Изабелла, сжимающая кулаки. Она попала сюда за секунду до того, как пуля, выпущенная снайпером- инвалидом, убила молодую женщину;

Гузель и Инес стояли, взявшись за руки. Возникнув перед Филиппом, женщины обменялись понимающими взглядами. У него даже создалось впечатление, что, отправленные в прошлое в минуту расстрела, обе они прекрасно понимали, что произошло.

Земфира таким знакомым движением поправила свои черные волосы и сказала:

— Здравствуй, Филипп! Вот мы и опять вместе!

Среди жен не оказалось только Наташи, но это почему-то не очень расстроило Филиппа. Он понял: возвращение жен — это единственный подарок вечности, сделанный ему в награду за подвиг, а подарки принимают такими, какие они есть.

Он шел по городу, увлекая за собою прохожих. Конечно, он видел уже эти каменные стены, слышал эти голоса. Он действительно был здесь уже не раз.

— Пророк Дионисий! Дионисий! — шептались за его спиной. — Святой пророк Дионисий со своими женами опять посетил наши места!

«Я не он! Но я должен солгать этим людям, я должен сказать, что я — это он?.. — спрашивал себя Филипп. — Солгать и заложить первый камень артезианства. Я должен приказать толпе молиться только одному истинному Богу Ахану. Великая чистая пустота — Сияющий вакуум. Что я могу сказать о нем, когда только самым краешком тела и разума прикоснулся к этому сиянию. Я ничего не могу сказать. Что же мне делать? Солгать во благо или сказать правду?»

— Солгать! — сказала Земфира и больно сжала его руку в своей руке. — Без веры эти люди просто погибнут.

— Иди и скажи им! — прибавился к голосу Земфиры голос Арисы. — Иди и скажи!

В сопровождении своих жен Филипп поднялся на башню.

У ног его кипела толпа. Толпа все возрастала с каждой минутой, а он все еще не мог сделать свой выбор. Небо было в тучах. Налетали сырые порывы ветра. Женщины стояли совершенно неподвижно, но одежды их трепало сильной невидимой рукой.

«Не могу! Не могу солгать!»

Филипп задрал голову и вдруг увидел, как мгновенно мелькнуло по небу, чиркнуло падающее семя.

Он все понял.

Он поднял руку, и толпа затихла.

— Слава Ахану милостивому, милосердному! Богу всеразумному и всеобъемлющему, поместившему частичку свою в каждом семени, упавшем с неба, и тем насытившему землю, воды и небеса обетованные.

Только сияющее ничто — тело самого великого Ахана, — охватывая все новые и новые пределы, очистит многие миры от скверны.

Он воздел вверх руки, также подняли руки к небу и его семь жен, также подняли руки люди на площади. Море качающихся рук.

— Слава! Да восторжествует чистый колодец разума, имя которому артезианский колодец. Да придет и в наш мир сияющее ничто!

Июль — ноябрь, 1996 год

«Он хотел туда, куда не дойдут мои часы. Золотая стрелка пробежит по кругу сто миллиардов раз, и сотрется в порошок, и будет использована в порошковой металлургии Золотого века, а он все еще будет спать…»

Так начинался роман Эрвина Каина, лежащий на столе рядом с телефоном. Еще на столе лежала красная пачка сигарет и маленькая электрическая зажигалка в форме черепа. За столом сидел дежурный. Дежурного звали Денис Александрович. На дежурном был белый медицинский халат с зеленой лягушкой, вышитой на кармане. Лягушка держала во рту золотую стрелу, похожую на стрелку часов из романа. Эту лягушку вышила на халате любовница Дениса Александровича — Мария. Мария его очень любила, хотя и считала плебеем. Она хотела от него ребенка и больше ничего.

Электронные часы над дверью показывали три часа сорок четыре минуты, а механические часы на руке Дениса Александровича — два часа сорок четыре минуты. Лишний час на официальных часах ему подарило, как, впрочем, и всем гражданам, государство. Была осень, но это не чувствовалось, потому что портьеры плотно закрывали окно. Шел дождь, и об этом можно было догадаться по шороху из-за портьеры. Могло показаться, что под окном кто-то очень тихо, крадучись ходит.

Денис Александрович читал роман Эрвина Каина уже во второй раз, но тот ему продолжал нравиться. В романе говорилось, что один сумасшедший решил пропутешествовать в далекое будущее, туда, где будет хорошо. Что такое хорошо, Эрвин Каин не объяснял, зато он объяснял, как будет плохо. Этот псих заморозился на двести миллионов лет, но его разбудили через два года, потому что через два года с Землей все уже было кончено.

Человек в грязном медицинском халате (не таком, как у Дениса Александровича, и без зеленой лягушки на кармане) рассказал на двадцати пяти страницах, что теперь все могут всё, все сделались волшебниками, и показал, как можно двигать по своему желанию предметы, творить эти предметы из ничего, и не только предметы, а и животных, и домашних и диких, и даже людей. Можно было, например, изготовить себе женщину на ночь. Он сказал, что так могут абсолютно все, достаточно двумя цветными карандашами заштриховать эллипс на чистом листе обыкновенной бумаги. На вполне законный вопрос: «Зачем вы меня разбудили?» — он отвечал, что очень приятно сегодня поговорить с человеком, который ничего не может.

Когда Денис Александрович прочел о том, что очень приятно поговорить с человеком, который ничего не может, телефон на столе зазвонил.

— Психиатрия по телефону, — сказал в трубку Денис Александрович. Он вообще сидел здесь для того, чтобы снимать трубку и говорить: «Психиатрия но телефону!» — и вне зависимости от того, что ему скажет абонент, несколько раз повторить вкрадчиво: «Успокойтесь, успокойтесь, успокойтесь!»

Служба психиатрии по телефону, разработанная пятьдесят лет назад и пришедшая к стадии клинического эксперимента только полтора года назад, уже успела формализоваться до такой степени, что потеряла всякий смысл, и поэтому проект о повсеместном введении уже был готов к утверждению.

Первоначально предполагалось, что круглосуточно у телефона должен дежурить опытный психиатр и этот психиатр успокоит, ободрит любого человека, позвонившего ему, будь то беременная женщина, сексуальный маньяк или подросток. Вместо психиатра сидел студент-стажер, и он говорил вне зависимости от того, кто ему звонит, — беременная женщина или сексуальный маньяк: «Успокойтесь, успокойтесь, успокойтесь!» Ему платили семьдесят рублей в месяц, и по натуре своей он любил поговорить только в хорошей компании после хорошей выпивки.

— Я сейчас умру! — сказала трубка женским голосом. — Доктор, что мне делать?!

— Успокойтесь! — посоветовал Денис Александрович. Ему хотелось вернуться к роману, к человеку, который ничего не может.

— Я сделала аборт! — сказала женщина и заплакала.

Эта женщина делала уже тринадцатый аборт. Она любила аборты и считала их своим спасением. Происходило это так: до восьмого месяца страдалица и будущая мать ходила с плодом в чреве, потом снимала маленькую квартирку на два дня, где знакомый медик делал ей укол, в результате которого получался вполне натуралистический выкидыш. Ее увозили в роддом, где, счастливый тем, что не явился на свет, младенец отправлялся в морг, а она в свои тридцать пять расцветала так, что ей нельзя было дать больше шестнадцати. Все силы, приготовленные природой для ребенка, расходовались на любовников.

Теперь она звонила в службу психиатрии, изображая несчастную мать, потому что рядом сидел очередной любовник и несостоявшийся отец. Он жалел ее.

— Успокойтесь! — сказал Денис Александрович. — Успокойтесь!

Он повесил всхлипывающую трубку, прикурил лицензионную «Мальборо» от зажигалки в форме черепа и опять взялся за Эрвина Каина.

«Человек в грязном халате не пожелал научить проснувшегося, как рисовать этот эллипс, а вместо этого повел его на экскурсию. Они пошли по городу, сделавшись невидимыми и проходя сквозь стены.