Вдруг чья-то шаловливая ручонка пребольно щиплет меня за ягодицу. От неожиданности я вздрагиваю и роняю содержимое подноса на сидящих рядом толстяков с депутатскими значками на пиджаках.

Жирдяи престают ковыряться в омарах и, потрясая пудовыми кулаками, вопят от злости, словно сирена воздушной тревоги.

Мне кажется, что произошла катастрофа вселенского масштаба. Заикаясь и стремительно бледнея от ужаса, словно задевший партизанскую растяжку бандеровский каратель, пытаюсь извиниться перед крикунами и упросить отдать мне ихние пиджаки на чистку.

Тут же к нам подскакивает уборщик-киргиз. Он споро избавляет с помощью совка и японской швабры пол от содержимого моего подноса. И быстро уматывает.

И правильно делает, поскольку, поощрив уборщика на бегу легкой затрещиной, к месту происшествия уже на всех парах летит мордатый метрдотель.

Увидев его, толстяки истерят, потрясая животами. Но наш метрдотель — ушлый хорек. Он легко гасит скандал вежливыми увещеваниями.

И толстяки быстро успокаиваются. Правда, перед этим паршивцы успевают наградить меня сочными оплеухами, сопровождая сию экзекуцию потоком несправедливых слов в отношении меня, нашего ресторана и нашей страны (никогда не голосуйте за пятую колонну, сестрицы!).

Метрдотель забирает у толстяков испачканные пиджаки и отдает их на чистку гардеробщику. Но толстяки требуют еще и примерно наказать меня.

Тогда метрдотель, зло оскалившись, вырывает из моих рук пустой поднос и шарашит им мне по башке. Ее спасает кокошник. Тогда, изрыгая злобные нецензурные выражения, метрдотель срывает его с моей головы и лупит оным по ней, ну и заодно по физиономии тоже.

Кончается для меня этот внезапно переставший быть скучным вечер спокойным выпинанием меня (по причине глубокого шока я совершенно не брыкаюсь в ответ) из зала ресторана.

Метрдотель кричит мне вслед:

— Чтоб духу твоего тут не было, бестолочь безрукая!..

Да, как говорится, скажи мне, какие кошмары ты видишь, и я скажу, кто ты. Ах, как же был проницателен Пушкин с его кровавыми мальчиками в глазах.

Я ускорила свое хождение по приемной, стремясь вернуть себе ту смелость, которая притащила меня сюда из уборной.

Но лишь я чуток взбодрилась духом, как тут же мне вспомнилось еще одно гнусное пророчество Пал-Никодимыча: «Тебя будут отовсюду гнать, Ты будешь опускаться все ниже и ниже. Начнешь бухать».

— Ничего я не начну! — буркнула я.

И действительно, фигли шеф ужасы нагнетает — не такая уж я дурочка, чтобы превратится в забулдыгу из-за пары-другой увольнений.

Нынче кадровый дефицит почти везде. А скоро у меня диплом вузовский будет — уж той же секретуткой легко устроюсь. К тому же у меня есть целых три года трудового стажа, а это вам не Бобик на «кадиллак» пописал.

Могу даже сама не рассылать резюме и не бегать по отделам кадров. Обращусь в кадровое агентство. Там мне быстро непыльную работенку подыщут. Буду сидеть в офисе и кофий с пирожными кушать.

Ко всему прочему: на большую зарплату не претендую, а в ОВО «ЛАДИК» много чему выучилась.

Есть у меня, конечно, и некоторые недостатки. Не владею персидским языком, не имею нобелевской премии и высоких ученых званий и степеней. Нет и опыта работы топ-менеджером в Microsoft или «Газпроме». Не умею даже взламывать банковские коды. И всюду всегда опаздываю. А еще я не люблю сидячей работы и напрягов со стороны начальства.

Зато я, несмотря на свой преклонный (уже почти двадцатидвухлетний) возраст, готова начать карьеру с нуля — с позиции ассистента, референта или даже стажера. А что? Да за два-три года бесхалтурной пахоты с такого места можно продвинутся в маленькие начальники в большой компании.

Вот, скажем, кто-то из них на пенсию или в декрет вышел, кто-то оказался пиндоским шпионом, а кто-то под машину попал. Большой босс рыдает и от отчаянья рвет на лысине бороду.

И тут ему на воспаленные отчаяньем глаза попадаюсь я. Сижу себе — такая молодая и энергичная — за тремя мониторами сразу, да еще веду строгим и уверенным голосом инструктаж сорока семи сотрудников, глядящих на меня с немым обожанием.

И все: большой босс подбегает ко мне — весь в радостных слезах — и умоляет: «Ника, спасай! На тебя вся надежда!»

Увы, как оказалось, у меня аллергия на офисный планктон. То есть не могу работать серым клерком-крысюком в теплом кабинете, где человек 10–15 травят байки или треплются по телефону с приятелями или клиентами.

И вообще с работой у меня хреново получается. И дело даже не в том, что я еще трачу время и свободное внутримозговое пространство на учебу. В конце концов вечернее отделение как раз и придумали для таких непосед, как я.

Дело в другом.

За последние три года судьба предоставила мне возможность вкусить широкий спектр прелестей разного рода профессий. Я побывала в роли официантки, канцеляристки, гида, курьера, кулцентристки, актрисы второго плана, помощницей радиопродюссера и даже поработала референткой одного олигарха (правда, он об этом так и не узнал).

И вот что выяснилось. Оказывается, я хронически не терплю множество вещей, которые большинству наемных работников приходятся по душе.

Не люблю, когда идет рутинная работа — без капли приключений и романтики (приходится тогда добавлять все это в свою профессиональную деятельность самой, от чего у коллег и работодателя на голове от ужаса и изумления встают волосы дыбом).

Не люблю, когда на работе постоянно бухают или пичкают себя марафетом.

Не люблю строгую дисциплину.

Не люблю расхлябанности, склок и подстав.

Не люблю, когда начальство кидает на бабки, при этом выжимая из тебя последние соки.

Не люблю, когда меня посылают в командировку в Мухосранск, в котором в этот момент минус пятьдесят и голодные волки бегают по улицам.

Короче, я не люблю работать.

«Ты чо, старуха! — тут же возмущенно воскликнут многие из вас, сестрицы. — Совсем нюх потеряла?! А кто ж тогда будет с утра до вечера торчать в унылых офисах и бегать от волков с асусовским ноутом наперевес?»

Не знаю, сестрицы. Совсем, не знаю. Знаю одно: от такого рода деятельности меня тошнит и тянет на революцию. А революцию я ненавижу — слишком многим моим родным из-за дворянского происхождения от красной сволочи досталось на орехи — и каждый год седьмого ноября хожу на Красную площадь, чтобы плюнуть на могилы Ленина и Сталина. И если б не постоянно отирающиеся там менты, я б еще под эти могилы каждый год гадила.

А вот работа в моей страховой шараге мне понравилось, несмотря на то, что весь ее трудовой коллектив — даже уборщицы — был весьма похож на шайку аферистов.

Нет, я вовсе не лезу из кожи вон, чтобы продвинуться по карьерной лестнице. Просто авантюрный дух нашей шараги подпитывает меня адреналином и изгоняет из тела апатию и депрессуху, которой я весьма податлива в силу чувствительности натуры и тончайшей организации души.

Когда я охочусь на клиента, то испытываю примерно те же чувства, что и охотник на крокодилов-людоедов.

Когда он, вооруженный лишь одним копьем с каменным наконечником подбирается, чавкая босыми ногами в болотном иле, сквозь тростник к лежбищу крокодилов, то еще не знает, кого он встретит на своем пути — матерого десятиметрового убийцу или маленького зашуганного зеленого зубастика, которого перешибет своей клюкой любая хиппующая старушка с Таганки. И поэтому сердце охотника трепещет от волнения.

Будь там одни гигантские чудовища, то наш охотник шел бы к лежбищу этих зубастых тварей обреченно. Его сердце бы сжалось под тяжестью понимания того, что нет, никогда ему не пробить своей фукалкой толстую кожу гигантов. Да и не дадут они ему тыкать в себя — разорвут в момент.

А будь вместо монстров маленькие беззащитные крокодильчики, которых любая кобылка-пони затопчет одним копытом, то наш охотник чувствовал бы себя просто тупым мясником и больше переживал бы насчет пиявок, нежели насчет крокодиловых зубов.