— Уверяю вас, сэр, меня не больше, чем вас, радует это недоразумение. — Поскольку лицо Алексы было красным от ветра, оставалось неясным, покраснела она от его сарказма или нет. — Если у вас есть предложения, как можно исправить ситуацию, я их с радостью выслушаю.

Коннор лишь скрипнул зубами. Дело говорит.

Приняв его молчание за согласие, Алекса продолжила:

— Мне представляется, что лучший способ избежать скандала — на то короткое время, что мы здесь вместе, оставить все как есть. В доме только двое слуг, да и место достаточно удаленное, чтобы слух о жене Волкодава не дошел до города.

— Все равно время вашего пребывания здесь надо сократить, — буркнул Волкодав.

Это было невежливо, но он так долго ждал ее возвращения, что пришел в отвратительное расположение духа.

Коннор был небрит, волосы грязные, силы не восстанавливались, и из-за этого он чувствовал себя униженным. Он изо всех сил противился вторжению Алексы в его жизнь. Еще больше его бесила искра привязанности, которую она зажгла где-то в темных глубинах его существа, о которых он и думать не желал.

Черт бы побрал девчонку! Даже если бы он хотел полюбить ее, все равно не мог бы позволить себе столь нежные чувства. И причин тому было множество.

— Вам необходимо сменить повязку, — сказала Алекса, игнорируя намеренную грубость. — А поскольку информацию о вашем пулевом ранении лучше хранить в секрете, я сама сделаю вам перевязку.

Коннор открыл было рот, чтобы категорически возразить, но понял, что Алекса снова права. Скрипнув зубами, он сделал знак, чтобы она приступала к работе.

Когда Алекса склонилась над ним и начала развязывать завязки на его ночной рубашке, Коннор не мог не отметить, что прогулка на свежем воздухе несколько оживила ее лицо. Голубизна глаз больше не казалась блеклой, а соленый воздух вернул сияние шелковистой коже. Он заметил, что она вытащила из волос все заколки и перевязала их простой лентой. Во влажном воздухе они сильнее вились, и упавшая ей на спину шелковая копна источала соблазнительный запах.

— Поднимите руки, сэр, — пробормотала Алекса и, когда он выполнил указание, стянула с него ночную рубашку, обнажив руки и грудь. — А теперь повернитесь направо.

Проклятие. Он чувствовал себя лошадью на аукционе, которую осматривают и ощупывают, выискивая малейшие несовершенства. Лежа почти обнаженным — только смятая простыня была обернута вокруг его бедер, — Коннор чувствовал себя чертовски уязвимым. Лишенным гордости.

Алекса сняла бинты и начала внимательно осматривать рану.

— Никаких признаков инфекции, — объявила она и принялась накладывать мазь, которой ее снабдил врач Камерона. — Лихорадки тоже нет. Как вы себя чувствуете, сэр?

«Слабым, как новорожденный котенок. Раздражительным, как загнанный в угол волк». И еще он сильно злился на Алексу за то, что она стала свидетельницей его состояния. Он не привык чувствовать себя немощным и неуверенным в спальне.

Нисколько не смущенная его угрюмым молчанием, Алекса методично нанесла мазь.

— А теперь наклонитесь вперед, чтобы мне было удобнее бинтовать.

Ее голос не выдавал никаких эмоций. Она могла с таким же успехом говорить о приготовлении обеда или ремонте изгороди.

Если уж ему приходится страдать от неловкости, пусть она испытает то же самое!

Коннор обхватил ее руками и потянул к себе.

Застигнутая врасплох, Алекса неловко повалилась на него, и оба оказались в постели — она сверху.

Ее кожа была нежной, как созревший на солнце персик, тем более по сравнению с его щетинистым подбородком.

— Сэр, что вы делаете? — воскликнула Алекса.

Ее губы возмущенно двигались совсем рядом с его губами.

Черт, ее рот был чувственным и соблазнительным.

Коннор собирался ее поцеловать, но не так жадно.

Хотя в его руках не было обычной силы, он уверенно обхватил ее лицо ладонями и накрыл ее губы своими.

Язык сразу же проник внутрь, и Коннор почувствовал вкус морской соли, дикого вереска и еще чего-то неуловимого.

Он услышал стон и очень удивился — похоже, стонал он сам!

Его пальцы погладили светлые пряди, все еще влажные после прогулки под моросящим дождем, и развязали ленту. Кудряшки упали на его плечи мягкой шелковой волной. Еще один стон раздался, когда он исследовал губами маленькое ухо. Коснувшись нежной мочки, Коннор почувствовал странный гул в ушах, очень похожий на шум прибоя, хотя море было в полумиле от дома.

Желание смутить Алексу теперь переросло в нечто гораздо более мощное. Очутившись во власти могучего потока, выбраться из которого было невозможно, Коннор совсем потерял голову.

Стараясь вывернуться, Алекса в какой-то момент обнаружила себя сидящей верхом на своем пациенте. Юбки собрались тяжелыми складками на талии, чулки съехали на лодыжки. Теперь их разделяли только кружева и тонкая простыня. Коннор чувствовал ее жар.

Языки пламени, лизавшие его, стали еще горячее, когда он сообразил, что Алекса больше не сопротивляется. Шок, вызванный неожиданным натиском, прошел, ее губы стали мягкими и податливыми. Коннор чуть прикусил нежную плоть, после чего припал к губам Алексы в долгом нежном поцелуе.

Ее язык коснулся его языка. Пусть медленно и неуверенно, она пыталась отвечать.

— А ты, оказывается, шалунья, — проговорил Коннор, ослабив хватку. — Любишь играть с огнем?

— Я… я…

Ее полубессознательный ответ превратился в судорожный вздох, когда он поднял бедра, теснее прижавшись к ее женскому естеству.

Алекса стиснула тело Коннора коленями и начала неторопливо двигаться взад-вперед. Это медленное чувственное движение грозило лишить графа последних остатков самоконтроля. Его захлестнула волна тепла, несравненно более сильная, чем та, что вызывается даже самым дорогим бренди, и из горла вырвался очередной стон. Он уже ласкал ее грудь и даже сквозь ткань платья чувствовал, как затвердели соски.

— Ты такая сладкая…

Коннор вовсе не собирался произносить это вслух, но был вознагражден ее хриплым чувственным стоном.

Он обхватил ее талию, а потом принялся медленно ласкать изящные бедра. Алекса изогнулась в его руках.

Женщины всегда легко падали в его объятия. Вероятно, они воспринимали его отчужденность как вызов, хотя в действительности это было совсем не так. Значит, леди Алекса такая же, как все.

И все же она была другая. Совершенно другая. Он никогда и никого не желал так страстно, как ее. Он нуждался в ней; наверное, это более точное слово.

Нужда.

Коннор почувствовал, что она готова принять его, и ему до боли захотелось немедленно ворваться в нее, почувствовать себя окруженным нежным влажным теплом. Быть может, ей удастся зажечь в его груди искру, которая растопит лед, давно и прочно сковавший его сердце?

Дьявол! Как же он устал от этого вечного холода!

Неожиданно его руки, лежавшие на бедрах Алексы, замерли.

Боже! Что он делает? Алекса — неопытная молодая леди, а он — уставший от жизни распутник. У него, конечно, много грехов, однако он никогда не совращал невинных.

И все же…

Так ли уж она невинна? Она осмелилась переодеться мужчиной и сесть за карточный стол с прожженными игроками. Какие еще правила она нарушала? На какие риски шла? Коннор был уверен, что она не привыкла к поцелуям. Но это не значит, что у нее вообще нет опыта общения с мужчинами.

Кровь шумела в ушах. Он достаточно успел узнать Алексу Хендри, чтобы понять: разбудить в ней страсть — радость, гнев, сострадание — нетрудно. Между ними существовало сильное физическое притяжение — отрицать это было невозможно. И если она уже вкусила запретный плод, может ли он считать свои руки развязанными?

Честная игра. Молодая леди из общества дала понять, что хочет испытать удачу в обществе негодяев и распутников. Но понимала ли она правила?

Внезапно Коннор осознал, что звучащий в ушах голос — это вовсе не эхо его собственных мыслей, не его вопросы, на которые он никак не мог найти ответа.