Она провела рукой по лицу, пытаясь сохранять здравомыслие и рассудительность. В конце концов, может, во всем виновато чрезмерное количество спиртного, заглушившего ее воспоминания о годах учебы?

— Я бы посоветовал тебе сделать томографию, — сказал Нино.

— Я уже делала ее три дня назад. Ничего.

— А ты помнишь, почему ушла из Сент-Фелисите?

— Это я как раз помню! — ликующе ответила Сириль. — Сдав экзамены, я отправилась с Бенуа в Бангкок на конгресс и… не захотела возвращаться в больницу. Мы вернулись обратно, затем уехали в США, а после этого я стала главой Центра.

— Верно. И мы больше ничего не слышали о тебе.

Сириль встала и принялась мерить шагами комнату.

— Вернувшись из Таиланда и США, я… я не думала обо всем этом. Я хотела покончить с Сент-Фелисите раз и навсегда.

Она уселась на подлокотник дивана. Следующий вопрос мог запросто разрушить ее уверенность в себе, как шар валит кегли.

— А… относительно Дома… Его я тоже должна помнить?

Нино улыбнулся.

— Да. Ты принялась опекать его, как только он прибыл в больницу после попытки самоубийства. В конце двухтысячного года он был совсем плох.

Сириль сжала зубы. Но она была настолько взволнована, что не чувствовала этого.

— А потом?

— Больше я ничего не могу тебе рассказать, поскольку в то время меня там не было: я заканчивал обучение госпитализации на дому. Я знаю лишь то, что ты мне тогда говорила.

Сириль нахмурилась.

— И что я тебе говорила?

Она перешла на «ты», даже не заметив этого. Ей хотелось бы сбежать туда, где никто не знает, что она сошла с ума.

— Он не желал разговаривать ни с кем, кроме тебя. Тогда Маньен поручил тебе его дело, что вызвало немало ревности со стороны других студентов интернатуры. А через три недели ты уехала, и я больше тебя не видел. До сегодняшнего дня.

10 октября, 7.30

Бенуа Блейк укрыл одеялом жену, которая спала крепким сном вот уже полчаса. Ему было стыдно за собственное поведение накануне, и он не знал, как загладить свою вину. Последние два дня у него не было возможности увидеться с ней, все объяснить и извиниться. Букет роз, который он отправил ей накануне, так и лежал в упаковочной бумаге. Этой ночью он вернулся в два часа, с бумажником, полным выигранных в покер денег, и ему пришлось самому поставить цветы в вазу. Он был весел, счастлив и готов произнести слова извинения. Он запечатлел на щеке Сириль поцелуй и тихонько закрыл дверь комнаты. Он преодолеет все трудности, одну за другой. Возможно, жена все еще сердита на него, но это продлится недолго.

* * *

Сириль крепко спала, пока в одиннадцать часов ее не разбудил будильник. Она решила, что ей достаточно немного отдохнуть, чтобы подготовиться к обеду, назначенному на час дня. Она долго сидела на кровати, обхватив голову руками и пытаясь собраться с мыслями. На чем она остановилась? Ночное дежурство прошло хорошо. Но все остальное… Сегодня днем ей предстояла важная встреча по поводу финансирования Центра, а она обнаружила, что забыла немалую часть своей жизни.

Она встала и прошлась по комнате. На ней была лишь ночная сорочка. В квартире царила тишина. Этим утром спокойствие и уединение, которые обычно ей так нравились, казались невыносимыми. Она прошла в гостиную.

«Что это за розы?»

До этого она их не замечала. Цветы красиво смотрелись в большой хрустальной вазе на столе в столовой. Она провела рукой по кожаному дивану, поставила на место фотографию, на которой они с Бенуа стояли перед храмом, и прошла в свой кабинет. Там она открыла шкаф бабушки и достала из его глубин старый альбом в картонном переплете. Сев по-турецки, она положила альбом себе на колени.

Вдруг она резко встала. Она что-то услышала. Нет, это просто ветер. Она принялась переворачивать страницы, тыча в фотографии пальцем.

«Мама, папа, тетя Франсуаза, дядя Марсель… собака Волка… двоюродные братья и сестры. Луи, Мишелин, Элен, Арьетт… Матильда и… Андре».

Школьные годы. Она внимательно рассматривала фотографии класса. Конечно, она не помнила имена всех учеников, но лица были ей знакомы. Колледж, пансионат в Амьене… Все это мелькало у нее перед глазами, и Сириль не наткнулась ни на одно незнакомое лицо. Она снова прислушалась. Шаги по паркету?

«У тебя галлюцинации».

Она закрыла альбом и положила его на место. Потом взяла в руки свой музыкальный инструмент. Прижимая его к себе, Сириль встала и после небольшой паузы принялась играть. Ее пальцы, гибкие от природы, двигались по клавишам, нота за нотой создавая «Танго» Горана Бреговича. Ностальгия, обжигая душу, охватила ее. Ее тело принялось двигаться, слегка покачиваясь, в такт музыке. Мелодия рассказывала историю двух любовников, которые страстно желали друг друга, ссорились, расставались и пытались предать все забвению.

* * *

Пятеро велосипедистов крутили педали в зале, оснащенном велотреком. Демультипликатор был выставлен на максимальную скорость для финального рывка. Тони, одетый в шорты и футболку из зеленовато-синей лайкры, в шлеме и очках, крутил педали, лишь на колесо отставая от лидера. Сжав зубы, склонившись и почти касаясь руля подбородком, он догонял его, ритмично дыша. Нино сидел на верхней ступеньке лестницы и наблюдал, как товарищи Тони по команде преодолевают последний этап. Он, как всегда, восхищался мускулатурой атлетически сложенных мужчин. Тони было уже больше тридцати пяти лет, но он был натренированным, прекрасно подготовленным к соревнованиям. Олимпийские игры остались мечтой, которая периодически навевала грустные воспоминания, но Тони, тем не менее, отказывался бросить тренировки. Нино завидовал его настойчивости по отношению к победе, способности полностью отдаваться поставленной цели, абстрагируясь от всего вокруг: что могут подумать другие, каковы будут последствия, чувства, эмоции… Словом, от всего, что так часто подавляет побуждение к действиям.

Велосипеды замедлили ход и остановились. Пятеро спортсменов похлопали друг друга по спинам и поздравили. Тони был доволен своим результатом.

— Ты видел концовку? Я его почти догнал! А ты как? Сходил в бассейн?

Нино сидел на скамейке, на полу рядом с ним стояла спортивная сумка. Он был небрит и выглядел неважно.

— Нет. Я совсем разбит. Не спал всю ночь.

— Знаю. Ты постоянно ворочался.

Тони похлопал его по плечу. Нино крутился в постели до самого утра, не в состоянии уснуть. Он думал о неожиданном возвращении Сириль и странной истории об утраченной памяти, в которую сложно было поверить. Эти размышления проложили горизонтальную морщинку на его лбу, а сейчас он сидел и грыз ногти.

— Знаешь, у меня язык не поворачивается это произнести, но… я ей верю.

Тони как раз вытирался полотенцем.

— Я тоже.

Невыносимый груз свалился с плеч Нино. Он с облегчением вздохнул.

— Она не может сыграть с нами подобную шутку, ведь так?

Тони отрицательно покачал головой. За последние десять лет они ни разу не произнесли вслух имя Сириль Блейк — с тех пор как Нино со словами «Никогда не говори мне об этой сучке» решительно удалил ее номер из своей адресной книги.

Когда ему причиняли боль, он становился злым, безжалостным и жестоким. А эта девушка, которую он считал своим другом, действительно сделала это. Вернувшись со стажировки, он обнаружил, что она забрала из больницы все свои вещи, не оставив ему ни записки, ни сообщения, ничего… Она уехала со своим новоиспеченным мужем — профессором в области психиатрии, этим педантом, которого он терпеть не мог. И ничего… Никаких новостей. Только однажды он увидел ее по телевизору, когда она рассказывала о своей книге о счастье. Нино тогда громко выругался и переключил на другой канал. Тони был менее впечатлительным, чем его друг. Он дорожил Сириль, но уважал ее выбор. Он высоко ценил свободу и понимал, что Сириль хотела стать личностью, но сделать это она могла лишь одним способом — покончив со своим прошлым. Она хотела пробиться в высшее общество, быть рядом с известным супругом и однажды стать руководителем. Понятно, что у нее не было особого желания продолжать общение с простым медбратом и его другом, инженером и спортсменом.