«Выгляжу я ужасно. Мне нужен сон и отпуск».

Нино провел рукой по растрепанной черной бороде с несколькими седыми волосками. Его раздирали противоречивые желания. Его решительный настрой послать к черту Сириль Блейк вместе с ее проблемами продержался не более часа. Как только за ним закрылась дверь Центра «Дюлак», Нино тут же почувствовал себя виноватым. Сириль показалась ему такой растерянной, ошеломленной… Четверть часа спустя Нино решил, что позвонит ей и извинится. Но потом передумал — у него тоже есть гордость, в конце-то концов! Нет, он поможет Сириль, но не будет ей об этом говорить заранее, просто предоставит конечный результат. Следующую четверть часа Нино ломал голову над возможным значением кода. А если Маньен что-то делал со своими пациентами? Еще через четверть часа медбрат принял решение отыскать этих людей и узнать, что с ними произошло. У одного из них, Дома, были серьезные проблемы — это понятно, но остальные трое?

В квартире на третьем этаже не было звонка, и Нино, приготовив свою самую обаятельную улыбку, постучался. Послышался шум шагов, и дверь приоткрылась. Перед ним стояла женщина в линялом сером платье. Внутреннее убранство квартиры рассмотреть ему не удалось.

— Вы кто?

— Здравствуйте, мадам. Меня зовут Нино Паки. Я из Общественного отдела и разыскиваю Клару Маре. У меня есть несколько вопросов по состоянию ее здоровья.

Он достал свое удостоверение Сент-Фелисите. Некоторое время мать Клары Маре молча рассматривала Нино, потом открыла дверь и пригласила его войти.

По телевизору показывали мультфильм. Бенуа пил пиво, ожидая возвращения жены. Он был взволнован и напряжен. Он рассчитывал на романтический вечер, но такой возможности никак не предоставлялось. В семь он наконец услышал, как в замке поворачивается ключ. Сириль сняла туфли, бросила сумку возле входной двери, повесила в шкаф влажное пальто и поставила зонт на подставку сушиться. Потом поцеловала Великого Человека в лоб.

— Как прошел день? — спросила она весело. — Есть новости из Стокгольма?

Бенуа развалился на диване и принялся пространно рассказывать о работе жюри Института Каролинска. Сириль рассеянно слушала его. Она была согласна на все, что угодно, лишь бы только не говорить о себе. У нее не было ни сил, ни желания делиться с мужем информацией о ситуации, в которой она оказалась. Она прошла в кухню, открыла холодильник, достала оттуда палку колбасы, отрезала щедрый кусок и положила его на ломоть хлеба. Открыв бутылку вина, она налила себе полный стакан.

Из гостиной послышался голос Бенуа:

— Когда увидишь Мари-Жанну, скажи ей, что мне порядком надоело ее заимствование еды из нашего холодильника. Она взяла ведерко моего любимого мороженого и не купила новое!

— А ты не поднимался к ней? — спросила Сириль из кухни.

— Я сунул ей записку под дверь. Но мне хотелось бы, чтобы ты еще раз сказала ей об этом завтра.

— Хорошо.

— У нее что, новый парень?

Сириль принесла в комнату поднос с едой и устроилась рядом с мужем.

— А почему ты спрашиваешь?

— Мне показалось, что я слышал мужской голос, когда поднимался к ней, но, постучав в дверь, не получил ответа. Я позвоню ее матери.

— Зачем?

— Чтобы она поговорила с ней. Эту девчонку следует немного приструнить. У меня нет ни малейшего желания, чтобы она играла в «Мари-сплю-со всеми-подряд» прямо над моей квартирой.

Сириль закатила глаза. Если Мари-Жанна и обратилась к ним за помощью, то сделала она это лишь затем, чтобы не возвращаться к своей сумасшедшей мамаше. Младшая сестра Бенуа жила в Мантоне, в департаменте Вар, и принадлежала к тем невыносимым женщинам, которым невозможно угодить. Психованная, неуравновешенная, она могла встать среди ночи и приняться за уборку в доме. Свою дочь она неизвестно по какой причине называла бродягой и никогда не занималась ею. Сириль не понимала, как эта дурная эгоцентричная женщина, не обладающая ни каплей интеллекта и не замечающая богатого потенциала своей дочери, могла бы как-то повлиять на Мари-Жанну. Что касается Бенуа, то о нем она думала совершенно иначе.

Дабы избежать скандала, она предпочла перевести разговор на Стокгольм. Бенуа, радуясь тому, что нашел достойного слушателя, прикрутил звук телевизора и принялся объяснять ей свою теорию гегемонии генетики в науках и замедления исследований в области психологии — этот скандал, «ослепление», «настоящий тупик»… Сириль знала все его аргументы и была с ними согласна. Она жевала колбасу и вполуха слушала его, поглядывая на телевизор, где показывали новости. Ведущий, закончив свой рассказ о случае на заводе Матель, перешел к следующему сюжету. Перед домом стоял репортер. Сириль перестала слушать мужа и перенесла все свое внимание на экран. Бенуа, заметив это, сказал:

— А! Сегодня уже рассказывали об этом. Нашли квартиру, полную изуродованных котов. Должно быть, это дело рук какого-то фанатика.

Сириль схватила пульт и добавила звук. В репортаже показали лишь лестничную площадку перед квартирой Жюльена Дома. Журналисты не имели права проводить съемки в самой квартире.

— Человек, проживающий в этой квартире, имя которого полиция отказывается называть, не показывается здесь вот уже несколько дней. Он также напал на мужчину, пожелавшего остаться неизвестным, и выколол ему глаз. Дело об искалеченных животных расследуется.

Сириль почувствовала, как по ее спине прокатилась волна холода. На экране появилась дама. Надпись внизу гласила, что это представитель Общества защиты животных.

— Мы подадим жалобу за грубое обращение с животными, — подтвердила она.

На этом репортаж, длившийся не более тридцати секунд, завершился. Ведущий перешел к скандалу, связанному с работой какого-то турагентства.

Сириль Блейк встала, пытаясь скрыть дрожь в руках, и унесла поднос в кухню. Облокотившись о раковину и наклонив голову, она тщетно пыталась справиться с приступом паники.

«Ну вот… Уже завтра журналисты ринутся расследовать это дело. И если не найдется какого-то более интересного случая, то мне конец. Они разложат по полочкам всю жизнь Жюльена Дома и доберутся до его врача, то есть до меня. И до его лечения в Сент-Фе, что также связано со мной. В случае судебного разбирательства я буду фигурировать в этом деле как свидетель. Какая „реклама“ Центра… Это будет конец всему! „Сириль Блейк не способна его вылечить и не способна дать показания; она позабыла его дело и позволяет психам спокойно входить в свою клинику и выходить из нее“. Все пациенты сбегут от нас…»

Из гостиной донесся кашель Бенуа.

«А Бенуа… Обладатель Нобелевской премии! „Его жена страдает амнезией, допускает ошибки и позволяет психически больным людям разгуливать на свободе…“ Я вынуждена буду говорить с ним об истоках своей проблемы. Меня начнет допрашивать полиция. Все будут знать, что я не в состоянии занимать должность, которую на данный момент занимаю, поскольку в молодости я…»

Сириль встала, охваченная ужасом. Ужасом все потерять и остаться ни с чем. От этих мыслей у нее так прихватил желудок, что ее чуть было не стошнило. Чувствуя головокружение, она отрезала кусочек пленки для пищевых продуктов и накрыла ею остатки колбасы и сыра, которые спрятала в холодильник.

Отправив тарелку в посудомоечную машину, она допила вино и сполоснула стакан. Затем поставила на место поднос и протерла стол. Губкой вытерла дверцу холодильника и панели индукции. Сложила все тряпки вчетверо, чтобы они поместились на небольшой полке.

«Я буду сохранять спокойствие и найду выход. Так нужно».

Немного успокоившись и придя в себя, она вернулась в гостиную.

— Я лягу спать, дорогой. Я просто валюсь с ног от усталости.

Она не дала ему возможности каким-то образом отреагировать на свои слова, направилась в ванную комнату и закрыла за собой дверь. Двадцать минут спустя она уже лежала на спине в постели, положив руки вдоль туловища. На ней была ночная сорочка, застегнутая на все пуговицы, до самой шеи. Ее охватил страх.