— Пофилософствуй и иди отвечать по истории, — засмеялась Марийка. — Вот вытянешь сегодня несчастливый билет — не посмотрят, что ты Нина Коробейник!

— Отвечаю тебе на это очень мило: типун тебе на язык!

— Благодарю.

Вдруг Варя и Нина увидели, что Марийка изменилась. Она пристально в кого-то всматривалась с нескрываемым выражением тревоги.

Подруги глянули в ту сторону, куда смотрела Марийка. Возле школьного крыльца стояла женщина. Нина и Варя не знали ее. Марийка невольно прибавила шаг.

— Это — мать Мечика, — промолвила она.

Женщина пошла ей навстречу.

— Наталия Федотовна, — вскрикнула Марийка, — что случилось?

Женщина вдруг обняла ее и залилась слезами.

— С Мечиком нашим снова беда… Хоть вы придите сегодня, Марийка… Вас он, может, послушает… Там такой… весь в бинтах…

По ее отрывистым словам можно было только понять, что Мечик где-то играл в карты, устроил ссору, и его очень избили.

«Мечик… Мечик…»

Марийка ощущает, как дрожат ее губы. Она словно оказалась за толстой стеной. Голоса членов экзаменационной комиссии и учеников, которые отвечают на вопрос, звучат глухо, словно из глубокого колодца.

— Шепель! — слышит Марийка чей-то далекий, знакомый и вместе с тем такой незнакомый голос.

Из-за парты возле стола выходит чья-то высокая тень. «Ага, Шепель… Да, Шепель…»

И снова все, как за глухой стеной…

Тем временем Лида Шепель начала отвечать.

— Что там у вас? — спросил Юрий Юрьевич.

— Тридцать третий билет, — сказала Шепель. — Итоги первой пятилетки. Семнадцатый съезд партии.

И, спеша, скороговоркой, будто боялась, что ее остановят, она затарахтела:

— Выполнение пятилетки за четыре года требовало высоких темпов развития промышленности. В тысяча девятьсот тридцать первом году — третьем году пятилетки — было намечено возвести свыше тысячи новых предприятий. В промышленность и сельское хозяйство за этот год было вложено…

Она передохнула, словно залпом выпила стакан воды, и снова, спеша, глотая слова, продолжала:

— Третий год пятилетки был назван «третьим решающим». В этом году сдан в эксплуатацию Турксиб, длиной одна тысяча пятьсот километров, который прошел по степям Казахстана, где недавно ходили только кони и верблюды.

Она не замечала, как почему-то начали переглядываться члены комиссии, как седовласая женщина, представитель областного отдела народного образования, наклонилась к Татьяне Максимовне и что-то ей шепнула.

Шепель продолжала отвечать без остановки, словно выбрасывала из уст длинную, ровную ленту слов. Татьяна Максимовна остановила ее:

— Шепель, расскажите нам своими словами о международном значении пятилетки.

Ученица замолчала, беззвучно пошевелила губами и, неожиданно для всех, начала снова:

— Третий год пятилетки был назван «третьим решающим». В настоящем году был сдан в эксплуатацию Турксиб, длиной одна тысяча пятьсот километров, который прошел по степям Казахстана, где недавно ходили только кони и верблюды.

По классу пробежал чуть слышный шелест, и тотчас ученицу остановил Юрий Юрьевич.

— Вас просили рассказать о международном значении пятилетки. Своими словами, понимаете?

Девушка не заметила, как учитель подчеркнул это — «своими словами». Она какое-то мгновение молчала, растерянно посматривая на комиссию и, ухватившись вдруг за нить мыслей, снова затарахтела…

Седовласая женщина раскрыла учебник истории СССР и тихо, но так, что ее слышали все члены комиссии, сказала:

— Слово в слово!

Шепель не понимая, почему ее вдруг снова остановили — на этот раз Татьяна Максимовна — и приказали вытянуть новый билет.

— «Билет девятый, — прочитала Лида. — Аграрная реформа Столыпина. Владимир Ильич Ленин о столыпинской аграрной реформе».

— Так, довольно, — сказал Юрий Юрьевич. — Можете ответить?

И снова без передышки быстро поползла длинная, ровная лента слов…

— Слово в слово, — снова промолвила представительница облнаробразования. Юрий Юрьевич нервно поглаживал бородку.

— Довольно, — сухо сказала Татьяна Максимовна.

Так ничего и не поняв, удивленная и растерянная вышла Шепель из класса.

Марийка в конце концов заставила себя не думать о Мечике и все внимание сосредоточила на экзамене.

Когда ее вызвали и она, сев за отдельную парту, прочитала билет, ощутила, что в ней рождается знакомая радостная уверенность. Волнительный холодок пробежал по спине…

«Международное и внутреннее положение Советской республики после окончания гражданской войны». Что же, все это знакомо, все это Марийка знает чудесно.

С этой глубокой внутренней уверенностью в себе вышла Марийка отвечать экзамен по истории.

Вечером между членами комиссии зашел спор по поводу Лиды Шепель. Представительница облнаробразования настаивала, чтобы ученице поставили тройку.

— Это же явная зубрежница, — говорила она. — Вызубрила текст, как попугай. Да означает ли это, что она знает историю СССР? Убеждена, что не знает. Поставь перед нею какой-то отдельный вопрос, и Шепель или не сумеет ответить, или начнет танцевать от печки. То, что она нам декламировала, это — не знание!

За тройку стояла и Татьяна Максимовна. Но Юрий Юрьевич настаивал на четверке, исходя из тех соображений, что ученица на протяжении года всегда отвечала по истории хорошо. Учителя поддерживала и Надежда Филипповна. Не высказался еще пятый член комиссии — Олег Денисович.

— Я только что просмотрел оценки Шепель по другим предметам — сказал он, и в его голосе послышались нотки непонятного раздражения. — Она — кандидат на серебряную медаль. И что же, сегодняшний ее ответ по истории все перечеркивает. Ужасно досадно за девушку! Ужасно! А могла бы ответить отлично.

— Итак, вы считаете… — не договорил Юрий Юрьевич.

— Считаю, что мы не имеем права ставить хорошие оценки за тарахтение, которым она нас сегодня угощала. Подумайте, на выпускном экзамене подменять самостоятельные ответы такой декламацией! Слово в слово, как в учебнике. Просто возмутительно! Не стихи же она читала!

— Вот вам, Юрий Юрьевич, противоположный пример, — вмешалась Татьяна Максимовна. — Полищук! Вы, я думаю, обратили внимание на ее самостоятельное мышление, на примеры, которых не найдешь в учебнике. А с каким блеском охарактеризовала последние выступления Ленина!

— Мария Полищук — самородок.

— Юрий Юрьевич, не кривите душой. Этот самородок в предыдущих классах ничем не блистал!

Лиде Шепель поставили тройку.

Не сказав ни тетке, ни Варе, куда она хочет пойти, Марийка вышла из дому. Был шестой час дня, именно то время, когда трамваи и троллейбусы переполнены людьми, возвращающимися с работы.

Марийка решила пойти пешком. Правда, идти не совсем близко, и все же лучше пройтись полчаса, чем ехать в переполненном троллейбусе, в духоте и тесноте.

По тротуарам тоже плыл густой поток людей. Дневная жара уже начала спадать, но раскаленный асфальт еще был мягкий, и даже чувствовалось, как легонько вязнут в нем каблуки. Шел жар от нагретых каменных стен. Возле киосков с пивом и вокруг белых с тентами тележек с мороженым текли по тротуару ручейки воды, и в них мелькало предвечернее солнце.

Переулок, которым можно было ближе пройти к дому, где жил Гайдай, сейчас загородили высоким забором, и слышно было, как за ним работал экскаватор. Наверное, там рыли котлован. Марийке пришлось пройти по другой улице, в обход.

Она на минутку остановилась перед знакомой дверью. На ней и до сих пор висела пожелтелая бумажка, только на ней уже не было одного гвоздика, и бумажка от времени и жары пересохла и свернулась в дудочку. Марийка зачем-то расправила ее и придержала двумя пальцами. Еле различалось выведенное печатными буквами: «Гайдай».

Ей отворил Мечик. Марийка едва сдержалась, чтобы не ахнуть. Голова у парня была забинтована.

Он совсем не удивился неожиданному приходу Марийки.