— А вот это мне уже не нравится. Отравление?

— При отравлении обычно пластом лежат и ноют. А тут, наоборот, всем очень клево и полный позитив. Я вот, допустим, никогда, млять, еще себя лучше не чувствовал. Даже подагра угомонилась. Только, млять, жрать охота.

— Может, все еще обойдется…

Хорькофф вздрогнул, ибо увидел, что на миг у Леонтовича стали черными глаза. Но через мгновение они вернули себе прежний вид.

И Хорькофф, вздохнув, сказал:

— А может, и нет.

Слушая рассказываемый Хорькоффом триллер, я искренне недоумевала: «И чего он так разволновался-то. От подчиненных-зомби ему будет куда больше проку, чем от живых разгильдяев и бездельников. Более того, может, даже всему аграрно-промышленному и финансовом секторам русской экономики станет лучше от этого».

Судите сами, сестрицы. В России из ста сорока миллионов граждан — сорок — пенсионеры-инвалиды, столько же — дети-студенты. И не меньше десяти миллионов — алкоголики-наркоманы.

И вроде бы остаются пять десятков миллионов здоровых и трудоспособных отечественных пиплов. Ан нет!

Трудоспособных мужчин и женщин вовсе не полсотни миллионов. Их вообще почти нет, поскольку основанная масса — это офисный планктон, огромнейшую часть которого составляет чиновничество.

Оное настолько увязло в коррупции и кумовстве, что приносит стране урон, по сравнению с которым засуха в Поволжье, наводнение на Дальнем Востоке или лесные пожары в Сибири кажутся полной ерундой.

Вот оно, наше Отечество: все в шикарных офисных кабинетах, все на жаловании, у всех чин, звание и казенная дача в сосновом бору, и каждому — офигенные льготы. Так им и этого, блин, мало: они еще и воруют, гады ползучие!

Будь моя воля, сократила бы бюрократический аппарат моей Родины в 100 разов. Двадцать-тридцать тысяч чинуш на всю страну — и все! Остальное — частные учреждения: «Чо те, бабка?! А!? Справочку надо? Говно-вопрос! Плати семь рубликов с полтинничком и получишь ее через минуту».

Так и хочется взобраться на броневик и лихо сорвать бескозырку с тыковки, покрытой шрамами от буржуйских сабель и шрапнели. А после, размахивая ей, бросить в ошпаренные революционным энтузиазмом массы трудящихся: «Долой оборотней в погонах! Даешь рабоче-крестьянский суд над канцелярскими вампирами! Доколе терпеть будем ихний беспредел, товарищи? Пошто мы веками сражались с басурманами? Пошто кровь свою проливали на фронтах? Пошто сотню миллионов своих же земляков — братьев и сестер — ухандакали в гражданских войнах и тираниях? Неужто, лишь для того, чтобы жировали чинуши-мироеды?!»

Эти мироеды, пожалуй, и в самом деле — стопроцентная нежить. Голливуд со своими примитивными ужастиками тут просто отдыхает. Если бы Хичкок пожил в сталинской России хотя бы год, то никогда бы не позволил себе гнать такую лажу, как «Психо» или «Птицы».

Тут вспомнилась мне одна путевая лекция по менеджменту. На ней наш препод — умный чел, несмотря на то, что внешностью похож на Николая Второго и гордится этим, — рассказал о жутко крутой системе, при которой любой дурандас может приносить обществу великую пользу.

Зовется оная тектологией. Автор — наш русский перец Александр Богданов.

Он объединил весь организационный опыт человечества в систему. Ее основной прием — использовать удачные управленческие наработки везде, сведя их к небольшому числу шаблонов.

Цель — эффективность, ну то есть, чтобы один нормальный пацан без труда мог выполнить работу десятерых бездельников, занимающихся на работе саботажем.

По сути, тектология — это наука о том, как сделать так, чтобы даже самый бестолковый и вороватый чиновник приносил обществу максимум пользы.

Можно сказать и иначе: система Богданова делает так, что даже распоследняя тупая и вороватая сволочь на государевой службе не сможет не приносить народу максимально возможную пользу.

Богданов вывел Закон наименьших: стабильность системы определяется крепостью ее самого слабого звена. Отсюда вытекает: необходим заведомый учет слабых звеньев организации, ибо ее работу часть сотрудников не может не тормозить (пусть и не по злому умыслу, а из-за слабоумия, лени или мздоимства).

Укрепление слабейших звеньев по Богданову должно идти вкупе с другим тектологическим принципом — пропорциональности между элементами системы.

Проще говоря, если на одном месте будут сосредоточены энергичные, но не любящие систематический труд чиновники, а на другой участок переведут всех малоинициативных, зато терпеливых и способных корпеть над документами с утра до вечера, то учреждению наступит крышка.

А вот если всех перемешать в кабинетах в нужной пропорции, то работа закипит. Холерики будут пинать флегматиков и все вместе станут гонять лентяев и болтунов.

К каждому вороватому чиновнику следует прикрепить стукача и бессребреника. К каждому гению — тупого, но исполнительного чинушу.

В системе Богданова есть место и дуракам, и ворам, и лентяем. Из всех них тектология может извлекать большую общественную пользу, лишь бы каждый из пиплов пахал бы на достойном себя месте. Дворники, в конце-то концов, нам тоже необходимы.

На основе концепций Богданова были созданы современные логистика и менеджмент. К сожалению, продолжателей сего архиполезнейшего начинания в нынешней России покамест еще нет. И коэффициент полезного действия российских офисов 10–15 процентиков. А можно было бы получать по 60–70 процентищ, просто правильно рассадив братву по кабинетам, а кого-то и вовсе использовать на удаленке.

Так, чего-то я куда-то не туда завернула скоростной бег своих мыслей. Возвращаемся, сестрицы, из чужих офисов в кабинет Хорькоффа времен триумфального распространения зомби-эпидемии по коридорам «ИNФЕRNО».

Целых пять минут после того, как Леонтович вышел из кабинета, Хорькофф стоял молча, хмуро уставившись из-под насупленных бровей на львиную морду богини войны Сехмет.

Пасть богини была оскалена и оттуда на Хорькоффа плотоядно смотрели здоровые клыки. И ничего хорошего ему этот безжалостный оскал не сулил.

Хорькофф сел в кресло. Нерешительно взял в руки мобильник. Нашел номер телефона Ивана Адыгееча. Сделал глубокий вдох и… отложил мобильник в сторону. Встал и нервно заходил по кабинету.

— Я сам справлюсь, — сказал Хорькофф, глядя на Сехмет.

И ему показалось, будто в ее глазах мелькнуло нечто вроде: «Да я в тебе и не сомневалась, мужик! Такие пацаны, как ты, легких путей не ищут».

Тогда Хорькофф перевел взгляд на богиню любви Бастет.

И в ее глазах он прочитал: «Ты не имеешь права проиграть. Мы с твоей Динарой верим в тебя».

Небольшое отступление. Ни о чем. В смысле ни о чем, связанном с богами, гробами, страховыми полисами и грозными тестями.

Я хочу поговорить о странных загогулинах в нашей психике, совокупность которых в народе получила весьма емкое и красиво звучащее имя — «любовь».

Все считают, что развитие глубины и скорости мышления за счет пожирания мяса и использования огня и орудий труда и охоты сделало из обезьянки человечка.

А я уверена в том, что человечество создала любовь (к людям, а не к пельменям с водкой). Ее база — подсознательная установка на бескорыстную помощь чужакам, а говоря пошлым языком научно-популярных фильмов корпорации BBC — альтруизм. И именно оным настоящие живые отличаются от социальных и биологических мертвецов.

Немало зверушек (даже насекомые!) оказывают друзьям и родным безвозмездную братскую помощь. Бывает, что помогают и чужакам, как, допустим, это делают миляги дельфины. Но это уже редкая штука даже среди млекопитающих.

Зато среди человеков оная совсем не редка.

Мои коллеги из Института эволюционной антропологии славного города Лейциг как-то раз провели такой забавный опыт (наверняка не ради какого-то конкретного результата, а просто по приколу). Они решили узнать, смогут ли обычные полуторагодовалые немецкие дети догадаться о том, что кому-то нужна их помощь и оказать ее.