— Фонари горят, — сказал Чант. — Я отведу вас туда, где я дрался с двойником.

Он пошёл по аллее между фонарями и статуями, но когда они с Картером пробрались через кусты к месту схватки, оказалось, что там уже все замело снегом и даже капель крови не видно.

Если он ранен, он должен искать укрытия, — заметил Картер, озираясь по сторонам.

— В пьедесталах статуй есть ниши.

Спутники углубились в заросли сосен. Они оскальзывались на снегу, спотыкались о корни и вот наконец подошли к ближайшей статуе и услышали негромкие причитания. Картер и Чант медленно пошли вокруг пьедестала к тому месту, откуда доносился голос.

— Жжётся. Как жжётся, — произносил голос, в котором Картеру послышалось что-то смутно знакомое. — Не надо было приходить. Нет, нет. Эти… в серых плащах обманули. Говорили — легко. Нелегко. Надо уходить. А жжётся. Больно.

Картер собрался с духом, вдохнул поглубже и, ступив в узкую нишу, наставил на мерзавца Меч-Молнию.

— Ни с места, — приказал он.

Лишь одно мгновение он видел лицо, которое напоминало и не напоминало лицо Чанта. В принципе все черты были воспроизведены верно, но в них было нечто совершенно звериное: розоватые глаза смотрели по-волчьи, тонкие губы кривились в злобном, бездушном оскале. Ноздри тонкого носа с горбинкой сжимались и разжимались, принюхиваясь. Удлинённое лицо было начисто лишено каких-либо признаков высокого ума. А в следующий миг двойник изменился, да настолько быстро, что Картер и глазом моргнуть не успел, и подпрыгнул выше лезвия меча.

Мощные когти ухватили Картера за ворот, тяжёлые лапы вырвали из его руки меч и прижали к пьедесталу. Картер в отчаянии протянул руку к кобуре, чтобы выхватить пистолет, а зверюга уже рванулась к Чанту. Картер развернулся, чтобы выстрелить, понимая, что может опоздать. Длинное чешуйчатое тело было готово навалиться на Фонарщика. Это был гнолинг из Наллевуата, зверь-оборотень. Картер видел глаза друга, полные страха, видел щёлкающие зубы, слышал звериное рычание.

Но вдруг на спину зверя с необычайным проворством приземлились две массивные ступни и сломали хребет чудовища. Гнолинг взвыл, упал и стал корчиться в агонии. Хранитель Кеван Мудрый, как только гнолинг сменил обличье, догадался о том, что в Аллею Фонарщика проник чужой, и, спрыгнув с пьедестала, обрушился на оборотня всем своим чудовищным весом. Великан поднял гнолинга могучими каменными руками и ловко свернул ему шею — так человек справился бы с курицей. Двенадцать лап оборотня перестали дёргаться. Колосс зашвырнул гнолинга в заросли сосен, обвёл окрестности величественным взглядом и вернулся на пьедестал.

— Ты ранен? — спросил Картер. Чант неуверенно осмотрел себя.

— «Жив ли я, мёртв ли?» Знаете, по-моему, он ко мне и прикоснуться не успел. А к вам?

Картер глянул на свои руки. Когти гнолинга распороли рукава шубы, но на коже не оставили ни царапины.

— Я цел и невредим. — Картер посмотрел на неподвижную статую Хранителя. — А они и вправду свирепы и страшны, как ты и говорил.

В глазах Чанта был страх пополам с восхищением.

— Да. «Где он стоит, там виден страх воочию». Однако впервые самозванцу удалось проникнуть в Аллею Фонарщика. И никогда прежде гнолинги не принимали обличье людей — это какие-то новые гнолинги. Нужно будет поставить побольше стражников у дверей и потайных ходов, ведущих сюда.

— Их можно распознать по речи, — сказал Картер. — Этот разговаривал точно так, как все гнолинги — утробным голосом и короткими, отрывочными фразами. По крайней мере они не поумнели.

Они вместе осмотрели труп чудовища. Гнолинг как гнолинг — ничего примечательного. Не обнаружив в нем ничего необычного, Чант приступил к осмотру фонарей, а Картер, которому делать было положительно нечего, решил походить по аллее и посмотреть, не побывал ли тут кто-либо ещё из его врагов. На самом деле тревожиться об этом не стоило: раненый гнолинг нашёл бы своих союзников, будь они где-нибудь поблизости, но все же лорд Андерсон обнажил Меч-Молнию. Аллея заканчивалась у корсиканских сосен, между которыми лежала узкая тропинка. Картер осторожно пошёл по ней, все ещё не до конца оправившись после пережитого нападения.

Пройдя между соснами, он обнаружил за ними небольшой ручей. На миг ручей очаровал Картера своей красотой. Берега его были прямыми, как у искусственно прорытого канала, деревья по берегам стояли ровно, как в парке. Но почти сразу Картера охватило беспокойство. Он понял, что деревья стоят через слишком равные промежутки, и каждое третье в точности одинаково: молодая ива с совершенно одинаковыми ветками и отметинами на коре. Картер подошёл поближе к ручью. Странно, но вода не замёрзла, она оказалась тёплой, как в весенний день. Вдоль берега сновали тысячи мелких рыбёшек, их движения были симметричны и синхронны.

Тихий ужас сковал Картера по рукам и ногам, но причины своего страха он бы и сам не мог объяснить. Он почувствовал, как волосы на затылке встали дыбом.

— Хозяин! — окликнул его из-за сосен Чант.

— Я здесь! — отозвался Картер. — Поди-ка сюда, посмотри.

Вскоре рядом с ним появился Фонарщик. Лицо его приобрело землистый оттенок, взгляд сделался мрачным. Поджав губы, он хрипло прошептал:

— «Ах! Владыка мой, Артур, куда идти мне? Где спрячу я мой лоб, мои глаза?»

— Что случилось? — спросил Картер. — Ведь здесь не всегда было так.

Чант покачал головой.

— Все переменилось. Эта речка течёт издалека, с юга, она протекает по большой части Высокого Дома. Это приток Сказочной Реки под названием Плегатаниз. Но то была обычная речка, а не эта пародия, причуда художника. И что же это значит?

Картер обвёл взглядом линию берега.

— Это значит, что в борьбе Порядка с Хаосом Порядок одержал жуткую победу и начал заражать мир. Наверняка за этим стоят анархисты. Нужно проверить, далеко ли распространилась болезнь.

Чант пошёл влево вдоль берега. Он был так ровен, что идти было нетрудно, и вскоре путники приблизились к стенам лабиринта, где ручей стекал в водосток. И здесь царили симметрия и гармония, вот только у самого водостока о льдину, свалившуюся со стены и быстро таявшую, позвякивая, бились несколько стеклянных бутылок. Чант вынул льдину, и бутылки поплыли вниз по течению ручья. Все они были закрыты пробками, и внутри каждой лежала записка.

— Любопытно, — сказал Картер и выхватил из ручья первую бутылку. Он вынул из неё пробку, извлёк записку, пробежал глазами и дрогнувшим голосом проговорил: — Чант, мы должны вытащить все бутылки до одной.

Бутылки успели уплыть ниже по течению, но ручей тёк неспешно, и Картер с Чантом сумели собрать все пять бутылок.

— Что это за записки? — спросил Чант, когда извлёк из воды последнюю бутылку.

— Все они адресованы Даскину, — ответил Картер. — Писала их Лизбет. Она жива.

Сара сидела у французского бюро в гостиной и читала разложенные записки — пять посланий отчаяния из далёкого прошлого. Она прочла их уже сто раз и оплакала тысячей слез. Лизбет на каждом письме ставила номер, и последнее было семнадцатым по счёту — вода погубила остальные послания. Но самое первое сохранилось, оно, как и все прочие, было адресовано Даскину и написано неумелым детским почерком:

Слова «с любовью» Лизбет окружила сердечками и пририсовала подле них собаку, лежащую лапами кверху. Рядом было написано:

К семнадцатому письму почерк стал более уверенным и мелким — скорее это был итог опыта, нежели обучения, но орфография и пунктуация были на удивление правильными: