Я неподвижно стояла и смотрела на него.

— Какая операция?

— У меня опухоль мозга, — объяснил Мэтт. — Её нужно вырезать.

Меня затошнило.

— Они могут это сделать? Вырезать опухоль и вылечить тебя?

— Говорят, шансы пятьдесят на пятьдесят.

— Пятьдесят процентов, — повторила я, словно в забытьи, цепляясь за надежду, что операция пройдет успешно. Конечно, так и будет. Так должно быть.

Он отступил на шаг, позволяя мне переварить услышанное. Я отошла от дерева, изо всех сил пытаясь осознать то, чем он со мной поделился. Я посмотрела в темное, усеянное звездами небо.

— Когда ты узнал? — спросила я.

— Месяц назад. Часто болела голова, поэтому я пошёл к врачу.

Я повернулась к нему лицом:

— И до сих пор случаются головные боли?

— Да. Например, прямо сейчас.

Я бы хотела облегчить его боль, но знала, что это не в моих силах. Я никак не могла изменить происходящее.

— Твой отец знает?

— Да, но он, как всегда, держится на расстоянии. Не звонил ни разу с тех пор, как я ему рассказал.

Я пыталась сдержать гнев на человека, который издевался над Мэттом в детстве, затем выставил его из Кэмдена, а теперь не мог поддержать именно тогда, когда это так необходимо.

— Мне этого не понять, — сказала я. — Ты ведь его сын.

Мэтт лишь пожал плечами.

— Я уже перестал ненавидеть его. Когда случается нечто подобное, всё прочее начинает казаться несущественным. Я простил его. Это все, что я могу. И сказал об этом Гордону. Хотел, чтобы папа знал.

— Не говори так, — быстро, почти грубо перебила я. — С тобой всё будет хорошо, и Гордону не придется ничего ему передавать.

— Надеюсь, ты права.

В ветвях над нашими головами зашелестел ветерок. Скоро начнется дождь. Я уже чувствовала его запах в воздухе.

— Где будет проходить операция?

— В Чикаго, — ответил Мэтт. — Вот почему мне нужно возвращаться туда на следующей неделе.

— Разреши мне поехать с тобой, — попросила я, думая, что скажет Питер, но понимая, что сейчас это не имеет значения.

— Нет, — твердо отказался Мэтт. — Ты не должна.

Я подошла ближе.

— Но я хочу. Хочу быть с тобой, пока ты в больнице. И мы сможем провести вместе ещё немного времени до операции.

Он резко оборвал меня:

— Я сказал «нет», Кора. Я не хочу, чтобы ты была там.

— Но почему? Я дам тебе время побыть в одиночестве, если оно тебе потребуется. Я дам тебе всё, что ты захочешь. А что будет потом, решим попозже. Я не жду от тебя предложения руки и сердца или чего-то подобного. Просто позволь мне провести несколько недель с тобой. И всё. Пожалуйста.

Он нежно коснулся моей щеки, пока я ждала ответа.

— Я боюсь, — промолвила я.

Выражение его лица стало ласковым, и Мэтт снова обнял меня. На глаза опять навернулись слезы, и я начала содрогаться от рыданий.

— Не плачь, — шептал он, гладя мои волосы. — Пожалуйста, не плачь.

— Просто разреши мне поехать. Позволь быть с тобой.

С неба полился дождь, холодя мою кожу серебристыми струйками. По земле стелился плотный туман.

Софи

Я стояла у кухонного стола и качала головой.

— Я больше не хочу это слушать. Не могу.

— Можешь, — твердо ответила она, — и будешь, потому что ты должна это услышать. Ты не единственный человек в мире, который страдал, Софи. Жизнь трудна, а иногда жестока. Она безжалостна и несправедлива, но мы все так или иначе преодолеваем трудности. Согласна, тебе в последнее время пришлось пережить много ударов судьбы, но это не значит, что тебе следует сдаться. Никто не должен сдаваться. Продолжай сражаться день за днем, и рано или поздно боль утихнет. Ты станешь сильнее, вновь обретешь радость, и все станет легче. Ты выберешься из этой передряги более подготовленной к следующему потрясению, которое со временем наступит. Потрясения будут всегда.

Я слышала её слова, но сама думала о чем-то другом. О том, что она сказала, описывая ту ночь на газоне в Уэллсли. «Я боюсь», — сказала она Мэтту.

Я снова села.

— Меган говорила мне, что она боится. В те последние дни в больнице… Она сказала, что боится умереть.

Мама наклонила голову и посмотрела на меня.

— И что ты ей ответила?

— Сказала, что в раю её ждут красивые добрые ангелы, которые будут её любить и заботиться о ней. — Я сглотнула острый камень отчаяния, застрявший в горле. — Но потом она спросила, буду ли там я, и мне пришлось сказать, что нет, я не могу пойти с ней. Что ей придется идти одной. — Ком в горле рос. Я едва смогла договорить, прежде чем голос сорвался. — А она сказала: «Но я хочу быть с мамочкой».

Я закрыла лицо руками.

Я никому не рассказывала об этом разговоре, даже Майклу. Никогда не могла повторить его вслух. Даже не могла найти в себе силы подумать о нем.

— Ты все правильно сказала, Софи.

— Правда?

О Боже…

— Да, ты была замечательной матерью. Никто не сможет это у тебя отобрать. Ни у тебя, ни у неё. У Меган была прекрасная жизнь рядом с тобой. Её любили больше, чем любой ребенок мог бы и мечтать.

Слезы застили глаза, и я попыталась сморгнуть их.

Мама встала и достала салфетку из коробки, стоящей рядом с телефоном. Протянула её мне, и я вытерла слезы со щёк.

— Ему сделали операцию? — спросила я, облизывая губы и стараясь, чтобы голос звучал твердо. — Ты поехала с ним в Чикаго? Он разрешил тебе остаться?

— Да. — Она снова села.

— И что случилось? — Мне отчаянно хотелось услышать её ответ. — Все прошло успешно? Он выжил?

Мама отвернулась к окну и глубоко вдохнула, прежде чем рассказать свою историю до конца.

Кора

После того как Мэтт ещё немного рассказал мне об операции, я вернулась в свою комнату в общежитии, хотя всей душой желала остаться с ним, сесть в машину и ехать вдаль долго-долго. Оторваться от него в ту минуту мне было сложнее всего, что я когда-либо делала в жизни.

Я не смогла сомкнуть глаз. Ворочалась, ерзала и плакала. В конце концов встала и села у окна. Когда наконец взошло солнце, я дождалась более-менее подходящего часа и позвонила Мэтту с просьбой приехать и забрать меня прямо сейчас.

Он ответил отказом. Сказал сначала пойти на занятия, а потом встретиться с ним там, где обычно. Таковы были его условия. Он не хотел нести ответственность за моё исключение из Уэллсли.

Тем вечером мы снова пошли ужинать вместе и гуляли по городу, держась за руки и болтая обо всем на свете. Не только о его болезни, но и о приятных вещах, например, о книге, над которой он работал.

Листья меняли цвет, но в воздухе разливалось тепло. Мы долго гуляли, немного посидели под деревом, и я никогда доселе не была так довольна или благодарна за то, что жива и нахожусь рядом с Мэттом. Несмотря на ужасные новости, рассказанные им прошлой ночью, я чувствовала, что мне невероятно повезло провести с ним эти несколько часов. Я ощущала волшебство во всем: в запахе осенних листьев, в звуке голоса Мэтта, в знакомом запахе его кожи.

Пока длилась ночь, я все больше осознавала, что Мэтт — моя подлинная родственная душа, и с этим не может сравниться ничто, что я когда-либо переживала с Питером.

Не пойми меня неправильно. Я очень любила Питера и чувствовала себя виноватой за то, что предала его, но наши отношения с Питером отличались от того, что связывало меня с Мэттом. Наши отношения были практичны и осмысленны. Я уважала его, и мы были лучшими друзьями. Он был порядочен, честен и воспитан в хорошей семье. Мои родители обожали его — а Мэтт им не очень нравился — но ничто не значило для меня больше той гармонии, что я испытывала рядом с Мэттом. Когда мы были вместе, все вокруг казалось правильным, и я знала, что мне придется признаться в этом Питеру и родителям.