Еще минута — и Мари оказалась у двери маленького кабинета. Она постучала. Услышав звонкое «входите!», она открыла дверь в скромно обставленную комнату, где мать Мари-де-Гонзаг и Мари-Тереза Берже сидели, склонившись над тетрадью, листы которой были сплошь исписаны черными рядами цифр.

— Мари, дорогая! — воскликнула мадемуазель Берже. — Что привело вас к нам так поздно? Прошу, присаживайтесь!

Мать Мари-де-Гонзаг ласково посмотрела на гостью, словно приглашая ее к доверительной беседе. Мари пребывала в смятении, она не знала, с чего начать. Наконец она сделала глубокий вдох и заговорила:

— Мне нужен совет! Не знаю, матушка, известно ли вам о том, что происходит… А может, вам, мама Тере? Ведь вы чаще бываете в городе… Мы с мужем не находим себе места от беспокойства. Дело в том, что…

И Мари подробно рассказала о том, какую тяжелую неделю им пришлось пережить, об анонимных письмах, о слухах, о подозрительности горожан… и о невыносимом страхе, от которого она не могла избавиться.

— Я решилась прийти из-за сегодняшнего письма. Там были ужасные угрозы, ужасные… Автор письма заявлял, что скоро всей нашей семье придется уехать из Обазина, поскольку мы позорим город. А меня он называл… называл… О, я не могу это повторить! И обещал доказать всем, что Мелина — мой внебрачный ребенок, рожденный от связи с… немцем! Матушка, вы, которая во время войны прятала девочек-евреек и защищала их, вы ведь знаете, что мой муж скорее умер бы, чем предал бы Францию и вас! Теперь я все вам рассказала. Я заметила, что одна моя ученица, болтушка каких мало, хихикает у меня за спиной. Она шептала что-то на ухо своей соседке по парте. Я боюсь худшего! Что, если родители потребуют моего увольнения? Я люблю свою работу, и…

Мари не смогла закончить фразу, она просто разрыдалась перед двумя исполненными сочувствия женщинами. Мама Тере подошла и ласково обняла ее за плечи.

— Честно говоря, Мари, я слышала про эту грязную историю, но я ждала, чтобы вы сделали первый шаг. Мне не хотелось ставить вас в затруднительное положение. Это — единственная причина, почему до сегодняшнего дня я молчала.

— Мадемуазель Берже в нескольких словах рассказала мне об этих письмах, — призналась мать Мари-де-Гонзаг. — Моя дорогая Мари, это прискорбная история, и я хочу, чтобы вы знали: мы всем сердцем с вами. И вам нечего бояться! Мы никогда не сомневались ни в вас, ни в вашем супруге!

За этими серьезными и искренними словами последовало недолгое молчание. Мари, которой стало легче после своей импровизированной исповеди, тихо плакала, вытирая глаза уголком своего носового платка. Она заговорила первой.

— Матушка, прошу, посоветуйте, что мне делать? — дрожащим голосом спросила она. — Особенно я беспокоюсь о Мелине. Если она услышит эти гнусные измышления о своем происхождении… Я этого не перенесу! Как объяснить невинному ребенку, что некоторым людям нравится вредить другим любыми возможными способами? И ситуация усугубляется день ото дня. Вчера Адриан зашел к одному своему пациенту, а этот господин закрыл дверь у него перед носом, заявив, что отныне предпочитает доверять свое здоровье доктору из Брива. Если эти письма будут и дальше источать свой яд, сомнения и подозрительность только усилятся. И может дойти до того, что мы будем вынуждены уехать из Обазина. О, это разбило бы мне сердце! Я боюсь наихудшего! Помогите мне, умоляю!

Мать Мари-де-Гонзаг, предвидя новый поток слез, помогла Мари встать. Она обняла ее, а потом посмотрела ей в глаза:

— Дорогая моя девочка, вы должны верить в высшую справедливость! Но мы попросили Господа нашего как можно скорее обелить ваше имя. И я знаю, кто согласится нам в этом помочь. Идемте к нему немедленно!

— Но к кому мы должны идти? — спросила озадаченная Мари.

— К аббату Бурду, конечно!

У супруги доктора Меснье не было сил спорить. Мама Тере осталась в кабинете.

— Я должна закончить мои подсчеты. Не тревожьтесь, Мари, все уладится. По-другому быть просто не может, я это твердо знаю!

Успокоенная, Мари последовала за матерью-настоятельницей. Она послушно шла за монахиней, как ребенок, вверивший свою судьбу взрослому, которому он всецело доверял.

В воскресенье утром Мари и Адриан оказались в числе первых прихожан, занявших свои места на церковных скамьях. Камиллу они попросили остаться дома, чтобы Мелине не было скучно. Девочка не усмотрела ничего особенного в этой просьбе, поскольку понятия не имела о кошмаре, который вот уже неделю переживали ее родители.

Нанетт настояла на том, чтобы пойти в церковь вместе с ними. Величавая в своем белоснежном чепце и новом черном платье, старушка сидела, распрямив плечи и высоко подняв голову. В ее взгляде читался вызов. Прихожан становилось все больше. Мари взглядом искала среди них друзей. Ирэн Дрюлиоль с супругом, а также Мари-Эллен и Жаннетт приветственно помахали им. Амели и Леон тоже были здесь. В боковом проходе Мари увидела маму Тере с Мадлен, мать Мари-де-Гонзаг и других монахинь. Сироты, все одетые с иголочки и аккуратно причесанные, стояли возле фисгармонии.

— Какая это радость — иметь верных друзей! — шепнула Мари на ухо супругу. — Единственное, что есть хорошего в этом ужасе, — так это то, что мы теперь наверняка знаем, кто никогда нас не предаст!

— Ты права, дорогая! — ответил Адриан. Он был очень бледен. — Но мне этого недостаточно! Ты заметила, как некоторые на нас смотрят? Господи, скоро и я сам начну думать, что я — преступник!

Нанетт слышала их диалог. Толкнув Мари локтем, она сказала, прищурившись:

— Самое время явиться доброму Господу и отделить зерна от плевел!

— Тише! — шикнула на старушку Мари, поскольку та не позаботилась понизить голос. — Я не хочу скандала!

— Не хочешь скандала? — переспросила Нанетт. — Поздно, скандал начался еще в прошлую субботу, когда какая-то гадина стала оскорблять нас, порядочных людей!

К счастью, в этот момент в сопровождении детей из хора появился аббат Бурду. Прихожане ожидали обычной воскресной мессы, поэтому, когда священник направился к кафедре, все удивленно зашушукались.

Мари взяла Адриана за руку. Ей было трудно дышать, в горле стоял комок. Она уже почти жалела, что попросила аббата о помощи. Адриан почувствовал, как напряглась рука жены.

— Не волнуйся так! Что бы он ни сказал, это не ухудшит наше положение. Пришло время покончить с этим раз и навсегда.

— Знаю, — отозвалась Мари. — Но я больше не могу это выносить!

Аббат Бурду кашлянул, ожидая, когда в церкви установится тишина. Наконец он заговорил. После краткой преамбулы, в которой он выразил свое удовлетворение видом многочисленной паствы, пришедшей в храм в это ноябрьское воскресенье, он на мгновение замолчал и обвел присутствующих взглядом. Потом продолжил громко и отчетливо:

— Должно быть, все вы, пребывающие в ладу со своей совестью, как и полагается добрым христианам, спрашиваете себя, что такого важного я хочу вам сказать. А я хочу сказать следующее: в нашем приходе случилось большое несчастье. После войны, после выпавших на нашу долю лишений, когда мы все должны сплотиться, чтобы восполнить утраченное и забыть о пережитом ужасе, дурной ветер подул над нашими крышами, лишив многих из вас способности рассуждать здраво! Этот ветер напомнил мне о другой истории, которая случилась в Тюле более двадцати лет тому назад. Вы помните историю об анонимных письмах, в то время о ней писали все газеты. Их автора осудили, но эти письма разрушили судьбы многих жителей города!

Но поговорим немного о последней войне, которая погубила много невинных жизней, и о паршивых овцах, которые нашлись и в нашей овчарне, — о коллаборационистах! Большинство из них жизнью заплатили за свои злодеяния. Спросим же себя, что толкало их предавать Родину, своих соотечественников? Жажда наживы, вне всяких сомнений, желание сохранить свою жизнь и, что еще хуже, жажда власти! Но бывают и люди совсем другого склада. Я знаю одного такого человека, жившего в Обазине, который отказался от поста заместителя мэра, что доказывает, что он не желает занять видное место и управлять нашей общиной. И этот человек, о котором я говорю, в любую погоду, в снег и в дождь, не страшится отправиться в путь по плохим дорогам в отдаленные концы нашего края… даже к карьеру Даниэля по обледеневшей дороге! Зачем ему рисковать своей жизнью, в то время как большинство людей преспокойно сидят у очага с газетой в руках? Он делает это ради вас! Он преодолевает множество трудностей, чтобы спасти раненого, принять роды или вылечить ребенка! Скажете, им движет корысть? Что ж, поговорим и об этом! Я часто беседую с вами, моими прихожанами, и сколько раз вы мне рассказывали о том, что этот замечательный человек навещает самых бедных больных и не просит за это платы, что он дает им лекарства и не требует за них ни су! Да, друзья мои, вы знаете, о ком я говорю, не так ли? Этот безупречный человек — не кто иной, как доктор Меснье! Вот уже двадцать лет он самоотверженно трудится во благо жителей нашего края. И, несмотря на это, некоторые осмеливаются подозревать его в таком ужасном преступлении, как сотрудничество с врагом!