Из Лондона доходили слухи, что отряды лорд-мэра по воскресеньям занимались военной подготовкой и готовы были драться не на жизнь, а на смерть за свободу парламента и города Лондона.

Город был целиком за парламент и против короля – готовились к осаде, с запада и севера копали рвы. Каждый рабочий должен был выкопать глубокие канавы, которые окружили весь город, а женщины, девушки и даже леди видели свой патриотический долг в том, чтобы по воскресеньям и праздничным дням помогать мужчинам рыть окопы.

Волна народного энтузиазма поднялась в поддержку правого дела парламента против импульсивного, надменного и, может быть, даже католического короля. Больше всего боялись, что он приведет армию из Ирландии и что эта армия снова вернет его в столицу, силой введет римско-католическую веру в стране, освободившейся от этого проклятия меньше ста лет тому назад. Или, если король не обратится за поддержкой к ирландцам, он может пригласить французов, потому что было широко известно, что его жена открыто вербовала сторонников во французскую армию, чтобы подавить город и его защитников.

Взволнованный Лондон, хаотический и напуганный, готовился к осаде с безнадежными шансами на успех и был полон решимости принять мученическую смерть.

– Мы отправляемся в Йорк, – объявил о своем решении король.

Джон все еще ожидал, что его освободят от королевской службы.

Из-под тяжелых век король окинул взглядом всех, кто находился во дворе конюшни, седлая лошадей для поездки.

– Вы все тоже едете, – сказал он.

Джон сел в седло и протиснулся через толпу придворных поближе к королю.

– Я бы хотел поехать в Уимблдон, – хитро сказал он. – Хочу убедиться, что там все в порядке. Что все там будет готово к приезду королевы, когда она вернется домой.

Король тряхнул головой, и Джон, бросив взгляд искоса, увидел, что король сиял. Он наслаждался ощущением действия и приключения, тем, что пришел конец женственной рутине маскарадов, постановок и поэзии двора мирного времени.

– Сейчас не время для садов!

Он засмеялся:

– В-вперед, Традескант.

На какое-то мгновение Джон задался вопросом, что бы такое сказать, чтобы отделиться от маленького кортежа, но потом пожал плечами. В настоящее время капризом короля было держать Традесканта при себе. Но каприз пройдет, как проходят все королевские капризы. Нужно просто выждать момент, когда что-нибудь отвлечет его внимание, и тогда испросить разрешения покинуть его и получить это разрешение.

Джон натянул поводья и занял место в арьергарде королевского кортежа, медленной рысью двигавшегося по величественной аллее парка Теобальдса, посреди моря золотых нарциссов, росших между деревьями. Ему на ум пришли мысли об отце, о том, как понравилась бы его отцу эта рябь, пробегавшая по золотым головкам под прохладным ветерком. Но тут же он с улыбкой понял, что, скорее всего, его отец сам приложил руку к этим посадкам. А когда король и свита выехали из парадных ворот, Джон оглянулся на аллею, обсаженную деревьями, и на море золота, омывающее их стволы, и подумал, что наследство его отца может служить стране дольше, чем наследство короля-хозяина, на которого он работал.

Когда в середине марта король и его ближайшее окружение добрались до Йорка, они обосновались в замке, а прочие придворные и приспешники расселились по гостиницам и тавернам в городе. Джон нашел место для ночлега на раскладной кровати в сеновале конюшни. В течение нескольких дней его никто не беспокоил, и он начал думать, что его службе королю пришел конец и он может отправляться домой. Он отправился на поиски короля в замок. Король был в своих личных покоях, вокруг были разбросаны книги и карты.

– Прошу прощения, ваше величество, – сказал Джон, просовывая голову в дверь.

– Я не посылал за тобой, – ледяным тоном произнес король.

Джон не стал подходить ближе.

– Ваше величество, весна на дворе, – сказал он. – Прошу вас о разрешении отправиться и надзирать за посадками в садах королевы. Она любит, когда цветочные клумбы в Отландсе выглядят красиво, и она хочет, чтобы в ее усадьбе в Уимблдоне были собственные фрукты. Там тоже скоро пора начинать посадки.

При упоминании о жене король сразу смягчился.

– Я бы очень не хотел разочаровать ее величество.

– Можешь ехать, – решил король.

Потом задумался на секунду.

– После того, как мы возьмем Гулль.

– Гулль, ваше величество?

Он подозвал Традесканта и жестом велел ему закрыть дверь, чтобы никто не мог их подслушать.

– Королева требует, чтобы я захватил гарнизон Гулля, – сказал он. – Чтобы у меня был сильный порт, куда союзники могли бы присылать подкрепление. Она скупила половину армий Европы, и ее брат, король Франции, тоже готов помочь нам.

Джон на секунду прикрыл глаза при мысли о французских католических войсках, выступающих против английского протестантского парламента.

– Она хочет, чтобы мы взяли Гулль для нее, – и мы это сделаем, – просто сказал король. – После этого можешь отправляться домой.

Джон упал на колено:

– Ваше величество, могу я говорить свободно?

Король улыбнулся своей ласковой улыбкой.

– Конечно, – сказал он. – Все мои подданные могут говорить со мной свободно, ничего не боясь. Я им отец и их единственный верный друг.

– Французская армия, католическая армия, не поможет вашему делу, – серьезно сказал Джон. – В этой стране есть много мужчин и женщин, которые не разбираются во всех тонкостях вашей ссоры с парламентом, кто там прав или виноват. Но все они считают французскую армию вражеской армией. Люди будут плохо говорить о королеве, если узнают, что именно она призвала французов сражаться против ее собственного народа, против англичан. Те, кто сейчас любит вас и любит ее, не примут французскую армию. Вы потеряете их любовь и доверие.

Карл задумался с таким видом, как будто никто никогда не говорил ему подобных слов.

– Ты веришь в это, садовник Традескант?

– Я знаю этих людей, – продолжал настаивать Джон. – Это простые люди. Они не всегда понимают все доводы, часто они не умеют читать. Но они доверяют собственным глазам. И если они увидят, что против английского парламента выступает французская армия, они сообразят, что страну хотят завоевать и что для них правильным будет сражаться против французов. Мой отец отправился с вашим другом герцогом Бекингемским воевать с французами. Годами они были нашими врагами. И деревенский люд решит, что французы хотят нас завоевать. И они будут готовы драться с ними.

– Я так на это не смотрел.

Карл выглядел нерешительно.

– Но мне нужна армия, и мне нужны боеприпасы, а в Гулле самые большие оружейные склады за пределами Лондона…

– Но это только в том случае, если вы решите начать войну, – увещевающе сказал Джон. – Оружие нужно, только если вы будете воевать. Но если вы договоритесь…

– Я стремлюсь к соглашению, – сказал король. – Я отправлял им послание за посланием, предлагая переговоры и уступки.

Джон вспомнил бурные требования королевы повесить членов парламента, прежде чем она вернется в свой город.

– Я возьму Гулль, а потом предложу уступки, – решительно сказал король.

Джон испытал то самое чувство бессилия, которое рано или поздно приучались переносить все советники короля.

– Если вы придете к соглашению, вам не нужно будет брать Гулль. – Он попытался уговорить короля. – Если вы договоритесь с парламентом, страна заживет в мире и не будет больше нужды в крепости, будь то Гулль или какой-нибудь другой форт. Не будет больше необходимости в переговорах с позиции силы.

– Она хочет, чтобы я взял Гулль, – упрямо повторил король. – И он мой. Я просто возьму то, что по праву принадлежит мне.

Традескант поклонился. Когда король начинал говорить о своих правах, продолжать разговор становилось затруднительно. По праву всё во всех четырех королевствах принадлежало ему. Но на практике все эти страны управлялись посредством разнообразнейших компромиссов. И как только король начинал использовать драматический голос, к которому он прибегал в дворцовых маскарадах, и вещать величественно о своих правах, любая договоренность становилась невозможной.