Он отправился на кухню сварить кофе, с чего обычно начинался его день, чувствуя, как один вопрос не дает ему покоя: отказал ли он в помощи Мюррею просто потому, что тот его враг? Нет, признал он, были и другие мотивы, не менее важные, разумеется. Например, тот факт, что где-то полтора месяца назад он, Уэллс, стал другим человеком. Человеком смятенным и напуганным. Человеком, который каждый день стремился укрепить свой разум, угрожавший помрачением с тех пор, как он побывал в Палате чудес, одном из подвалов лондонского Музея естествознания, где хранилось невероятное, поистине чудеса, принадлежавшие ушедшему удивительному миру, диковинки, о существовании которых никто даже не подозревал. И вот он увидел их. Но как же можно теперь жить? Много дней Уэллс пребывал в смятении. Его охватила растерянность, подобная той, какую он испытал ребенком, когда открыл, что наша планета продолжается и за пределами британской географии, единственной, какую изучали в школе. Казалось поистине невероятным, что мир не кончался английскими берегами, за которыми его поджидали Колизей, Тадж-Махал и пирамиды. Это открытие позволило ему установить пространственные границы планеты, точно так же, как благодаря визиту на выставку в Хрустальном дворце, посвященную доисторической эпохе, где экспонировались гипсовые реконструкции мегатерия и различных динозавров, он сумел установить их возраст, временную границу прошлого, за которой жизнь уже была чистой условностью. Поэтому Уэллс всегда верил, что живет в мире, чьи пространственно-временные координаты давным-давно заботливо очерчены наукой. Но теперь он знал: эти рамки ошибочны, мир существует и по ту сторону фальшивых границ, которые горстка правителей, решавшая, что люди должны знать и чего не должны, старалась провести. Выходя из музея, Сервисс сказал: только от него, Уэллса, зависит, верить ли в то, что экспонаты Палаты чудес поистине чудесны, или же считать их подделкой. И Уэллс поверил в существование сверхъестественного, прибегнув к логике: ведь если все эти экспонаты — фальшивка, то какой смысл прятать их под замком? Благодаря этому решению теперь он ощущал, что окружен удивительными вещами, что его обступают чудеса. Теперь писатель знал, что в один прекрасный день, когда он выйдет в сад обрезать розы, его могут ожидать там крошечные феи, водящие хороводы. Было ощущение, словно из всех существующих на свете книг вдруг улетучилась фантазия и разлетелась по миру таким образом, что стало невозможно отличить действительность от вымысла.

Однако со временем Уэллс сумел побороть свою растерянность, ибо, в конце концов, от того, что ты знаешь о существовании невероятного, ничего не меняется, так как, возможно, эти самые феи водят хороводы в саду, только когда он спит. Его настоящее оставалось все тем же, его жизнь должна была по-прежнему основываться на действительности, которую можно потрогать, на банальной, неприятной, размеренной реальности. Все прочее относилось к области снов, легенд, бабушкиных сказок. Но, хотя ему и удалось избавиться от смятения, в душе остался горький осадок, неприятное ощущение, будто ты участвуешь в фарсе, двигаешься на крошечной сцене, сооруженной горсткой заправил, которые и решают, что должно находиться между занавесами. Какое право имеют эти люди так сужать мир? Мир, который и так представляет собой не более чем песчинку во Вселенной, мимолетное ощущение во времени, один миг для загадочного космического сознания, приведшего в движение космос. Однако, как сказал Сервиссу директор музея, есть границы, через которые не все готовы переступить. И он, Уэллс, заплатил за свое знание, ибо ему стало ясно: он никогда больше не напишет фантастических произведений. Можно ли писать подобное, зная, что на свете существуют такие невероятные вещи, перед которыми бледнеет воображение? Он написал роман, где действуют марсиане, только потому, что до той поры не дотрагивался до одного из них собственной рукой. Но теперь положение изменилось: он дотронулся до руки настоящего марсианина, который пересек межпланетное пространство на летающей тарелке и был похож скорее на гигантскую моль, чем на осьминога. Так какой же смысл помогать Мюррею в воссоздании нелепейшей картины марсианского нашествия, которую он описал?

Он налил себе кофе и уселся за кухонный стол, возле окна, выходящего в сад. За стеклами нежный оранжевый свет не спеша открывал глазам окружающий мир. Уэллс любовался возникшим перед ним видом со сладкой грустью, зная, что это всего лишь верхушка айсберга, скрывающего под водой основной свой объем. Он сделал глоток кофе и вздохнул. Хватит. Если он хочет сохранить рассудок, лучше забыть все то, что он видел в Палате чудес. И он попробовал сосредоточиться на сюжетных ходах реалистического романа, который собирался написать под названием «Любовь и мистер Льюисхэм».

И тут что-то ослепило его. Это был солнечный зайчик, появившийся откуда-то снаружи. Уэллс приподнялся и стал всматриваться, пытаясь определить источник отблеска, заставившего его зажмуриться, и, быть может, втайне надеясь увидеть наконец одну из фей, которых он лицезрел на фотографии в Палате чудес. Но с удивлением обнаружил, что речь идет о металлической руке, пытающейся открыть калитку. Протез принадлежал весьма худому молодому человеку, одетому в элегантную темную тройку. Наконец ему удалось это с помощью второй руки. Незваный гость ступил на посыпанную гравием дорожку и направился к входной двери. По гримасе, тронувшей его губы, Уэллс заключил, что молодой человек недоволен тем, как неуклюже действует его искусственная рука. Чего хотел от него этот странный субъект? Уэллс вскочил и бросился к двери, прежде чем зазвучит колокольчик, чтобы он не разбудил Джейн.

— Вы писатель Герберт Джордж Уэллс? — спросил незнакомец.

— Совершенно верно, — осторожно ответил Уэллс. — Чем могу служить?

— Я агент спецподразделения Скотленд-Ярда Корнелиус Клейтон. — Молодой человек помахал жетоном перед носом у Уэллса. — И прибыл, чтобы просить вас отправиться со мной в Уокинг.

Уэллс молчал, внимательно разглядывая незнакомца, который в свою очередь так же молча рассматривал его. И поскольку вы уже прекрасно знаете, как выглядит Уэллс, опишу вам агента Клейтона, ибо он будет сопровождать нас почти до самого конца этой истории. У него было удлиненное живое лицо и копна вьющихся волос, которые ниспадали на лоб черными завитушками. Узкие и пронзительные глаза, густые брови, рот с довольно пухлыми губами, который постоянно кривился, словно до него то и дело доходили волны тошнотворных запахов. В целом его физиономия была столь явно конической формы, что нетрудно было представить ее в жерле пушки, готовой произвести залп, как в известном цирковом номере.

— Зачем? — наконец спросил Уэллс, хотя заранее знал ответ.

Агент окинул его мрачным взглядом, прежде чем ответить:

— Этой ночью на Хорселлском пастбище появился цилиндр марсиан, точно так, как вы описали в своем романе.

Три часа пути от Уорчестер-парк до Уокинга невозможно сократить, как бы кучер экипажа агента Клейтона ни нахлестывал лошадей, думал Уэллс, делая вид, что дорожная тряска его ничуть не беспокоит. Чопорно сложив руки на коленях, он изо всех сил сохранял невозмутимость, а его взгляд блуждал по окрестным полям, в то время как сам он пытался переварить абсурдную и неприятную ситуацию, в которую угодил из-за любви. Причем чужой любви — собственная была так скучна, что обычно не доставляла ему особых проблем, — потому что, похоже, Мюррей своего добился. И без его помощи. Уэллс не знал как, но миллионер все-таки ухитрился украсить пастбища Хорселла копией марсианского цилиндра, описанного в романе. Видимо, копия была достаточно убедительной, если Скотленд-Ярд поручил специальному агенту Клейтону найти его и вместе с ним приехать на место событий этакой влюбленной парочкой, совершающей свадебное путешествие. Как объяснил Клейтон, сам он еще не видел пресловутого цилиндра, но описание, которое ему дали, точь-в-точь совпадало с содержавшимся в романе, не говоря уже о том, что аппарат появился в том же самом месте. Как он, Уэллс, за год узнал о планах марсиан? — спросил Клейтон как бы между прочим, хотя в этот момент не спускал с писателя глаз. Для шефа специального подразделения, пославшего к нему Клейтона, вопрос был логичный, особенно если он верил в существование марсиан, в чем Уэллс не сомневался, поскольку заметил висевший на шее у агента ключ, украшенный двумя ангельскими крылышками, который был ему хорошо знаком. Не логичнее ли предположить, что, наоборот, кто-то попытался скопировать описанное в его книге? — возразил Уэллс, не пряча раздражения. И не получил никакого ответа. Он перестал смотреть в окошко и повернулся к агенту, который сосредоточенно читал письмо Мюррея, предоставленное Уэллсом в подкрепление своих слов.