«Нет, я не навещаю… Моя пятилетняя дочь больна, и я буду спать здесь каждую ночь неизвестно сколько дней, пока она не поправится настолько, чтобы поехать домой. А мой муж хочет, чтобы я опять забеременела».

Я вздрогнула.

Почему он этого хочет?

На случай смерти Меган?

Спустя примерно двадцать минут зазвонил мой мобильный. На дисплее высветилось имя Майкла, и в животе взорвался тревожный комок. Что-то случилось? Меган нужна я?

Дрожащими неуклюжими руками я открыла телефон.

— Привет, все нормально? В больнице не разрешается пользоваться мобильными.

— Да, все хорошо, — ответил он. — Но я не могу оставаться надолго. Мне нужно ехать на работу. Сегодня состоится важное слушание в суде. Ты уже допила кофе?

Я почесала переносицу и почувствовала, как желудок наполняется кислотой.

— Да, я закончила. Сейчас буду.

— Отлично.

Я встала и подобрала сумку.

— Просто побудь с ней ещё несколько минут, ладно? Пожалуйста, не уходи, пока я не приду.

— Конечно, — ответил он. — Увидимся через пять минут.

Щелк.

И связь прервалась.

Следующие три недели Меган лечили усиленной химиотерапией и краниоспинальным облучением[8], а мы готовились к аллогенной трансплантации костного мозга[9], что, по мнению врача, было наилучшим вариантом в текущей ситуации.

Волосы Меган снова выпали, и она постоянно чувствовала себя очень плохо.

Однажды после обеда (хотя, возможно, это случилось и утром, поскольку для меня в те дни времени суток не существовало) мне пришлось бороться, чтобы окончательно не развалиться на куски, когда медсестры пришли взвесить Меган. Она была слишком слаба, чтобы встать, поэтому они взвесили меня, а потом попросили взять Меган на руки и вновь встать на весы.

Из одежды на ней были лишь розовые трусики с принцессами и желтые носки с Губкой Бобом[10]. Она была совершенно лысой, а из тела в разные стороны торчали трубки. Мне приходилось быть осторожной, чтобы не запутаться в них.

Медсестра записала наш общий вес, и Меган положила голову мне на плечо. Когда осмотр закончился, я аккуратно положила дочку на кровать и легла рядом с ней. Пока она спала, я долго гладила её теплую головку.

— Прости, мама, — сказала она, наконец открыв глаза.

Меган коснулась моей щеки, вытерла с неё слезы и сказала мне не беспокоиться. Она пообещала, что все будет хорошо.

К несчастью, ни я, ни Майкл не были подходящими донорами стволовых клеток для Меган, поэтому в поисках неродственного донора нам пришлось положиться на Национальную программу доноров костного мозга.

Доктор Дженкинс посоветовала нам не корить за это себя, потому что, согласно последним статистическим данным, родители являются подходящими донорами для своих детей меньше чем в одном проценте случаев, а клетки братьев и сестер совпадают лишь на двадцать пять процентов.

Эти слова смягчили мое чувство вины за то, что у нас нет второго ребенка, который мог бы стать идеальным донором и спасти жизнь Меган.

Таким было наше настоящее, и нам приходилось довольствоваться тем, что имелось.

К счастью, каким-то чудом донора нашли быстро, что было поистине благословением, хотя доктор Дженкинс предупредила нас, что риск осложнений возрастает, если донор, как и было в нашем случае, не совпадает по некоторым параметрам. Но этот донор был нашей единственной надеждой.

Я вздохнула с облегчением, когда узнала, что Майкл сможет уйти с работы, чтобы присутствовать во время процедуры. Мы сидели по обе стороны постели Меган, когда медсестра Джин принесла собранные клетки костного мозга, которые требовалось ввести в кровоток Меган.

Это был обычный пакет для переливаний, наполненный кровью, который подсоединили трубкой к центральному венозному катетеру Меган.

Мы были весьма озабочены тем, что Меган ещё была слаба от недавней обширной дозы химиотерапевтических препаратов, которые были необходимы для уничтожения оставшихся в её теле раковых клеток, чтобы подготовить организм к принятию новых здоровых стволовых клеток. Но доктор Дженкинс уверила нас, что трансплантация поможет Меган окрепнуть, поэтому мы мужественно держались.

Я была заворожена и полна надежды, наблюдая за тем, как кровь течет по прозрачной резиновой трубке в тело моей дочери.

Сама процедура закончилась очень быстро — она продолжалась около сорока пяти минут — что казалось едва лишь возможным. Но ещё более удивительным было то, что через час на щеки Меган начал возвращаться румянец, и она даже засмеялась, увидев Губку Боба по телевизору. Я не могла в это поверить. Как быстро жизнь вернулась в её сосуды!

Медсестры сказали, что иногда бывает и так, но я думала, что Меган особенная и за нами присматривают какие-то высшие силы.

Но даже если и так, нас предупредили, что процесс выздоровления будет очень долгим, и я знала, что ждет нас впереди. Мы будем проводить недели, а то и месяцы в больнице и продолжать лечение, но я была готова ко всему. Я бы отдала собственную жизнь, лишь бы спасти дочь.

Позже, когда Меган продолжала хихикать над шутками в своем любимом мультфильме, Майкл встал, обошел кровать и принялся разминать мои плечи. Он поцеловал меня в макушку, а я взяла его руку и прижала к щеке, коснувшись губами его теплой ладони.

«Может быть, в конце концов всё будет хорошо, — подумала я. — Может быть, есть надежда, что мы сможем снова стать нормальной семьей. Может быть, у нас даже будут ещё дети».

Мы смеялись, разговаривали и прощали друг друга за всё.

В ту ночь я снова плакала под душем, но в тот раз это были слезы радости. Я смеялась от облегчения, вытирая слезы, а позже, когда мои волосы ещё были влажными, мы с Майклом занялись любовью на заднем сидении его машины в дальнем уголке больничной парковки.

Это был хороший день, и я очень ценю его.

 Спустя шесть недель у Меган началась интерстициальная пневмония[11] на фоне реакции «трансплантат против хозяина»[12].

Я знала, что РТПХ является возможным осложнением после пересадки, потому что иммунитет Меган из-за химиотерапии существенно снизился. Мне также говорили, что при нормальных обстоятельствах восстановление иммунитета заняло бы от шести до двенадцати месяцев, но теперь из-за РТПХ на это уйдут годы.

Я боролась, чтобы не падать духом, а Майкл угрожал больнице судом.

— Пожалуйста, Майкл, — снова и снова молила я его не обременять доктора Дженкинс явками в суд и юридическими проволочками. — Мы знали о рисках проведения трансплантации и все равно на это пошли. Кроме того, в нашей жизни и так хватает сражений за то, чтобы Меган оставалась сильной. Ей необходимо верить, что все мы — одна команда.

Но он не переставал обвинять всех вокруг. И не желал ни о чем говорить с доктором Дженкинс. Он отказывался находиться с нею в одном помещении, что означало, что он вообще держался подальше от больницы в дни её дежурств.

После этого все становилось только хуже. У Меган начался облитерирующий эндофлебит[13] печеночных вен , являющийся ещё одним из возможных осложнений после трансплантации, и из-за этого страдала её печень. Этим объяснялся постоянный жар, болезненная диарея и странная сыпь, покрывшая все её маленькое хрупкое тельце.

Группа врачей назначила ей пересадку тромбоцитов, диуретики[14] и антикоагулянты[15].