– Как-нибудь постараюсь, – Малачи отпустил рая поддона и повис на руках друзей. – С Божьей омощью, постараюсь.

Урия откинул клапан палатки и увидел, что Туриана точит шамшир. Она водила точильным камнем по клинку шамшира легко и непринужденно; такую же непроизвольную легкость движений он наблюдал у своей матери, когда она вязала. Урия почувствовал – что-то не так.

– Что ты здесь делаешь? Ты всегда вызываешься в первую стражу.

– Такова воля Доста, – Турикана беспокойно передернула плечами.

– Почему у тебя на все вопросы один ответ?

Она начала было отвечать в своей стандартной манере, но прервала себя:

– Видишь ли, многое мы делаем согласно его воле. Вот и это, например.

Урия выудил из кармана на поясе свой золотой шарик:

– И этот шарик – тоже? Я все время его изучаю. Научился кое-каким манипуляциям с его помощью, но секрета все равно не разгадал. Что с ним делать?

Турикана подняла меч и смотрела, как свет масляной лампы отражается от острого, как бритва, клинка золотым сиянием.

– Не знаю, Урия. Мой брат окутал себя тайной, потому что так надо. События разворачиваются по плану, предписанному Священной Книгой Китабна Иттикаль. Мне кажется, он знает о каких-то событиях или боится их, но не предупредит, будет ждать естественного хода событий.

Ее фраза напомнила Урии разговоры с Достом.

– Твой брат вроде фаталист.

– Мне кажется, он считает себя практичным человеком.

В ее голосе Урии послышалось сомнение. Потерев руки, он скатал из шарика короткий цилиндр и сконцентрировал все душевные силы, чтобы эта форма не менялась.

– В детстве Дост наверняка был другим.

– Не знаю, – она отрицательно замотала головой. – Я с ним знакома всего десять лет. Однажды заблудилась во время самума. Напилась и ушла прочь от своего каравана. Поднялся ветер. Он нес песок и камни, и меня бы убило, если бы не Нимчин Дост. Он превратился в большую черепаху и накрыл меня. Вот тогда он принял меня в сестры и с тех пор обучает вместе с другими.

– Я видел, как ты управляешься с мечом. У тебя здорово получается.

– Долго тренировалась. – Она указала на золотой цилиндрик в его руках. – Мне бы твой быстрый ум или тебе мое упорство, оба мы достигли бы многого.

Урия пожал плечами и вернул шарику его исходную форму.

– Манипуляции с металлом – еще одно бесполезное умение.

– Оно не бесполезно, просто ты еще пока его не реализовал. – Турикана тряхнула головой. – Мы все должны уметь многое. Буря придет с севера.

– Это как понимать? – Илбириец знал, что именно эти слова она произнесла не случайно. – Крайина нападает на Гелансаджар?

– Ну, пока эти слова ничего не значат, позже посмотрим. – Она положила меч на подушки рядом с собой и подтянула колени к груди, обхватив их руками. – В вашем Писании говорится о конце света, да?

– В Откровениях. – Урия старался превратить шарик в весы, но отказался от замысла: очень трудно оказалось сделать цепочку. – Аи лиф вернется, и в большой войне добро будет отделено от зла.

– Для нас наступит конец света, когда буря придет с севера. У этой бури нет такого ума, как у вашего Айлифа. Она выбирает сильных и отбрасывает слабых.

– Ты описываешь то, что произойдет при нападении Крайины. – Вдали Урия услышал грохот. Звук этот надвигался с севера, и у Урии волосы встали дыбом. – Дост считает эту бурю еще одним знаком его возвращения?

– Да. И не исключено, что он рассматривает вторжение Крайины как бурю. – Она опустила руку на эфес меча. – Поэтому он мне не велел выставлять пикетов.

– Мы сегодня без охраны? – Грохот стал ближе, и у Урии все внутри похолодело. – Боже пресвятой, да это не гром, это топот копыт! Всадники! На нас напали.

Турикана вскочила, угрожающе взмахнула мечом:

– Иди к Досту, быстро. Помоги ему.

Урия не стал бы выполнять ее требование, но безжизненный золотой шарик в его руке каким-то образом заставил его почувствовать, что дело не терпит отлагательств. Он выскочил за ней из палатки в тот момент, когда в дальнем конце долины показался первый всадник эскадрона кавалерии крайинцев. Турикана кричала какие-то приказы сестрам, а Урия быстро побежал к палатке Доста и ворвался в нее.

– Имперская кавалерия!

У него отвисла челюсть, когда он увидел Доста, старающегося сбросить с себя одеяло. За ложем Нимчина, возвышаясь над ним, стоял жесткий и безжизненный золотой доспех, без лица, с темным отверстием на груди У ног доспеха в подушках, как младенец, лежал сам Нимчин Дост. Голубой цвет кожи, типичный для большинства дурранцев, особенно темный у них в области глаз, окрашивал также щеки и лоб Доста. Острые кончики его ушей доставали почти до макушки. Лицо с энергичными чертами было очень красиво, правда, не совсем узнаваемо. Пронизывающие глаза цвета меди усиливали впечатление его величия.

Но тело было пародией на величие. О руках и ногах просто нечего сказать, у него были только кисти и ступни, прикрепленные соответственно к плечам и бедрам. Такой Дост, какой лежал тут, обнаженный и беспомощный, не успевший отойти ото сна, не мог ничего сделать для своего спасения. Пришла буря с севера, и она его унесет так же легко, как самум уносит с собой песчинки.

«Нет!»

Урия поднял Доста на руки и выбежал с ним из палатки. На северном краю долины Турикана организовала оборону, но всадники окружили крошечную группу защитников и мчались на них. Кавалеристы саблями перерезали оттяжки палаток, палатки рушились, и люди в них оказывались в ловушке. Два всадника увидели Урию и Доста и развернули своих коней, стремясь напасть на них.

– Беги, Урия, – у Доста был усталый голос, куда-то девался его обычный металлический отзвук. – Предоставь меня моей судьбе. Беги. Спасайся.

– Нет! – Перехватив Доста левой рукой, Урия правую заложил за спину. – Надо что-то делать, спасать остальных.

Он резким жестом выбросил руку вперед и швырнул золотой шарик. Казалось, шарик полетел к цели – в противника справа, но вдруг резко сменил траекторию полета. При этом он распластался и вытянулся, превратившись в тонкую золотую нить. Урия видел, как лошади проскочили сквозь нее, как будто ее не было, хотя должны были бы почувствовать сильный шлепок по мордам. Лошади проскочили через то место, где в воздухе протянулась нить, приблизились, всадники размахнулись мечами, чтобы поразить своих жертв.

Урия понял: они с Достом обречены.

И вдруг всадники и кони начали распадаться на части. Там, где нить прошла через них, они оказались разрезанными. Кровь хлынула ручьями из места разреза. Животные, спотыкаясь, по инерции пронеслись вперед, в седлах на них прочно сидели нижние части всадников. А их торсы отлетели назад, на крупы лошадей, потом пролетели по воздуху и мокро шлепнулись, позади Урии. Урия отодвинулся, чтобы его не задевали падающие обрубки тел.

– Это сделал я?

– Это сделали мы, – Дост кистью ухватился за плечо Урии. – Подними меня. Повыше над головой. Ты прав. Надо спасать людей.

Илбириец поднял Нимчина над головой. Он держал его за ступни и поднял его в воздух так высоко, как только смог. Хоть у Доста не было конечностей, но весил он достаточно, и руки Урии запротестовали. В ответ Урия стиснул локти и превозмог боль.

Дост, возвышаясь над ним, запел что-то на языке, которого Урия никогда не слышал до сих пор. Слова звучали шипяще, как змеи, в них слышались раскаты грома, они были мелодичны, но при этом звучали жестко. Что-то в звучании этого языка было восхитительно знакомым. Уже с первого звука Урия почувствовал, что этот язык создан для повелевания другими.

И этот язык придавал силы. Урии показалось, будто он врастает корнями, связывая Доста с землей. Мощь земли шла вверх, через него. Волосы у него встали дыбом и сопротивлялись порывам поднявшегося ветра. Над ними, в свете еще не полной луны, с неестественной скоростью собирались темные тучи. Скалы долины и мечи сражающихся засветились пурпурным светом.