Новость не слишком обрадовала обитателей фермы в «Бори». Адриан сказал даже, что Полю ни за что не получить этой ссуды. Мари часто размышляла о сложившейся ситуации, ища способ ее разрешить.

«Я должна все уладить! У Гийома Герена нет никаких причин относиться к нам плохо! Это просто смешно! Мне нужно объясниться с ним лично, он должен меня выслушать!» — сказала она себе, пытаясь приободриться. И все же перспектива встречи с сыном Макария ее совершенно не радовала.

Погруженная в невеселые размышления, Мари вздрогнула, когда вошли Камилла и Мелина.

— А, это вы, мои курочки! — воскликнула Нанетт. Она была рада забыть о своем плохом настроении. — Идите я вас расцелую! Без вас неделя тянется так долго! Такие, как я, старухи любят, когда вокруг них суетятся молодые!

Камилла наклонилась и ласково поцеловала ту, кого привыкла называть бабушкой. Увидев в руках старушки спицы, она спросила:

— Что ты вяжешь? Шарфик?

— Да, для Поля! В Прессиньяке зимой северный ветер так и свищет! Твой отец пообещал отвезти меня в «Бори» на Рождество!

Мелина налила немного молока для Опаль, которая отчаянно замяукала, стоило хозяйке появиться в кухне. Напившись, кошечка вспрыгнула к девочке на колени, и та стала ее гладить. Тотчас же послышалось звонкое мурлыканье. Мари в очередной раз с улыбкой подумала, насколько похожи ее приемная дочь и этот маленький зверек: у обеих треугольные мордашки, большие светлые глаза, немного надменный взгляд, обе капризные и обладают шармом, который весьма расчетливо применяют.

— Вы прекрасно ладите, Опаль и ты! — заметила она.

— Вот только я не ем мышей! — прыснула Мелина.

— Что до мышей, то кошке приходится потрудиться! — сказал Адриан, который только что вернулся домой и услышал последние фразы их диалога. — Вы готовы, медмуазель[14]? Думаю, что автобус уже приехал. Поторопитесь и не забудьте зонтики! Идет сильный дождь!

Пять минут спустя Мари, стоя на пороге, с щемящим сердцем смотрела, как они уходят. Расставаться с дочерьми каждое воскресенье было очень грустно, но ведь Обазин — всего лишь маленький городишко, и всем детям, которые хотели продолжать обучение, приходилось ездить в Брив, коллеж и лицей которого принимали учеников из всех окрестных общин.

Недели будут медленно тянуться, но такова жизнь… И Мари это понимала. И все же первое расставание давалось ей очень тяжело. И лучшим утешением была мысль, что в понедельник она снова вернется в школу. Смысл ее жизни состоял в том, чтобы заботиться о ком-то, передавать свои знания, дарить нежность и внимание. Она старалась, чтобы каждая доверенная ей ученица добилась наилучших результатов.

Печальная, взволнованная, она оперлась о створку двери. На Обазин опускалась ночь. Дождь ознаменовал начало осени, на соседних холмах свистел ветер. Тут и там зажигался свет в окнах. Мари дрожала от холода и тревоги. Этот промозглый, холодный вечер, это затянутое черными тучами небо напомнили ей другую осень, тоже дождливую и мрачную, когда отвратительные анонимные пасквили наводнили городок. И вот сезон мертвых листьев вернулся, заставляя опасаться новых испытаний…

«Теперь мне придется встретиться с сыном Макария, — сказала она себе. — Ну почему в жизни все так сложно? Я устала бороться… И мне уже кажется, что все мои усилия напрасны, потому что снова и снова возникают препятствия… Но на этот раз я буду защищать своего сына, и Гийом Герен мне не страшен! И все же было бы лучше, если бы я не смогла сказать о нем “каков отец, таков и сын”!»

Вот уже полчаса Мари мерила неслышными шагами банковский холл. Супруга доктора Меснье нервничала все сильнее, это ожидание уже казалось ей бесконечным. Должно быть, Гийом Герен очень занят, раз не смог принять ее в оговоренное время…

Мари торопилась покончить с этой историей, волновавшей ее куда больше, чем она согласилась бы признать. Будущее ее сына зависело от этой встречи с наследником Макария, так что она была вынуждена ждать.

«И все же это очень невежливо! Я пришла за пять минут до условленного времени и вот уже больше получаса жду!» — сердилась Мари.

В сотый раз она поймала в зеркале свое отражение. Она долго думала, как одеться, и остановила свой выбор на синем тергалевом костюме, а под него надела красивую белоснежную блузку. Отражение ее порадовало: в зеркале она видела все еще красивую, респектабельную женщину, достойную супругу доктора и учительницу.

— Мадам Меснье! — позвала ее молодая сотрудница банка. — Господин Герен готов вас принять!

— Наконец-то! Я уже думала, что проведу здесь весь день!

— Просто сегодня у господина Герена много дел, — пояснила молодая женщина. — Уверяю вас, он в первый раз заставляет ждать такую женщину, как вы!

«Это меня не удивляет! — подумала Мари, усмотревшая в этой детали очевидное проявление враждебности. — Мы еще не знакомы, но начало не самое обнадеживающее!»

Наконец она вошла в просторный кабинет. Свет попадал в него через огромное окно, но, поскольку день был пасмурный, комната выглядела серой и немного грустной. За столом в стиле ампир, уставленным дорогими безделушками, восседал Гийом Герен. Глаза полузакрыты, губы поджаты… Молодой банкир даже не пытался выглядеть приветливым. Пальцы его правой руки постукивали по подлокотнику кожаного кресла.

«Смотрите-ка, он нервничает не меньше, чем я!» — подумала Мари не без удовлетворения.

— Присаживайтесь, мадам!

Супруга доктора Меснье, осознавая, что хозяин кабинета откровенно и пристально ее рассматривает, хранила молчание. Гийом смотрел чуть ли не нагло, и это раздражало, однако Мари взяла себя в руки: надо было помнить о Поле. Сейчас, когда будущее сына стояло на кону, не время учить наглеца правилам вежливости!

— А вот, наконец, и Мари из «Волчьего Леса»! — проговорил вдруг Гийом негромко.

Первой реакцией на столь фамильярное приветствие было удивление, но Мари решила, что не стоит начинать беседу с перепалки. Тихим и ласковым голосом она сказала, улыбаясь:

— Вы знаете мое детское прозвище! Меня давно так никто не называет, за исключением Элоди Варандо. Вы, я полагаю, с ней знакомы…

— Когда отец говорил о вас, он называл вас так… если, конечно, был в хорошем настроении!

Разговор соскальзывал на тему, обещавшую стать настоящим «минным полем». Мари недоумевала: предполагалось, что они будут обсуждать вопрос займа Поля, но никак не вспоминать Макария! Она проделала этот путь до Лиможа вовсе не затем, чтобы говорить об этом человеке. Мари оказалась в затруднительном положении. Она воздержалась от ответа, дав тем самым молодому банкиру понять, что ему не следует развивать эту скользкую тему.

— Думаю, вы хорошо помните моего отца! — ледяным тоном произнес Гийом.

— Разумеется. Он был моим свойственником. Но не думаю, что эта тема представляет для нас интерес. Мы планировали обсудить вопрос о кредите. Поймите, для моего сына…

Гийом Герен схватил разрезной нож для бумаг с вычурной рукояткой из слоновой кости и посмотрел на Мари с ироничной ухмылкой:

— А что, если я хочу поговорить с вами о моем отце? Вас это смущает, мадам? Уж не мучают ли вас угрызения совести? Я бы не удивился, узнав, что это так!

На этот раз Гийом в открытую дал понять, что эта встреча — всего лишь предлог для сведения личных счетов. Из этой словесной атаки Мари сделала вывод, что он считает, будто она виновата в чем-то перед его отцом. Это было абсурдно и несправедливо! Если уж говорить о злодеяниях, то Макарий в этом не знал себе равных! Никогда ей не приходилось встречать более злобного человека и к тому же склонного к насилию. Пришло время расставить все точки над «i». Она сказала спокойно:

— Мсье Герен, я не понимаю, на что вы намекаете. Было бы странно говорить с вами о том, чего вы не можете помнить в силу своих юных лет. Поэтому позволю себе сказать, что вы ошибаетесь. У меня нет причин мучиться угрызениями совести, и уж тем более по отношению к вашему отцу!