Из кареты до Джона донесся испуганный детский плач.

– Пошел! – скомандовал он кучеру, перекрикивая шум толпы. – Давай, давай! – крикнул он изо всех сил. – Дорогу королю! Законному королю!

– Свобода! – крикнул кто-то из толпы, размахивая пикой в опасной близости к лицу Джона.

– Свобода и король! – ответил Джон и услышал, как кто-то тут же подхватил новый лозунг.

Лакей рядом с ним попытался уклониться от плевка.

– Стой спокойно, дурак, или тебя стащат отсюда, – пробормотал Джон.

В любой момент настроение толпы могло измениться от шумного протеста к убийству. По-над крышей кареты Джон высматривал улицы, ведущие прочь из города.

– Дорогу законному королю! – кричал Джон.

На перекрестках толпа становилась все гуще.

– Вперед, вперед! – орал Джон кучеру.

Он был абсолютно уверен, что стоит им остановиться хотя бы на секунду, дверцы кареты тут же вырвут с корнем, королевскую семью вытащат из кареты и разорвут на части тут же, посредине улицы.

Если только толпа догадается, что может хотя бы на мгновение остановить карету, в которой сидит король, тогда они тут же поймут, что могут делать все, что им захочется. Все, что еще сдерживало их, так это старая фальшивая вера в королевскую власть, божественную природу монархии, которую проповедовал король Яков и в которую страстно верил Карл.

Толпа постепенно смыкалась вокруг кареты, пока та медленно ползла мимо, но никто еще не отваживался дотронуться до нее, как будто боялись обжечь руки о роскошную позолоту. Однако Джон понимал, что как только хотя бы кто-то один хотя бы раз прикоснется, то все сразу поймут, что король отнюдь не бог, не карающая десница. Если они отважатся хотя бы раз прикоснуться, то разорвут все.

– Назад! – орал Джон. – Дорогу королю!

Все теперь зависело от того, удастся ли карете выдержать мучительно медленную скорость пешехода, нигде не задерживаясь, не останавливаясь, двигаясь постоянно на запад, туда, где солнце посверкивало на воде в открытых сточных канавах, как бы указывая путь к безопасности.

Кто-то потянул его за полу куртки, Джон с трудом сохранил равновесие, ухватившись покрепче за ремень лакея, стоявшего рядом с ним на запятках. Он посмотрел вниз. Это была женщина, лицо ее было искажено яростью.

– Свобода! – выкрикнула она. – Смерть католикам! Смерть католической королеве!

– Свобода и король! – крикнул в ответ Джон.

Он попытался улыбнуться ей, но сухие губы не слушались. Только бы королева прятала лицо!

– Свобода и король!

Карета подскакивала на булыжной мостовой. Толпа становилась все гуще, но впереди уже была видна свободная дорога. Кто-то швырнул в дверцу кареты комком грязи, но толпа была слишком густой для того, чтобы швырять камнями. И хотя пики все еще поднимались в воздух при криках «Свобода!», они еще не были нацелены на стекла в окошках кареты.

По мере того как экипаж все дальше продвигался по дороге, ведущей из города, толпа редела. Джон так и рассчитывал. У большей части этих людей были дома, или рыночные прилавки, или даже торговля в Сити, они ничего не выиграли бы, преследуя карету по Вестуэй. Кроме того, они уже запыхались и забава им надоела.

– Давайте откроем дверцы! – воскликнул кто-то. – Откроем дверцы и посмотрим на эту королеву, на католическую королеву. Послушаем, как она молится, что это за молитвы, которым они так хотели нас всех научить!

– Смотрите! – завопил Джон так громко, как только мог. – Ирландец!

Он показал назад, туда, откуда они приехали.

– Идет во дворец! Ирландский священник!

С ревом толпа повернула назад и побежала к дворцу, спотыкаясь и поскальзываясь на булыжниках, преследуя свои собственные ночные кошмары.

– А теперь гони! – заорал Джон кучеру. – Гони изо всех сил!

Кучер хлестнул лошадей, они рванулись вперед, карета дернулась, подскакивая на булыжной мостовой. Джон висел, прилепившись к задку кареты, как ракушка, покачиваясь на кожаных ремнях и пряча голову после того, как ветер сдул шляпу.

Когда они выбрались в пригороды Лондона, улицы были спокойны, люди либо забаррикадировались в домах и молились о мире, либо отправились в город.

Джон почувствовал, как судорога отпускает его горло, он ослабил хватку за ремень и спокойно покачивался всю дорогу до Хэмптон-Корта.

В Хэмптон-Корте короля не ждали. К приезду королевской семьи ничего не было готово. Кровати и мебель, ковры и картины – все осталось в Уайтхолле.

Выйдя из кареты, семья остановилась перед наглухо запертыми дверями дворца. Ни один слуга не появился, чтобы открыть им дверь.

Джону казалось, что мир рушится вокруг него. Он замешкался и оглянулся на своего государя. Король прислонился к грязному колесу кареты и выглядел совершенно изможденным.

– Не ожидал я такого приема! – мрачно сказал Карл. – Двери моего собственного дворца закрыты передо мной!

Королева умоляюще посмотрела на Традесканта:

– Что нам делать?

Джон почувствовал раздражающее чувство ответственности.

– Подождите здесь, – сказал он. – Я найду кого-нибудь.

Он оставил королевскую карету стоять перед внушительными и величественными парадными дверями и обогнул здание. Кухни были в обычном, неряшливом состоянии – пока во дворце нет короля, вся обслуга отдыхает.

– Проснитесь! – Джон просунул голову в дверь. – Король, королева и королевская семья ждут у дверей, пока вы их впустите.

Его слова произвели эффект брандера, взорвавшегося посреди скопища мелких шлюпок в гавани Уитби. Сначала воцарилось ошеломленное молчание, а потом поднялся страшный переполох.

– Бога ради, откройте же парадную дверь и впустите их! – приказал Джон и вернулся во внутренний двор.

Король все еще стоял, прислонившись к карете, и разглядывал внушительные крыши дворца с таким вниманием, как будто никогда их раньше не видел. Королева все еще сидела в карете. Оба не двинулись с места с того момента, как Джон оставил их, хотя дети хныкали в карете, а одна из нянечек молилась.

Джон изобразил на лице улыбку, подошел ближе и поклонился.

– Сожалею о столь скверном приеме, – произнес он.

Пока он произносил эти слова, парадная дверь со скрипом отворилась и оттуда выглянула испуганная физиономия лакея.

– Но в доме есть пара кухарок и домашних слуг, – обнадеживающе заявил Джон. – Они смогут обеспечить комфорт вашим величествам.

При виде слуги королева несколько оживилась. Она поднялась на ноги и подождала, пока лакей поможет ей выйти из кареты. Дети вышли вслед за ней.

Король повернулся к Джону:

– Благодарю тебя за службу, что ты оказал нам сегодня. Твой эскорт был очень полезен.

Джон поклонился.

– Я рад, что ваше величество благополучно прибыл сюда, – сказал он.

Уж по крайней мере это он мог сказать с чистой совестью. Он и самом деле был рад, что смог благополучно вывезти их из Лондона. Он не мог остаться в стороне и наблюдать, как принцев и королеву толпа вытащила бы из кареты, точно так же как не смог бы спокойно наблюдать за тем, как обижали бы Эстер и его детей.

– Пойди распорядись, чтобы нам приготовили к-комнаты, – велел король.

Джон замешкался.

– Я должен вернуться домой, – сказал он. – Я распоряжусь, чтобы все было сделано так, как вы пожелаете, и потом отправлюсь домой.

Король едва заметно повел рукой, что означало «нет».

Джон колебался.

– Ос… оставайся, пока здесь не установится хоть какой-то порядок, – сказал король невозмутимо. – Скажи им, чтобы приготовили наши личные покои и обед.

Джону ничего не оставалось делать, как только поклониться, осторожно отступая, удалиться и отправиться выполнять его приказания.

Сделать, собственно говоря, можно было немногое. Во всем дворце нашлась только одна кровать, достойная их.

И вот король, королева и оба наследных принца вынуждены были устроиться на ночь в одной постели, на единственной проветренной простыне в целом дворце.