могу ли я за это время побеседовать с мистером Поттером? — Дамблдор, взявший себя в руки, посмотрел на председателя.

— Сожалею, мистер Дамблдор, но это невозможно. Процедурой запрещены контакты обвиняемого и пострадавшего. — Директор гневно сверкнул глазами, и я подумал, что он явно собирается наплевать на запреты и разыскать меня как можно быстрее еще до наступления следующего дня.

— Думаю, мы можем уходить, — Джеймс встал с места и потянул за собой остальных. — До завтра нам тут нечего делать.

Выйдя из зала суда, мы отошли к границе блокирующих чар и активировали портключи, каждый из которых вел в разное место. Жан-Клод унесся на юг Франции на курорт, куда двумя днями ранее отправилась его жена — большое количество волшебников, находящихся там, было способно сбить со следа даже самые чуткие устройства, отслеживающие след аппарации и ауру мага. Сириус, выглядевший невероятно довольным, вернулся в свой фамильный особняк, собираясь превратить его в неприступную крепость в ожидании возможного визита Альбуса. Перед уходом он сказал, что планирует пригласить в гости Аластора и еще двух своих союзников на случай, если Дамблдор попытается предъявить ему какие-то претензии.

— В любом случае, — Блек хрипло рассмеялся. — Ему нечего предъявить мне, доказательств, что это организовал именно я, у него нет. И он наверняка понимает, что у меня попросту не хватило бы времени и сил, чтобы собрать нужные сведения и устроить такую ловушку.

Джеймс, решивший остаться в Берлине, растворился в сумерках какого-то сквера, на границе которого мы стояли.

А мы с Киараном, уйдя последними, оказались в Париже, откуда Киаран тут же перенесся в свой родовой дом, а я с помощью последнего оставшегося портключа перешел в особняк Делакуров.

Когда я, тихо пробравшись по уже спящему особняку и наскоро умывшись, подошел к комнате Флёр, там было тихо. Запертая дверь, повинуясь моим усилиям, уступила, без скрипа пропустив меня в темноту комнаты. Крошечный огонек, созданный мной, освещал дорогу ровно настолько, чтобы не столкнуться с мебелью по дороге к спальне.

Раскинувшаяся на кровати сбросившая одеяло Флер была... беззащитно-красива. Светлые волосы, окутавшие подушку, безмятежное лицо, тихое дыхание спящей девушки. Сигнальных чар возле кровати и в комнате не было, так что я, бесшумно освобождаясь от большей части одежды, лег рядом с любимой, прижимаясь к её спине и обнимая стройное тело.

— Гарри, — сквозь сон пробормотала Флер, ощутив мое присутствие. — Ты вернулся.

— Да, родная, — я поцеловал розовое ушко. Моя рука накрыла холмик груди, скрытый только тончайшей тканью ночной рубашки, и спустя короткое время напрягшийся сосок уже упирался мне в ладонь, а девушка мурлыкнула от удовольствия.

Дыхание Флер постепенно стало хриплым, пока мои губы вдумчиво исследовали нежную кожу за ушком, плечи и шею, девушка прижалась ко мне крепче, тонкая рука скользила по моему телу.

— Еще, — тихий прерывистый шепот вырвался из губ девушки, когда моя рука поползла ниже, погладив гладкую кожу бедра, накрыла самое чувствительное место, — Вот так, да!

Близость любимой девушки буквально сводила меня с ума, больше всего на свете хотелось только одного, а Флер только усугубляла ситуацию — двигаясь в такт ласкающим движениям пальцев, она терлась об меня ягодицами, вызывая почти неконтролируемое желание. Наконец, тихо вскрикнув, девушка выгнулась дугой, охваченная волной наслаждения.