– Но зачем же он тогда приходил, если уже было поздно арестовывать этих людей?

Посетитель пожал плечами:

– Я думаю, это был просто демонстративный жест, но у него ничего не получилось.

Эстер быстро взглянула на Джона. Джон даже крякнул от нетерпения:

– Вы хотите сказать, что король отправился в парламент вместе со своей стражей, чтобы арестовать пять членов палаты общин, и ему не удалось этого сделать?

Гость кивнул.

– И он просто взбесился, – добавил он.

– Еще бы. И что он теперь собирается делать?

– По этому поводу… ничего не могу сказать.

– Тогда что собирается делать парламент?

Гость медленно покачал головой. Эстер, видя, что ее муж уже готов взорваться от нетерпения, а их посетитель все еще обдумывает свой ответ, прикусила губу, чтобы заставить себя промолчать и не вмешиваться.

– По этому поводу… тоже не могу ничего сказать.

Джон пошел было к двери быстрым шагом, потом повернул обратно:

– А что делается в городе? Все спокойно?

Сквайр тряхнул головой, озадаченный такой быстрой сменой темы разговора:

– Ну, для поддержания спокойствия собираются вызвать специальные отряды лорд-мэра, все королевские слуги попрятались, в Сити все позакрывалось, а народ приготовился к бунту… или к чему-нибудь похуже.

– Что может быть хуже? – спросила Эстер. – Что может быть хуже бунта в Сити?

– Война, я думаю, – медленно сказал гость. – Война может быть хуже, чем бунт.

– Кого с кем? – сурово спросил Джон. – Война кого с кем? О чем вы говорите?

Посетитель посмотрел ему в лицо, явно борясь с чудовищностью того, что должен был сказать.

– Боюсь, что это будет война между королем и парламентом.

Наступило короткое молчание. Традесканты были потрясены.

– Значит, дошло уже до этого? – спросил Джон.

– Вот поэтому я и приехал посмотреть на самое интересное в Лондоне. Я пообещал себе, что не уеду домой, не посетив вас.

Джордж осмотрелся:

– И теперь я вижу, это даже больше, чем я ожидал.

– Я все вам покажу, – пообещала Эстер. – Простите наше нетерпение, мы очень хотели узнать новости. А что вы будете делать, когда вернетесь домой?

Он вежливо ей поклонился:

– Я соберу всех мужчин среди своих домочадцев, вооружу их и буду обучать сражаться, чтобы они могли защитить свою страну от врагов.

– Но вы будете сражаться на стороне короля или парламента?

Он снова поклонился:

– Мадам, я буду сражаться за свою страну. Я буду сражаться за правое дело. Единственная закавыка – хотел бы я знать, кто прав.

Эстер показала ему все самое интересное в коллекции и, улучив момент, оставила его одного с позволением самому открывать ящики шкафов и рассматривать всякие мелочи. Джона не оказалось ни в доме, ни в оранжерее. Как она и опасалась, муж был на конюшне – стоял в походном плаще и ждал, когда оседлают его кобылу.

– Ты не поедешь! – воскликнула она.

– Я должен быть там, – возразил Джон. – Я не могу сидеть здесь в ожидании слухов и неясных вестей.

– Ты всего лишь садовник, – сказала жена. – Ты не придворный и не член парламента. Что тебе до того, ссорится король с парламентом или нет?

– Но у меня-то критическое положение. – Джон был тверд. – Я знаю слишком много, чтобы спокойно отсиживаться дома и нянчиться с собственным неведением. Если бы я знал меньше, я бы меньше переживал. Если бы я знал больше, мне легче было бы разобраться во всем и решить, что делать. Я как раз посредине между знанием и неведением и должен решить, на чьей я стороне!

– Оставайся в неведении! – сказала она с внезапной страстностью. – Иди в свой сад, займись рассадой для садов Уимблдона и Отландса. Занимайся делом, для которого ты был рожден. Оставайся дома, здесь ты в безопасности.

Он тряхнул головой и взял ее руки в свои.

– Я ненадолго, – пообещал он ей. – Переберусь через реку в Уайтхолл, разузнаю новости и вернусь. Не волнуйся так, Эстер. Я должен знать, что происходит, а потом сразу домой. Для нас же лучше, если будет ясно, откуда ветер дует. Для нашей же безопасности.

Она не отнимала рук, наслаждаясь теплом его мозолистых ладоней.

– Говоришь-то ты правильно, но сам похож на мальчишку, собирающегося удрать, – проницательно заметила она. – Ты просто хочешь быть в центре событий, муженек. И не отрицай!

Джон лукаво подмигнул ей и быстро поцеловал в обе щеки.

– Прости, – сказал он. – Так оно и есть. Можно я удеру с твоим благословением?

У нее захватило дух от неожиданного нечаянного объятия, и щеки ее вспыхнули.

– С моим благословением, – повторила она. – Конечно, я благословляю тебя. Всегда.

Он вскочил в седло и пустил лошадь со двора неторопливым шагом. Эстер приложила руку к щеке, там, где ее легонько коснулись его губы, и проводила его взглядом.

Ему пришлось подождать, пока подойдет паром с местами для лошадей.

Движение на улицах в Сити на той стороне реки было оживленным, как никогда. Сотни людей толклись на узких улочках, спрашивали друг у друга, нет ли новостей, останавливали продавцов баллад и разносчиков листовок и требовали новостей у них.

Вооруженные группы маршировали по дорогам, расталкивая пешеходов и требуя, чтобы те кричали: «Ура! За короля!» Но тут же на другой дороге появлялась группа, выкрикивающая: «Ура! За Пима![6] Долой епископов! Долой королеву-католичку!»

Когда Джон увидел, что две такие группы двигаются навстречу друг другу, он испугался, что его втянут в драку, и вместе с лошадью укрылся в боковой улочке.

Но роялисты перешли на одну сторону улицы, будто торопились по очень срочному делу, которое заставило их быстренько исчезнуть. Противники старательно делали вид, что не заметили их, и не стали гнаться за ними.

Джон посмотрел на эту картину и понял, что никто, как и он сам, не готов к открытому столкновению. Скандалисты на улице даже потасовки не хотели, не то что настоящей войны. Он подумал, что страна наверняка полна именно такими людьми, такими же как он, как честный парламентарий из Йовила. Все они понимали, что находятся во власти перемен, и все хотели принять участие в этих переменах, и все хотели поступить правильно, но были очень, очень далеки от понимания того, что же правильно.

Отец Джона знал бы. Он был бы за короля. У отца Джона была та самая несгибаемая вера, которую его сын так и не обрел.

Джон поморщился, подумав, насколько силен был его отец, имевший твердые убеждения, и насколько глубоко погряз он сам в многочисленных сомнениях. В итоге он все еще оплакивал одну женщину, почти влюбился в другую и женился на третьей. Будучи на службе короля, в глубине сердца был на стороне оппозиции. И получалось, что он постоянно разрывался между тем и другим.

Вокруг дворца Уайтхолл толпы были еще гуще. У ворот стояли вооруженные стражники с угрюмыми и мрачными лицами, сжимая в руках перекрещенные пики.

Джон, подъехав к гостинице, оставил лошадь в конюшне и в толкотне и давке пешком вернулся к дворцу.

Толпа представляла собой все ту же странную разнородную смесь. Были там попрошайки, нищие, калеки в лохмотьях и старых потрепанных ливреях, все они собрались там, чтобы покричать, а может, и получить несколько монет за продажную верность тому, кто заплатил.

Были там и рабочие, и женщины, и подмастерья с ремесленниками, и рыночные торговцы. Были и одетые во все черное серьезные проповедники церквей индепендентов и сектантов, были богатые купцы и люди из Сити, которые сами в драку не полезли бы, но сердца их жаждали борьбы.

Были там и матросы с кораблей, стоявших в порту. Они тоже кричали в поддержку парламента, потому что обвиняли короля и его французскую жену в бездействии по отношению к пиратам Дюнкерка. Были там и обученные отряды солдат, кое-кто из них пытался навести порядок и собрать всех своих вместе, а кое-кто впадал в неистовство и начинал вопить, что они все готовы умереть за права парламента.