— Вероятно.

Я улыбнулась ему. Рука Питера была теплой, и я помню, как тогда подумала о том, что это уже не рука мальчика. За последний год он сильно вырос.

Его ладонь покрывали шершавые мозоли. Я потрогала один из них подушечкой большого пальца и внезапно ощутила странную теплоту в животе.

Я немедленно опустила глаза и отняла руку, а он посмотрел в сторону своего дома. Внезапно застеснявшись, я снова повернулась и зашагала рядом с ним.

Пару минут мы молчали, а затем Питер подтолкнул меня локтем, от чего я дернулась в сторону.

— Давай наперегонки, — воскликнул он, и тепло ушло из живота.

— Я тебя обгоню!

И мы помчались на холм.

Я тяжело дышала, когда мы добежали до ворот моего дома.

— Встретимся через несколько минут?

— Да, на этом самом месте.

Я зашла в дом, чтобы переодеться в купальник.

Чуть позже мы снова встретились и пошли дальше по улице к тропинке, ведущей через лес к озеру.

Мы, смеясь, неслись по лесу, перепрыгивая через оголенные корни деревьев и нагибаясь, чтобы не удариться о низко висящие ветви. В лесу мы словно оказались в другом мире. Казалось, что море где-то далеко и, возможно, не существует. В воздухе висела звенящая тишина.

Вскоре мы вышли из-под прохладной сени сосен на залитый солнечным светом пляж. Я сбросила босоножки, а Питер запрыгал на одной ноге, стягивая ботинок.

— Не могу поверить, что ты меня на это уговорила, — сказал он. Бросил ботинок на песок, стянул другой и снял рубашку.

Внезапно поняв, что при взгляде на его обнаженную спину и плечи мое сердце забилось быстрее, я прекратила расстегивать пуговицы платья. За зиму в нем что-то неуловимо изменилось. Он не только вытянулся, но и стал плотнее и сильнее. Он больше не был мальчиком, которого я знала. Он изменился.

В следующую секунду он уже ринулся в воду с криком:

— Кто последний, тот тухлое яйцо!

Но я колебалась. Не могла продвинуться дальше третьей пуговицы…

— Ух! — Питер вынырнул на поверхность и отбросил волосы назад. Серебристые бисеринки воды разлетелись от него в разные стороны. Он рассмеялся и вытер капли с лица, а затем встал, слегка дрожа. Он несколько секунд молча смотрел на меня, и улыбка сходила с его лица. — Что не так?

Я прочистила горло и опустила глаза.

— Пуговица запуталась в нитке.

— Помощь нужна?

Внезапно я смутилась и не могла даже посмотреть на него. Могла лишь медленно расстегивать пуговицы одну за другой с низко опущенной головой.

— Справилась. Теперь все нормально.

Но я не чувствовала себя нормально. Казалось, что я — это не я. В последнее время всё было как-то не так.

Наконец я расстегнула последнюю пуговицу, сняла платье и положила его на песок рядом с одеждой Питера. Босиком дошла до кромки воды и коснулась её большим пальцем ноги.

— Вода ледяная! — с улыбкой закричала я. — Чья это вообще была идея?

— Твоя, и ты так просто не уйдешь! — Когда я не двинулась с места, он нахмурился. — Да что с тобой? Ты никогда так не копалась.

Это было правдой. Питер хорошо знал меня. Я всегда во всем была первой — и весьма этим гордилась, принимая во внимание то, что моими лучшими друзьями всегда были двое мальчишек.

Но в тот день все пошло иначе, и я не совсем понимала, почему. Может быть, дело в том, что Мэтт больше не с нами, и я об этом беспокоюсь? Или есть другая причина?

— Мне что, затащить тебя сюда? — спросил Питер.

— Придержи коней, я уже иду.

Сжимая кулаки и напрягая плечи, я двинулась вперед, в ледяную воду. Когда я по бедра зашла в озеро, то глубоко вдохнула и нырнула.

— Как лёд! — закричала я, выныривая обратно на поверхность.

Питер обрызгал меня.

— Сама всё это придумала, дурочка!

И все снова стало обычным, и я вздохнула с облегчением, чувствуя, что все опять пришло в норму.

— Ты когда-нибудь задумывался, есть ли рай на самом деле? — спросила я у Питера, располагаясь на полотенце рядом с ним и глядя на белые пушистые облака, медленно плывущие по небу.

Питер перекатился на бок.

— Нет, не задумывался.

Я прикрыла глаза ладонью и посмотрела на него.

— Ты не задумывался, потому что знаешь, что он существует? Или не существует?

— Знаю, что существует.

Я снова посмотрела в небо и переплела пальцы на животе.

— А откуда ты знаешь? Бывал там?

Он фыркнул.

— Нет, но каждое воскресенье хожу в церковь и верю в Бога. Поэтому должен верить в рай.

— Должен? — переспросила я. — Тебя кто-то заставляет в него верить?

— Нет. Я просто никогда не задавался этим вопросом. И не могу поверить, что ты сомневаешься. Ты же поешь в церковном хоре!

Я следила, как маленькая тучка наплывает на солнце, заслоняя его.

— Наверное.

Спустя секунду Питер вновь перекатился на спину.

— Зачем ты вообще задала этот вопрос? Боишься смерти?

— Все мы когда-нибудь умрем, — ответила я.

— Это угнетает.

— Но ведь правда же.

Он повернул голову ко мне.

— Да, но до этого еще далеко, Кора. У нас вся жизнь впереди, поэтому нет смысла сейчас беспокоиться о смерти.

— А кто сказал, что я беспокоюсь?

— Но ты же задала этот вопрос.

Я приподнялась на локте.

— Тебе станет легче, если я пообещаю начать думать о смерти попозже? Когда, по-твоему, можно начать? Когда мне будет пятьдесят? Или шестьдесят? А как насчет семидесяти пяти?

Я улыбнулась. А Питер покачал головой.

— Не думаю, что об этом вообще нужно думать. Какой смысл? Умрем и умрем.

Я бросила на него взгляд.

— А я-то думала, ты веришь в рай.

Он уставился на меня, обдумывая мои слова.

— Ты слишком много думаешь.

— А ты — недостаточно много. Ты всегда такой…

— Какой?

Я запнулась, не в силах выразить свои чувства вслух.

— Тебе всегда все кажется нормальным таким, каким оно есть. Тебя ничто не расстраивает и не бесит. Кажется, что ты вовсе не расположен что-то менять.

— А зачем? Жизнь хороша.

— Правда?

— Ну да. — Он на несколько секунд задумался, а затем сел и покрутил локон моих длинных светлых волос двумя пальцами. — Особенно сейчас.

Странная теплота вернулась в мой живот, и сердце вновь забилось быстрее. Мы смотрели друг на друга, согретые солнцем, и я все больше осознавала, что Питер лежит рядом со мной с голой грудью, а мокрые пряди волос падают на его лицо. Я увидела, как он облизнул губы кончиком языка, и поняла, что дышу тяжело, словно после марафонского забега.

Он придвинулся чуть ближе и наклонился.

Я закрыла глаза, когда его губы коснулись моих. Они были мягкими и теплыми, совсем не такими, как я ожидала. Его горячее влажное дыхание обожгло мне щеку, а кожа пахла природой и свежестью.

Поцелуй продлился всего несколько секунд — которые я никогда не забуду — а затем Питер отстранился и удивленно посмотрел на меня.

— Ты только что поцеловал меня, — заметила я.

— Ага. Ты сердишься?

— Нет.

Он тоже тяжело дышал. Мы продолжали смотреть друг на друга широко раскрытыми глазами, и я не могла вымолвить ни слова. Я смущенно сглотнула, но прежде чем поняла, что происходит, он снова наклонился ко мне и провел ладонью по моей щеке.

И снова поцеловал меня, только на этот раз приоткрыл рот и немного прикусил мою губу, чтобы мои губы тоже приоткрылись. Наши языки соприкоснулись. Я ахнула и удивилась, услышав этот звук, поскольку никогда прежде не издавала ничего подобного. Звук не выражал неприязни. По правде говоря, мне даже нравился вкус его языка и то, как Питер заставил мои внутренности дрожать, как желе.

Питер положил меня на спину и склонился сверху, продолжая целовать меня. Он провел рукой и по моему боку и положил ладонь на моё обнаженное бедро.

Я никогда прежде не чувствовала ничего подобного — такого дикого волнующего возбуждения. Я потянулась, чтобы обвить руками его шею и коснуться гладких четко очерченных бугорков мышц на его плечах.