– Вы довольны? – Наталия смотрела на него.

– Да, но нужна страховка от дураков. Нужно поставить стопоры, чтобы мы не попали друг в друга.

– А если Вандари доберутся до той платформы? Робин покачал головой:

– Если такое произойдет, мне некогда будет сожалеть об ошибке, и меньше всего меня будет беспокоить положение Шакри Авана.

Деревянные края поддона с песком больно врезались в ладони Малачи Кидда, несмотря на то, что его ладони были покрыты тонкой золотой пленкой. Но он заставлял себя игнорировать боль. Если он разожмет ладони и сразу упадет, то больше не сможет встать. Ему очень хотелось поесть и поспать, но отходить от макета он не мог.

«Если я отойду, нарушится контакт с ним».

Он знал, с того момента, как прикоснулся к краям поддона, что этот поддон – особый. Никогда до сих пор ему не приходилось работать с макетом местности, находясь в пределах той самой местности, макет которой был представлен перед ним на поддоне. Теоретически это называется сквозной связью: в Гелоре, изображенном на этом макете, находится комната, в которой сейчас стоит он со своим поддоном; а в том Гелоре, макетном, на его поддоне с песком, – опять-таки находится комната, где… И так далее. Похоже на отражение в двух зеркалах, поставленных друг напротив друга.

Эта обратимость придавала особую магическую силу поддону с песком, и в ней таилась суть самого города. Малачи знал, что неодушевленные предметы не имеют души в религиозном смысле, но никто никогда не сомневался в связи между изображением предмета и реальным предметом. Вот почему многие айлифайэнисты носили медальоны с изображением святых или самого Айлифа. Малачи казалось, что обладай он достаточно сильными магическими способностями, он мог бы изменить город на песке, и эти изменения произошли бы в городе.

Хоть он был измучен усталостью, но помнил, что это фантазия, которую неплохо бы расследовать теоретикам магии в Ладстоне или где-нибудь еще. Его заставляла парить над поддоном с песком не надежда, что есть возможность сделать что-то в этом роде. Ощущение рекурсивности еще больше сбивало его с толку. Прикасаясь к поддону с песком, он сосредотачивался, и к нему приходили непонятные ему ощущения. Совсем рядом был какой-то знак или ключ, который позволит решить их проблему, но он как бы скромно манил его, дразнил. Он его чувствовал, ощущал, но как ни сосредотачивался, поймать не получалось.

Его это ощущение и сердило, и пугало. Невозможность поймать мысль доводила его до безумия. Она мелькала в голове, как забытое слово или насекомое, жужжащее вне пределов досягаемости. В создавшейся серьезной ситуации его выводила из себя невозможность осознать решение, мелькающее на периферии сознания,

И пугала. Иногда ему казалось, что он слышит с макета шаги людей, идущих по улицам города из песка. Он знал, что этого не может быть, иначе это значило бы, что чувственная информация приходит к нему магическим путем. Ему, священнику, магия была запрещена, – разве только поддаться искушению и вызвать демонов, предоставляющих такую информацию. Но он к демонам не обращался – по крайней мере, на сознательном уровне, – однако, когда оказался вблизи Доста, то снова обрел зрение!

Не так просто было совместить полученные за время учебы знания о магии с собственным опытом, приобретенным при выполнении божественной миссии. Проще всего было бы успокоиться на том, что Господь не поручал ему никакой миссии, а все его видения были продиктованы демонами. Вот Господь и отнял у него глаза, чтобы он не видел больше никаких видений. Но тут па одна закавыка: предполагается, что демоны иску-ют человека и уводят его с пути, определенного Господом. Но Малачи не сбился с пути. Он все еще придерживается своей веры.

«Конечно, не исключено, что все то, что случилось со мной до сих пор, внушает мне чувство безопасности, в ощущении которого я могу нечаянно споткнуться и уснуть».

Конфликт догмы с действием, которого требует любая реальная ситуация, всегда предвещает опасность, но если он пренебрежет заимствованными доктринами, которые вдалбливаются веками, и заявит, что знает свой путь к Божественной мудрости, он будет осужден как еретик.

«Немало мужчин и женщин пали жертвами таких ложных представлений».

Он знал, что надо разжать ладони, отпустить поддон и попытаться выбросить из памяти все следы своих ощущении. Поскольку он не мог найти им объяснения в рамках того, чему его обучали, проще всего было отбросить их как козни демонов.

«Изыди, Малачи, и тогда душа твоя не подвергнется тлену».

Такой выход напрашивался сам собой, но тут возник другой аргумент, удержавший его у поддона. «Известно, что Господь проявляет свою мудрость путем откровений. А что, если ему дана эта чувственная способность как проявление еще одного дара Господа?» И тогда, отказываясь принять эту чувственную способность, Малачи отвернется от посланного ему дара, смысл которого – усилить его способность бороться со злом мира. Традиционная реакция будет злом сама по себе. Если он отступит и не примет вызов, не захочет понять, что происходит, получится, что он с легкостью отбросит доверенную ему Господом миссию. Когда его осенила информация в чувственной форме, у него не было ощущения, что она несет что-то дурное.

Да, нечто необычное, но со времени потери зрения он вроде бы бессознательно получал информацию таким же путем. Она передавалась ему через воздух и была благоприятна, но почему возникло ощущение чего-то недоброго, когда он попытался что-то узнать через поддон с песком? Тут уж не до разграничений, или в обоих случаях зло, или в обоих – добро. Если допустить, что Господь посылает его с миссией много времени спустя после того, как он разработал магические приемы для замены зрения другими органами чувств, значит, его магия не может быть злом.

«Но допустим, что моя магия была злом. Тогда второе видение, очевидно, было наслано Шайтаном, чтобы сбить меня с истинного пути».

Дьявол легко может принять облик Господа, так он поступил в Глого, чтобы заставить Малачи работать на себя.

«Но если это все устроил дьявол, почему тогда поручена миссия – спасать жизни, а не развязать войну?»

Он даже зарычал от чувства безысходности, но рычание перешло в смех.

«Боже милостивый, Ты не облегчал задачу Своему сыну, но Он был человеком, сотворенным Господом. Я весьма далек от этого уровня, так что мне трудно. Я выполню все, чего от меня потребуешь, но кстати была бы подсказка, в каком направлении действовать. Очень бы кстати».

Он не слышал, как позади него открылась дверь. Через поддон ему передался щелчок щеколды. Он улыбнулся, но всю радость испортила неспособность понять это ощущение.

– Кто там?

– Малачи, мы пришли за тобой – тебе надо поесть и отдохнуть.

– Наталия, большое тебе спасибо, но сейчас мне нельзя уходить. – Он указал на поддон с песком: – Решение близко…

– Близко ваше падение в обморок от усталости, Полковник, – Малачи почувствовал на плече сильную мужскую руку. Надо же, как Робин ухитрился подойти к незаметно. – Я готов нарушить субординацию и увести вас, если сами не пойдете.

– Робин, я не могу уйти. Я близок к решению…

– Полковник, не слишком ли вы близко? Когда за чайником следишь, он никогда не закипит. Вам надо поспать и отдохнуть.

«Может быть, вот она – подсказка от Господа?» Малачи согласно кивнул, он знал, что они правы. Еще раз напоследок крепко сжал ладонями борта поддона, и вспыхнуло интуитивное ощущение: его решение лежит не здесь. И разжал ладони:

– Вы победили. Робин тихо смеялся:

– Мы победим, если у вас хватит сообразительности, чтобы давать нам указания.

– Зачем возлагать на меня все надежды, Робин?

– Робин не возлагает, Малачи. – Жрец Волка почувствовал, что Наталия подхватила его под руку и помогла ему удержаться на ногах. – Он построил у ворот арбалеты, из которых можно расстрелять Вандари, этирайны сейчас учат других обращаться с этими устройствами. Итак, оружие есть, дело за мастером, который бы сумел с ним управиться.