И хотя Веденкину надо было сегодня же приняться за доклад, он решил, что подготовит его в воскресенье.

— Друзья, — приостанавливаясь, торжественно сказал он, — к майорше сегодня с пустыми руками придти нельзя.

Весело смеясь и переговариваясь, они двинулись к главной улице, освещенной яркими вечерними огнями.

В день решающего футбольного матча бушевал свирепый ветер. Несмотря на это, болельщиков на стадионе собралось больше обычного: встреча суворовцев с сильнейшей студенческой командой города «Наукой» решала, кто получит кубок местной газеты. Среди тысяч зрителей на трибунах был и генерал Полуэктов с многочисленной группой офицеров.

В самые острые моменты игры он, подавшись всем корпусом вперед, напряженно следил глазами за мячом, вместе со всеми переживал каждый промах и радовался удачам.

Вот Братушкин, играющий левого нападающего, «промазал» у ворот, упустил случай забить гол, — Полуэктов откинулся на сиденье, Досадливо постукивая кулаком о колено, прошептал:

— Мазила, эх, мазила!

Но Гербов, высоко подпрыгнув, красивым ударом головы послал мяч в «девятку» — смертельный верхний угол под самой штангой противника — и генерал, взглядом призывая в свидетели офицеров, довольно потрогал пальцами темные, короткие усы:

— Ну-ну, вот это удар…

Когда перед началом матча капитану студенческой команды, — высокому, подстриженному «под бокс» парню в очень широких и длинных белых трусах, — предоставили право выбирать ворота, он избрал северные.

«В первой половине придется играть против ветра, — рассчитал он. — Это обойдется максимум в два гола… При таком ветрище — совершенно неизбежно. Зато во второй половине, когда они устанут, будут измучены, ветер, наш союзник, добьет их, — с полдюжины влепим».

Расчет этот не был опрометчивым. Уже с неделю московское радио в репортажах о футбольных матчах на первенство страны неизменно отмечало подчас решающее влияние ветра на исход борьбы.

Первый тайм закончился счетом 2: 0 в пользу суворовцев.

— Мало, — поворачиваясь к полковнику Белову, тревожно сказал генерал, — мало… Ветер теперь нашим в лицо… — Он попросил кого-то из младших офицеров позвать капитана команды — Гербова.

Семен явился тотчас, будто из-под земли вырос. Алая майка его взмокла, пот струился по лицу.

— Порох-то в пороховницах еще есть? — шутливо опросил Полуэктов.

— Так точно! — в лад ему весело ответил Семен.

— Вот что, капитан, — серьезно обратился к Гербову начальник училища, — передайте своим, что мы все ждем от них суворовского натиска, понимаете, настоящего суворовского… несмотря на ветер, несмотря ни на что. Победа должна быть за нашим училищем! Добудьте ее!

— Слушаюсь, добыть!

— Ну-ну, желаю успеха, — ободряюще улыбнулся Полуэктов. Семен побежал к команде и, собрав её, стал о чем-то решительно говорить.

Свисток судьи возвестил окончание перерыва.

Началась игра, какой стадион давно не видел. Алые майки рвались к воротам «Науки». Студенческая команда в первые минуты растерялась, им показалось, что ветер изменил направление, потому-то мяч почти все время не выходил с их половины поля.

Но нет, ветер дул с той же силой и в том же направлении, а яростные атаки суворовцев нарастали. Геннадий, не обращая внимания на разбитое колено, напористо вел мяч, обводя противников.

Трибуны ревели от восторга.

— Давай!

— Давай!

Мальчишки по своему обычаю, недовольные каким-то «незаконным» действием судьи, бушевали:

— Свисток на очки смени! — свирепо свистели, подвергая опасности барабанные перепонки зрителей.

Кричали и аплодировали студенты-болельщики, забывая о собственных интересах. Генерал сидел притихший и сияющий.

Два мяча еще вбили суворовцы, пропустив в свои ворота один.

По условиям соревнования они получили приз навечно, потому что третий год подряд одерживали победу.

Когда Семен принял из рук представителя горисполкома высокий серебряный кубок, он приподнял его в уровень лица и, радостно улыбаясь, посмотрел на генерала. Начальник училища одобрительно кивнул головой.

Из окна третьего этажа фигуры футболистов кажутся Алексею Николаевичу маленькими. Беседа дежурил по роте и остался в училище. «Какие наши, — думает он, — в алых или синих майках? — дело в том, что они сегодня надели новые». Потом сообразил: наши — в алых майках. Сообразил потому, что вратарь «алых» отбросил в сторону фуражку и ее подхватил кто-то в форме суворовца, стал заботливо отряхивать. Фуражку «чужого» вратаря ни за что не поднял бы…

«Как рождаются традиции?» — подумал Беседа и, облокотившись о подоконник, стал рассеянно смотреть на зеленое поле.

Когда в перерыв между таймами Дадико Мамуашвили и Павлик Авилкин, влюбленно глядя на лучшего футболиста училища, выхватывают из его рук майку и бегут выжимать из нее пот, сушить на солнце, они, наверное, не подозревают, что вбирают в себя традицию слыть лучшей футбольной командой города. Когда во время городского кросса вырвавшемуся вперед лучшему бегуну училища Андрею Суркову сотни суворовцев неистово аплодируют, стонущей от радости толпой бегут параллельно стартовой дорожке И, задыхаясь, кричат: «Сурик, Андрюшечка, дорогой, нажми немножечко!» — они наверное ни о чем ином не думают, кроме того, что училище должно быть первым, — но и в этом взрыве чувств рождается единство.

Новорожденная хорошая традиция должна бережно охраняться всем коллективом.

Беседа вспомнил день рождения одной такой традиции. Это было три года тому назад. Они приехали на первомайский парад в большой, празднично убранный город. Вместе с войсками проходят они церемониальным маршем по просторной нарядной площади. Неожиданно начался ливень. Косые струи остервенело хлещут лица. Но суворовцы идут так же браво, молодцевато вздернули головы, их лица раскраснелись, глаза задорно блестят.

Они идут главной улицей. Потоки воды достигают щиколоток, мундиры, рубашки насквозь промокли. Но суворовцы продолжают идти с высоко поднятыми головами, веселые и бодрые. Запевала начинает песню. И торопливые прохожие на тротуарах останавливаются и, глядя им вслед, опускают поднятые воротники своих пальто.

В казарме военного городка, где остановились на время приезда, начали выливать воду из обуви, сушить одежду. Ни звука жалоб, ни одной кислой физиономии:

— Надо привыкать!

— Не сахарные…

— Еще и не так придется…

Через несколько дней, на вечерней поверке генерал Полуэктов прочитал перед строем приказ командующего округом, объявившего благодарность личному составу училища за безупречную строевую подготовку. С тех пор так и повелось — на параде должны пройти лучше всех, поддержать марку училища.

Рождалась эстетика военной жизни с ее здоровьем, стройностью, опрятностью, святостью строя и уклада. Отливалась в красивые формы система воспитания. И все это — ежегодное празднование дня открытия училища, выезд в летние лагери, единый тон, стиль, ясность цели, сознание слитности с Советской Армией, преемственности ее устоев, — все это создавало дорогие сердцу суворовца традиции, роднило и сплачивало.

Делом чести коллектива стало отлично учиться, побеждать во всех юношеских состязаниях, задавать в городе хороший тон почтительного отношения к взрослым, опекать малышей, умножать славу училища и в неписанную историю его вносить страницы, которыми гордились бы те, кто придут на смену.

На пятом году существования училища в роту Тутукина был принят новый воспитанник-отличник шестого класса школы Министерства просвещения Витя Полозов.

Роты имели постоянный состав, не изменяющийся все семь лет обучения в училище. Полозова же приняли потому, что выбыл по болезни один суворовец.

Витя оказался скромным, дисциплинированным подростком, лет четырнадцати. Но как разительно отличался он от «ветеранов»! Вот когда офицеры убедились, так сказать воочию, что и в смысле военного воспитания ребят сделано изрядно: их вояки были уже армейцами, это чувствовалось в каждом движении, в облике и привычках.