Когда черви наконец очнулись, их норы уже были залиты густой темной кровью, а тех немногих, что пытались атаковать, легко отогнали. Сквозь грохот выстрелов сестра Шанталь слышала нечеловеческий вопль, поднимавшийся из самой глубины пещер, — он становился все громче и все сильнее. Тоннель дрожал и сотрясался, обломки кристаллов падали со стен. Когда солдаты наконец прекратили расстреливать зияющие и кровоточащие норы, монахиня услышала громкий шорох — это шелестели по скалам тела червей. Они спасались бегством.

После бойни сестру Шанталь мутило, но в то же время ее ноги слегка подрагивали от облегчения. Она не боялась смерти, но не хотела, чтобы ее жизнь прервалась таким жутким образом. Более того, она сгорала от желания увидеть Источник и лишь потом умереть. Торино и его люди повернулись и пошли дальше, а она двинулась вслед за ними. Путь преграждал Базин, и на какой-то ужасный миг ей показалось, что их просто бросят здесь. Однако Марко взял ее за руку, и с его помощью монахиня продолжила подъем. Иезуит обернулся и посмотрел на нее с улыбкой, но в его темных глазах ей так и не удалось ничего прочесть.

За последним поворотом тоннеля Торино увидел проем, а за ним залитый ослепительным светом грот. Иезуита охватило предвкушение и еще понимание оказанной ему чести и колоссальной ответственности. Он всегда знал, что избран церковью для чего-то великого, знал, еще когда иезуиты вытащили его из трущоб Неаполя, когда помогли развить и полностью реализовать недюжинные способности. Он отплатил им тем, что отказался от всех мирских благ, стал самым молодым генеральным настоятелем Общества Иисуса и самым преданным служителем святой церкви.

Но даже осознавая свою избранность, такого Торино не ожидал. Он чувствовал, что сейчас узрит лик Бога, и трепетал в предвкушении. Господь избрал его не простым наблюдателем, а защитником того, что находится в этом гроте.

Он обернулся к Базину и остальным:

— Ждите здесь.

Не ожидая их ответа, Торино вступил в грот.

Сделав всего четыре шага, он задохнулся от восхищения и сложил руки в молитвенном жесте. Грот оказался настоящим храмом Божественного чуда — жизни. Даже воздух словно искрился ею. Торино ощущал эту силу в волосах и на кончиках пальцев. Бассейн с водой в центре блестел, словно подсвеченный снизу, а на скоплениях кристаллов, разбросанных по всей пещере, гнездилось множество фосфоресцирующих существ, поэтому сияние становилось еще ярче. Однако все это великолепие меркло в сравнении с двенадцатифутовой громадой, нависшей над озером — именно она была центром залитого светом грота. Этот колосс, точнее даже, это явление и было алтарем храма жизни.

Торино опустился на колени, стараясь держаться подальше от многогранного кристаллического монолита, лучившегося теплом и светом. Одна из граней была покрыта золотистой коркой с металлическим блеском, другая отливала перламутром, третья, прозрачная призма, пронизанная серебряными и золотыми прожилками, сияла всеми цветами радуги.

Из одной грани выступал огромный нарост, напоминающий гидру, тело которой поднималось к сверкающему потолку и разделялось на множество круглых отростков-щупалец, разбегавшихся по всему гроту и исчезавших в его стенах. В них было что-то и от растений, и от животных: с одной стороны стебли и листья, а с другой — плоть и пульсирующие сосуды.

Часть тела, прилегающая к монолиту, была словно металл или кристалл, как будто оно перенимало свойства объекта, из которого вырастало. Все вместе представляло собой нечто среднее между флорой, фауной и минералом, слившимися вместе столь безупречно, что невозможно было различить, где заканчивалось одно и начиналось другое. С определенной точки можно было разглядеть переливающиеся корни гидры в самом сердце кристаллического монолита — они мерцали и пульсировали жизнью. Падающая сверху вода стекала по монолиту одной струей, за которой была видна чистая поверхность кристалла без всяких признаков эрозии. Монолит словно постоянно возрождался, вечно меняясь и оставаясь при этом одним и тем же.

Доктор Росс Келли, несомненно, объяснил бы этот феномен тем, что какие-то космические камни упали с небес, и, не исключено, был бы прав. Однако Торино знал, что монолит ниспослан Богом. Он не мог сдержать улыбки, когда вспомнил маленький черный метеорит в одном из углов Каабы — кубической постройки во внутреннем дворе Запретной Мечети в Мекке. Мусульмане утверждают, что Каабу построил Авраам. Черный камень некоторые считают священным и говорят, что он упал с неба еще во времена Адама и Евы и что он вбирает в себя грехи паломников, которые прикасаются к камню. Они верят, что когда-то черный камень был ослепительно белым и потемнел от человеческих грехов.

Это же камень и правда священный. Его чудодейственная сила очевидна. Он станет блистательной опорой католической церкви, укрепит ее могущество так, что она затмит все остальные религии. От всех открывшихся возможностей у Торино слегка кружилась голова, и ему даже пришлось сдерживаться, чтобы не расхохотаться. Как бы там папа и Вазари ни относились к его экспедиции, он точно знал: стоит его святейшеству это увидеть, и он простит ему абсолютно все, да еще и дарует любую награду.

Торино поднялся на ноги, подошел ближе и стал рассматривать гидру, растущую из живительного кристалла. Слово «radix», означающее не только «источник», но и «корень», обретало новый смысл. Вот что Орландо Фалькон называл «Древом жизни и смерти» — «vita quod mors arbor».

Но почему смерти?

Он прошелся вдоль края грота. Кроме тоннеля, по которому они пришли, и отверстия в потолке, откуда на монолит струилась вода, иезуит заметил еще плохо освещенный лаз, за которым тянулся лабиринт темных проходов. Торино вспомнил червей и содрогнулся.

У него за спиной раздался потрясенный вздох. У входа в грот стоял Базин, свет от монолита играл на его лице всеми цветами радуги.

— Какая красота!

Торино улыбнулся:

— Кто теперь усомнится в существовании Бога? — Он ощутил прилив великодушия. — Пусти сюда сестру Шанталь и всех остальных. Каждый должен увидеть это перед смертью.

При виде монолита сестра Шанталь последовала примеру Торино: упала на колени и стала молиться. После стольких лет ожидания она не сомневалась, что перед ней творение Господа — слишком уж он был великолепен и внушителен. Монахиня заметила, что Торино наблюдает за ней.

— Теперь-то вы понимаете, почему он должен принадлежать именно святой католической церкви?

— Он не должен принадлежать ни одной из религий. Источник куда важнее, чем какая-то отдельно взятая церковь. Любой, кто посмотрит на эту восхитительную жемчужину Божественного творения, не важно, христианин он, иудей или мусульманин, увидит в ней отражение Бога — именно так и должно быть.

Только сейчас она поняла, что религия — просто язык. То, как каждый человек говорит с Богом, зависит от культуры, в которой он вырос, — не более. Но и не менее.

При виде монолита Зеб Куинн утратила дар речи. Она была абсолютно уверена, что за этим предметом стоит не какой-то абстрактный бог, а Земля. Все разговоры об изменении климата, глобальном потеплении, кислотных дождях и прочих экологических проблемах неизменно сводились к одному: нельзя убивать Землю, ее сердце должно биться и дальше. Этот пульсирующий кристалл с древообразным наростом — сердце Матери-Земли, оно бьется, вдыхая жизнь во все хорошее и доброе, что еще оставалось на планете.

Она подумала о том уникальном положении, в котором оказался человек — единственный биологический вид, способный как спасти, так и уничтожить Землю. Вибрирующий кристалл символизировал важный выбор, перед которым стоит человечество: ухаживать за матерью, давшей ему жизнь, или безжалостно пользоваться ею.

Найджел Хэкетт был дипломированным врачом. Монолит потряс его не меньше остальных, но отнюдь не в религиозном и не в духовном смысле. Значение этого кристалла было столь велико, что не было необходимости приплетать сюда Бога или Землю. Для Хэкетта это было лишь место зарождения жизни на всей планете, изначальный генотип — в нем содержались основные инструкции и все кирпичики, из которых в итоге сложилась генетическая программа человека — ДНК.