— Ману, крошка моя! — выдохнула она.

— О нет, мам! Только не ты! — вырвалось у Матильды.

Мари быстро закрыла за собой дверь и, приложив палец к губам, подошла ближе.

— Не кричи! Не надо всех будоражить. Я с тобой, и я сумею тебя защитить. В Брив ты не вернешься. Этот человек день за днем разрушает тебя. Когда ты в последний раз смотрела на себя в зеркало? Ты ужасно выглядишь! Я не желаю видеть, как ты мучаешься! Мы с Адрианом поедем и заберем твои вещи, прихватим с собой и Поля, если понадобится. Этот мерзавец должен держаться от тебя и твоего сына подальше!

Матильда вскочила и повернулась лицом к матери.

— Не знаю, что ты успела услышать, мама, но я не хотела, чтобы ты это знала! Кто угодно, но не ты! Ты не должна мараться в такой грязи… Моя жизнь не должна вас…

Матильда внезапно побледнела и упала на пол. Спазмы сотрясали ее исхудавшее тело, дыхание стало прерывистым, глаза закатились.

— Лизон, беги скорее за Адрианом! И скажи, чтобы пришел один! Прошу, сделай так, чтобы остальные не знали!

Молодая женщина, шокированная нервным припадком, не сразу поняла, что от нее требуется. Спокойствие и решительность Мари помогли ей немного прийти в себя. Она пошла за отчимом.

Это было самое странное Рождество, которое знал гостеприимный дом доктора Меснье. По крыше стучал дождь, в печной трубе свистел порывистый ветер, но в столовой было тепло и спокойно. Вся семья, за исключением Мари и Матильды, собралась за столом.

Важно сохранить видимость благополучия и не испортить праздничный вечер… Детям Рождество должно запомниться прекрасным, как обычно.

Лизон была очень взволнована, но старалась казаться веселой и деятельной. Она зажгла свечи на елке, устроила Нанетт возле печи и каждому налила бокал белого вина. Она делала все, что раньше было обязанностью Мари, чтобы был соблюден праздничный ритуал. Адриан во всем помогал приемной дочери. Он пояснил остальным, пока те не начали задавать вопросы:

— Матильда наверху, ей нужно прилечь — она заболела. Мари посидит с ней немного, но обязательно спустится к десерту.

Венсан, обменявшись с женой взглядами, понял, что случилось что-то серьезное. Он подхватил игру Лизон и во время трапезы был чрезвычайно многословен, желая отвлечь Жана и Бертий, которые расстроились из-за того, что за столом не было бабушки. Детский смех стал им наградой за старания.

Камилла и Мелина были весьма озадачены, но воздержались от вопросов, поскольку тон Адриана говорил сам за себя.

Нанетт же была недовольна и хотела, чтобы все это поняли. Пригубив вина, она сказала громко:

— Плохо, что наша Ману заболела в Рождественский вечер! Скажи, мой зять, нет ли средства, чтобы быстро поставить ее на ноги? Нам будет тоскливо без нее на полночной мессе! И почему Мари так долго не спускается? Ману давно не ребенок!

Старушку раздражало малейшее нарушение традиций. Приезд Лизон с детьми так ее обрадовал, что она решила пойти в церковь со всеми. Ее огромный зонт, сохранившийся с двадцатых годов, ожидал ее в вестибюле.

— Поешь хорошенько, бабушка! — посоветовала ей Лизон. — Как только Матильда уснет, мама спустится. Кто еще хочет индейки? А картошки?

Адриан заставлял себя сидеть за столом, но аппетита у него не было. Перед глазами стояла страшная картина: Матильда на полу в приемной в полубессознательном состоянии. Он уколол ей успокоительное, но не состояние приемной дочери его волновало больше всего. Последние слова Мари, которые та ему шепнула, до сих пор звучали у него в ушах: «Мне нужно с тобой поговорить. Это важно!»

Сейчас он был больше муж, чем доктор, и он волновался, ожидая этого разговора. Что бы ни случилось с Матильдой, он не сомневался, что причиной этого был Жиль. В очередной раз из-за этого мерзавца случилась драма, это бесило Адриана.

— Ешьте пока сыр, а меня позовите, когда на столе будет пирог! — внезапно сказал он. — Пойду посмотрю, как там моя пациентка, и подменю Мари. Она, бедняжка, наверное, умирает от голода!

Он поймал себя на том, что соврал на удивление убедительно. Его жена не сможет заставить себя проглотить ни кусочка, в этом не было сомнений. Но предлог был вполне подходящим. Мелина посмотрела на него чуть насмешливо, но промолчала. Она поднялась и вставила в электрофон диск — рождественские песни в исполнении Тино Росси, корсиканского певца, которого обожали все французские женщины. Нанетт захлопала в ладоши от восторга и воскликнула:

— Хорошо поет этот парень! Почти как наш Хосе, когда выводит «Ave Maria»…

Адриан и Мари столкнулись на лестничной площадке. Ее лицо походило на маску из античной трагедии. Бросаясь в объятия к мужу, она прошептала:

— Наша Ману спит.

— Ты можешь мне, наконец, объяснить, что происходит?

Мари помнила каждое слово из признания дочери, но ей было сложно говорить об этом, даже с Адрианом. Природная стыдливость вынуждала Мари подыскивать наименее шокирующие слова. Даже говорить в доме о гомосексуальности Жиля казалось ей святотатством, тем более в рождественский вечер. Адриан ждал ответа, не спуская с нее требовательного взгляда. Мари начала рассказывать:

— Послушай, это такой стыд! Матильда застала Жиля… в их постели. Он был не один… Они занимались… Ты ведь понимаешь, что я хочу сказать? Но не с женщиной… С мужчиной! Адриан, у меня это не укладывается в голове! Я родилась не от последнего дождя и знаю, что такое бывает, но чтобы с Матильдой… Не понимаю! Такие мужчины, они не могут делать это… с женщинами, я хотела сказать… Матильда должна была догадаться раньше, ты не думаешь? Неужели можно долго жить с человеком и не заподозрить в нем пристрастие к… таким вещам? Стоит мне подумать об этом, и к горлу подкатывает тошнота! Это так… отвратительно! И моей бедной Матильде пришлось пережить такой шок!

— Черт! — выругался Адриан. — Только этого не хватало! Какая сволочь этот Жиль, какой мерзавец! Хоть бы он оставил нашу Ману в покое! Но ведь он разрушил ее семью! Наверняка он ее обманывает с самого начала их связи! Гомосексуалисты не любят женщин, это общеизвестный факт! Но зачем тогда он жил три года с такой красивой женщиной, как Матильда, да еще и сделал ей ребенка? Это необъяснимо! Какой подлец!

Мари пыталась следить за мыслью Адриана, который говорил тихо и быстро, словно сам с собой. Она чувствовала, что муж так же возмущен поведением Жиля, как и она сама. И все же Мари не могла не заметить, что упоминание о гомосексуальности не шокировало ее супруга. Похоже, ему в своей врачебной практике приходилось сталкиваться с этим.

— Адриан, я спущусь и побуду немного с детьми. Но в церковь я не пойду. Знал бы ты, как Матильда меня напугала! Никогда с ней не случалось таких припадков! А что, если он повторится? Не хочу оставлять ее одну, разве можно быть уверенным… В общем, я останусь дома и, если она проснется, присмотрю за ней.

— Ты права. Бедной Матильде сейчас очень плохо. Она вся на нервах с того самого дня, когда все узнала, и это объясняет ее реакцию, когда она, наконец, смогла открыться. Матильда после пережитого наверняка ощущает себя униженной, преданной. Если бы она его не любила…

Оба какое-то время молчали, каждый погрузился в мрачные размышления. Наконец Адриан со вздохом сжал руку Мари и сказал:

— Мы должны помочь ей пройти это испытание и сделать так, чтобы она никогда больше не встречалась с этим человеком. Любой ценой!

— Конечно! Теперь, когда мы знаем правду, нам будет легче ее защитить!

Они нежно поцеловались, чтобы успокоить и подбодрить друг друга. Доктор Меснье на цыпочках вошел в комнату Матильды, а его супруга спустилась на первый этаж.

Через час Мари провожала своих родных в церковь. На улице шел проливной дождь. Образовалась движущаяся колонна раскрытых зонтиков. Адриан поддерживал под руку Нанетт, Лизон и Венсан вели Жана и Бертий (маленького Пьера уложили спать), а Камилла с Мелиной замыкали шествие, вскрикивая, когда случайно попадали ногой в лужу.