При первой встрече и изумленном взаимном узнавании между ними возобновились откровенные товарищеские приязненные отношения. Но теперь они несколько изменились под влиянием необычных обстоятельств вылета из Взорина и дурных предчувствий. Когда-то они были друзьями, но за последние двенадцать лет оба изменились, они теперь, по сути дела были чужими друг для друга. В полете времени хватало только на обмен разрозненными фразами. Каждый из них не ожидал, что другой настолько изменился, и отсюда возникло некоторое обоюдное разочарование, чуть ли не обида на то, что надежды не оправдались.

«Смешно не понимать, что сам ты с годами изменился, но все же ждешь, что другой-то остался прежним, несмотря на все прошедшие годы. Приятно открывать в другом что-то неожиданное, но зато столько диссонансов!»

Малачи также ощущал ее разочарование, время от времени она не могла сдержаться и не намекнуть на свою обиду. Он очень хотел исцелить нанесенную им рану, но его удерживало ощущение ее боли, глубоко скрытой в душе. Его не удивляла ее осторожность в чувствах, которая держала его на расстоянии, и он понимал, что так, наверное, правильно.

«Я так долго прожил один, я не умею обращаться с сильными чувствами, какие нас когда-то связывали».

Он надеялся, что они сумеют сохранить хотя бы нейтральные отношения, которые снова могут превратиться в дружбу.

Малачи подтянул колени к животу, откусил кусочек апельсина:

– Прости меня, тасота Наталия, что заставил тебя страдать. Действительно, я непростительно поступил.

– Малачи, да все я понимаю. – Но ее ломкий голос выдал ее истинные чувства. – Ведь тебя ослепили.

– Да, ослепили, я слеп ко многому, мне не нужно ничего кроме тебя. Из-за любви к тебе я решил отказаться от тебя, решил, что этим я тебя защищаю. – Малачи опустил веки, боясь испугать ее серебряным блеском глаз. – Двенадцать лет назад я совершил дурной поступок – поверил, что Бог предназначил меня для особой миссии, и отвернулся от тебя и других людей. Я думал, что если я посвящу свою жизнь служению Ему, то мне никто не нужен. Конечно, я был неправ, но не хотел в это верить. И не желал понять, что, отвернувшись от друзей, я причинял им такую же боль, как и себе.

Теперь ее голос послышался со значительно более близкого расстояния:

– Ты ничего мне не должен объяснять.

– Должен, тасота Наталия, потому что я поступил с тобой жестоко, и причина этого – мое самомнение. В Илбирии я жил в Сандвике, учился и преподавал то, что мог, – военное дело и теорию магии. Я приходил на защиту ученических проектов и буквально уничтожал их творения. Они меня так боялись, что проклинали мои серебряные глаза, а я этим гордился. Я принижал достоинства всех лучших учеников Илбирии, убеждая себя, что исполняю Его волю.

Он затолкал в рот последний кусочек апельсина.

– Знаешь, чем я оправдывал свою жестокость к ученикам? От души верил, что в результате моих поучений они станут лучшими солдатами. Даже если я и был прав в своих рассуждениях, все равно моим поступкам нет оправдания.

– Значит, ты поступал так ради их блага.

– Ну да, но надо было требовать больше от себя. – Малачи позволил себе тень улыбки. – Я гордился, что я хоть и слепой, а лучше многих. В глубине души я понимал, что они не станут оспаривать моих упреков – из жалости ко мне, ну, я и расходился вовсю. Через какое-то время, когда они все глотали мои оскорбления, я уже был уверен, что они просто не в состоянии мне ответить. Но этой весной все изменилось.

– Почему?

– Я был на обсуждении проекта, в котором теоретически рассматривалось нападение Крайины на Гелор.

– Случайно, да?

– Да, чистое совпадение, но тема проекта тут не важна. Я изменил параметры проекта, выбранные студентами – его авторами, изменил обстоятельства, предлагаемые ими, и стал им указывать, почему их анализ неверен. И один из этих ребят ответил мне на вызов. Он сказал мне, что я поступаю нечестно. Он сказал мне, что их проект оптимален при заданных ими условиях, при доступных им данных, и я понял, что он прав. Я осознал, что подвожу студентов и себя, я не оправдываю ожиданий Господа. И взял этого студента себе в помощники.

Он покачал головой:

– Мы вместе добрались до Истану, чтобы спасти Доста.

– Но в темнице Взорина его не было.

– Не было. В Дрангиане его забрал Дост. И сейчас я не знаю, где Урия и жив ли он.

– Если он оказался достаточно сильным, чтобы добраться до Истану, почему ты думаешь, что его уже нет в живых?

– Может, и жив, он ведь был наполовину крайинец.

– Ну и хорошо; это служит мне хорошим предзнаменованием в нашей нынешней ситуации. – Наталия это произнесла легким тоном, но Малачи почувствовал, что в душе она неспокойна.

– Несомненно. Поскольку мы будем вместе, я хочу, чтобы ты знала – я совершил невероятную глупость, что не поехал к тебе в Муром, хоть и был слепым.™ Он вздохнул. – Я твой должник не только за это, и надеюсь, мы сможем все же быть друзьями.

– Малачи, я тебя так любила, и так было больно, когда моя любовь умерла! – Она тяжело вздохнула. —

Сейчас я старше, умнее, надеюсь, и способна понять, хотя бы частично, причины твоего поступка. И я тоже хочу быть тебе другом. Иначе невозможен наш марш-бросок.

– Наталия, я уже понял, что ты изменилась. Ты мне нравишься такой, какой стала.

– Ты, Малачи, должен понять одно. – Ее голос немного сел. – Я люблю Григория Кролика, а он – меня.

– Ага, понял, – Малачи высосал дольку апельсина, прожевал ее и выплюнул семечки.

И вздрогнул, осознав юмор ситуации: она объявляет о своей любви к человеку, который его ослепил. На долю секунды ему захотелось раскрыть ей предательство Кролика, но он не стал.

«Чего я этим добьюсь? В прошлом я ее покинул, заставил страдать, а теперь стараюсь оправдать свой поступок, обвинив в моей беде любимого ей человека? Возможно, ее любовь его изменила, спасла. Жестоко было бы все рассказывать, я уже и так ее обидел – на всю жизнь хватит».

Но некоторым образом эмоциональный подтекст ее слов вызывал сомнение в их смысле. Ему показалось, что отчасти она хотела этими словами уязвить его, чего и добилась, но за этими словами скрывалась и ее собственная уязвленность.

«Наталия явно полюбила Кролика, но она больше не уверена, что он отвечает ей тем же. Характерен сам факт: вот мы с ней летим в Гелор, чтобы остановить гусар Кролика при нападении на город. Разве это не говорит о том, что она сомневается в чувствах и намерениях Кролика? – Он встряхнул головой и удержал себя от желания подвинуться к ней и заключить в объятия. – Ничего не могу я сделать. Могу только молиться, чтобы ей хватило сил пройти через все испытания, которые предстоят».

– Я очень хорошо помню Григория Кролика. Ему крупно повезло, что завоевал твою любовь. Желаю вам

1 всего возможного счастья. – Он заставил себя улыбнуться. – Прошу тебя об одной любезности. – Да?

– Вот какой: если я буду поступать в известной тебе манере, и тебе станет неприятно, прошу тебя – прикажи мне перестать. – Он повесил голову. – Не хотелось бы огорчать тебя больше.

– Обещаю, и прошу об ответной любезности.

– Говори.

Ее голос стал озорным:

– После того, как ты уехал из Мурома, я наняла учителей и выучила илбирийский, чтобы говорить с тобой на твоем родном языке. – Она теперь заговорила по-илбирийски. – Уроки стоили целое состояние, платил тасир, и я хотела бы воспользоваться возможностью попрактиковаться.

– Ты потрясающая женщина, Наталия.

– Раз так говорит слепой жрец Волка в пустыне, – громко рассмеялась Наталия, – может быть, в его словах есть крупица правды.