А на самом деле ни дождь, ни даже удар штиблетом по фейсу к нашим фобиям никакого отношения не имеют. Наш враг сидит внутри нас. И важно понять его тактику. И тогда вы, сестрицы, сильно удивитесь, выяснив, что ваш внутренний враг вовсе не желает сделать вас неудачницами и больными на голову нищими старухами.

Нет, внутренний враг заботится о вас. Только по-своему. Он уверен, что пуская вашу нервную систему в расколбас, спасает вас от всяческого сглаза, порчи и нападения шайки матерых убийц.

И из-за этого всего так глупо зашуганы человеки. Нет, не только человеки, а все млекопитающие, даже бесстрашные помоешные коты.

Я пошла своим путем в борьбе с внутренним своим врагом — договорилась с ним. Мол, я признаю существование зомби и их охоту за мной, а мой внутренний враг обязуется вместо парализации меня страхом, во всяких стремных случаях лить ведрами адреналин в мои артерии и раскрывать на полную катушку скрытые резервы моего организма.

Бонус от сделки был.

Теперь мой внутренний враг уже сомневается во всемирном зомби-заговоре. И мне приходилось не раз серьезно потрудиться, чтобы убедить его, что такой заговор существует, и мы должны положить ему конец либо погибнуть в неравной схватке, пожранные с кишками живыми мертвецами.

Внутренний враг умирать не захотел. Поэтому начал исправляться. А я, освобожденная от его ежедневной навязчивости, стала замечать наличие своего рода зомбированности в каждом отдельно взятом за вымя пипле.

На мой взгляд, начальная стадия зомбированности возникает для пациента совершенно незаметно.

Прогнулся под начальника, под тещу-свекровь, под собутыльников на даче и получил удовольствие.

Кончается все одним. На любой вопрос вроде:

— А чо ты, как зомби, тряпка тряпкой?

Следует стандартный для первой стадии зомбированности ответ:

— А чо, я один такой? Вон вся Европа зазомбирована, какой тогда с меня-то сирого и убогого спрос? И ваще, идите все на хрен, хочу лизать господские штиблеты и отдавать деньги секте «Единые во грехе», лижу, не хочу — не лижу. Я свободный человек, чо хочу, то и ворочу.

На второй стадии социальной зомбированности отмечается возникновение провалов в памяти во время разговора с хозяином. Поэтому зомби в этот период постоянно путается, сосредотачиваясь на выполнение тех задач (почти всегда второстепенных), которые ему приказали выполнить либо в начале, либо в конце чтения нотаций.

Начало третьей стадии характеризуется полной психической и физиологической зависимости от повелителей. Зомби третьего уровня даже вдали от хозяина думает: «А как отреагирует на это хозяин? А вдруг рассердится? А может, похвалит?»

У зомби на этой стадии полностью теряется чувство юмора (точнее, он смеется лишь, когда смеется повелитель), становится заметным придурковатость и склонность к сплетням и вранью.

Впрочем эта стадия, завершающая превращение зомби в полного овоща, отнюдь не мешает ему рассуждать о политике и попсе и регулярно голосовать за жуликов и слушать откровенное музыкальное дерьмо.

Стоит отметить, что депресняк — явный признак зомбированности. Свободный человек бодр и весел, даже стоя на коленях перед плахой. Кстати, полная брехня байка про то, что депрессняк давит только девок.

Дело в том, что большая часть мужчин лечит себя бухлом. И потом уже наступает крепкая, как мужская дружба, алкогольная зависимость и ее верная подруга белая горячка.

А воюя с чертями, уже не депрессухи. Тут главное побольше рогатых бестий замочить топором.

Но это уже совсем другая история. А мы, сестрицы, вернемся лучше к той, с которой я начала сей позитивнейший опус.

Поглаживая пострадавшую от грубости вахтера-садиста конечность и призывая на его голову все венерические заболевания, о которых когда-то узнала из прочитанной от корки до корки Большой медицинской энциклопедии, я шла в указанном этим паразитом направлении по длинному холлу.

Присущих таким местам кресел, рахитичных пальм, диванов и журнальных столиков со свежей прессой и корпоративной рекламой тут не имелось.

Зато имелось нечто совершенно неожиданное: стены холла украшали изображения разных версий Того Света, снабженные комментариями специалистов, разъясняющими содержание сих изображений.

Я замедлила шаг у картин, иллюстрирующих взгляд на мир иной древних греков. Прищурившись, прочла подпись мелким шрифтом под первой из картин: «Гадес — бог Аида, подземного царства мертвых, старший сын Кроноса и Реи, брат Зевса, Посейдона, Геры, Гестии и Деметры, супруг Персефоны».

Гадес произвел на меня отвратное впечатление. Замызганная хламида. Видавший виды треух из пыжика. И палочка для инвалидов в грязной руке с нестриженными ногтями. Он походил на бомжа, вылезшего из канализации, чтобы стрельнуть пару сигарет у прохожих.

Начальник Аида стоял на берегу река скорби Стикс перед вратами в Царство мертвых, поблескивающими медной в лунном свете оковкой и гостеприимно распахнутыми настежь.

Возле ног Гадеса плескались воды вытекающего из мрачного ущелья Стикса, который нес на своих волнах партии всякое дерьмо — бытовые отходы, пустые бочки, сучья деревьев и отчаянно барахтающихся в воде голых орущих пиплов — мимо лодки сутулого старика Харона — такого же чмошника, как и Гадес.

Харон вытаскивал пиплов из Стикса, давал каждому из них по мощной оплеухе, чтобы перестали истерить, и складывал штабелями в свою огромную лодку, дабы позже развезти партию новоприбывших по указанным начальством адресам.

Я с удивлением увидела, как картины начали оживать, и подумала: «Наверное, это рисовалось какими-то хитрыми технологиями. Скорее всего — какая-то невероятная мультипликация. Наверное, пресловутая 4D-графика».

Путь лодки Харона пролегал по Стигийскому озеру.

На одном его берегу, где находились кущи Элизиума, у опушки залитого солнцем леса стоял билборд с надписью «Нету местов!», под которой чья-то требующая справедливости рука нацарапала: «Враки!»

А на другом берегу — у входа в гигантскую зловещую пещеру Тартар, откуда выходили клубы ядовито-зеленого тумана и доносились вопли людей — висел кумачовый транспарант «Здесь настоящие приключения для настоящих героев!»

Я двинулась по коридору кошмаров и ужаса дальше.

Тут мне на глаза попались картины, иллюстрирующие опус флорентинца Данте Алигьери, почему-то названный им «Божественной комедией». Ну и народец жил в Средневековье. Их прикалывали даже адские муки земляков.

Я увидела Ахерон — ужасного вида реку, бегущую между кругами Ада, стекая водопадами вниз, ибо Ад Данте — это гигантский конусообразный карьер, уходящий в бездну. Представьте себе знаменитую якутскую кимберлитовую трубку «Мир», только в миллионы разов больше, и тогда будете иметь представление о таком вот Аде.

В его предбаннике мыкались Ничтожества, то есть жалкие людишки, творившие зло своим непротивлением ему — мелкие госслужащие, офисный планктон корпораций, бездельники из общественных организаций и прочие общественные паразиты, сосущие кровь из трудового народа и отравляющие ему мозги отходами своей трудовой жизнедеятельности.

Этим бедолагам не дали даже шанса искупить грех страданием — даже его Ничтожества не смогли заслужить. И единственное их наказание — вечное ожидание и переживание за свою дальнейшую судьбу.

В Круге первом Ада в вечной тоске томилась всякая нехристь — язычники, буддисты, исламисты, индуисты, иудаисты и прочие синтоисты, жившие скромно и порядочно, но по воле судеб пролетевшие мимо христианской благодати.

На мой взгляд, не вся эта братва заслужила Ад. Какая разница, сестрицы, каким идолам молился человек, если он честно прожил жизнь, сражаясь со Злом и помогая хорошим людям жить счастливо и по совести?

В Круге втором ураган колотил по скалам Сладострастников — производители детской порнографии и педофилов.