— Мам, о чем ты задумалась?

— Ни о чем, дорогая! Все хорошо… Жаль только, что твой отец до сих пор не вернулся. Ужинать всей семьей так приятно, правда? Что ж, вот все и готово! Садитесь за стол!

***

Часы пробили половину десятого. Дом, казалось, заснул. Ни лучика не просачивалось сквозь ставни на окнах второго этажа. Мари ждала возвращения мужа в столовой. Она вышла в вестибюль, как только щелкнула «собачка» дверного замка. Наконец Адриан дома!

— Ты до сих пор не легла? — удивился он при виде жены. — Впрочем, мне очень приятно, что ты меня ждешь, дорогая!

— Бедный, ты, наверное, умираешь от голода! — с беспокойством сказала Мари. — У тебя такой усталый вид!

— Не беспокойся, я перекусил у Жана-Батиста перед поездкой в Тюль. Иди лучше ко мне, я тебя поцелую…

Мари вздохнула с облегчением и поспешила в объятия мужа. Потянувшись к нему, она подарила ему долгий поцелуй. Какое это все-таки счастье — ощущать его рядом!

— Милая, какая ты ласковая сегодня! — прошептал Адриан. — Что-то случилось?

— Ты угадал, нам нужно поговорить. Но давай пройдем в кухню. Я приготовила ромашковый чай.

Адриан обнял супругу за талию, и они вместе вошли в кухню. Мари разлила чай в чашки и присела рядом с Адрианом. Достав из кармана письмо, она положила его на стол.

— Я получила это сегодня. Сначала хотела сжечь, но передумала. Прочти, и ты сам все поймешь.

Адриан взял в руки листок и быстро пробежал глазами эти несчастные несколько строчек. Реакция не заставила себя ждать.

— Святые небеса, какая невообразимая мерзость! Бедная моя, тебя, наверное, это шокировало!

— Да, я очень расстроилась! Признаюсь, мне пришлось перечитать несколько раз, прежде чем до меня дошел смысл этого. Я не могла поверить своим глазам! Это так зло и так глупо… Кто-то осмелился бросить тебе в лицо такое оскорбление, написать такую ересь… Просто слов нет! На конверте штамп Лиможа. Я не понимаю… Почему? И кто?

— Вот это главное! Кто ненавидит меня до такой степени? — громыхнул Адриан. — Это серьезно, Мари, очень серьезно! Думаю, я сообщу об этом письме в жандармерию. Ужасы войны слишком свежи в памяти, чтобы воспринимать такие писульки как шутку! Анонимное письмо… Какая подлость! Пусть бы этот аноним пришел и в лицо сказал мне, что я — коллаборационист!

Мари не удалось скрыть своего удивления. Она не думала, что Адриан отреагирует подобным образом.

— Дорогой, успокойся! И на твоем месте я бы не стала идти в жандармерию. Закончится тем, что весь городок узнает об этом!

— И что? — отозвался Адриан. — Кто поверит в эту ересь? Я — коллаборационист! Да уже в войне 1914 года я носил на рукаве повязку Красного Креста! И присоединился к Сопротивлению, как только у меня появилась возможность! У меня масса свидетелей! Все знают, как я жил и что делал, и скажут свое слово в мою защиту!

Не помня себя от ярости, Адриан встал, он просто не мог больше сидеть на месте. Кружа по кухне, он пытался успокоиться, взять себя в руки. Ему хотелось ударить того, кто осмелился так его оскорбить, но, ввиду отсутствия такой возможности, его гнев мог обрушиться на любой безобидный предмет. Адриан довольствовался тем, что пнул ногой дверь.

— Адриан, прошу, не расстраивайся так! Никто не сомневается в твоей порядочности! Послушай, будет лучше, если мы сожжем этот поганый листок и все забудем!

— Ни за что! — серьезно ответил доктор. — Не проси меня забыть об этом. Я имею право знать, кто называет меня коллаборационистом, и я не отступлюсь. Пусть только мерзавец, который это написал, попадется мне на пути!

Увлеченные разговором, они не услышали, что по коридору шелестят подошвы мягких тапок. В кухню вошла, кутаясь в халат, Нанетт. Она выглядела непривычно с гладко зачесанными волосами и без своего чепца. Она по очереди посмотрела на обоих и спросила хрипловатым голосом:

— И чего это вы раскричались в такое время? И кто этот «коллабо», про которого вы говорите?

— О нет! — воскликнула Мари со вздохом.

Адриан с трудом поборол искушение призвать в свидетели Нанетт, чью манеру говорить правду в глаза всегда ценил, но, посмотрев на испуганную жену, предпочел промолчать.

— Нан, дорогая, возвращайся в постель! Прости, что мы тебя разбудили! Мы говорили об оккупации, об этой проклятой войне…

— Может, я и старая, но из ума не выжила! — буркнула в ответ Нанетт. — И еще не оглохла! Что тут не понять? Кто-то обозвал Адриана «коллабо»!

Нанетт и при обычных обстоятельствах было трудно провести, а сейчас не стоило даже и пытаться. Мари, скрестив руки на груди, стала объяснять:

— Нан, я сегодня получила письмо. Оно напечатано на машинке, и в нем всего несколько строк — Адриана обвиняют в коллаборационизме. И угрожают ему смертью. И мне тоже. Но мы же не станем принимать это всерьез! По-моему, эти угрозы — просто вздор. Во всем этом есть что-то… детское. Может, кто-то из местных детей наслушался всяких глупостей и решил так над нами подшутить?

— Ребенок — и написал такое? — с иронией спросил Адриан. — Интересно было бы узнать, что это за дитя, которое развлекается тем, что угрожает смертью порядочным людям?

Нанетт, прищурившись, качала головой. С минуту она молчала, потом поделилась своими соображениями:

— Я думаю, это дело рук той же гадины, которая отравила собаку нашей младшенькой! Кто-то вас ненавидит, это точно! Вспоминаю, как у нас в Прессиньяке, еще до рождения моего Пьера, один парень отравил всех кошек в поселке, чтобы отомстить девушке, которая ему отказала!

Мари с сомнением посмотрела на старушку и нахмурилась. То, что мелочность и жестокость присущи некоторым представителям рода человеческого, не укладывалось в ее голове. И все же она в своей жизни сталкивалась и с ненавистью, и с завистью…

— Нан, письмо пришло из Лиможа. Это доказывает, что между этими угрозами и смертью Юкки нет никакой связи. Послушай, уже поздно, иди спать, поговорим об этом завтра. И прошу, ни слова девочкам! Не нужно им об этом знать.

— Я не вчера на свет родилась, моя курочка! И не стану говорить при детях о такой ерунде! Спокойной ночи!

— И ты спи спокойно, моя Нан!

Мари и Адриан вскоре тоже покинули кухню. То, что Нанетт услышала их разговор, было к лучшему. По-лимузенски практичная, старушка расставила все на свои места, а ее замечание относительно собачки, возможно, имело смысл.

Уже в постели они еще долго разговаривали. Оба все еще находились под впечатлением: он никак не мог успокоиться, она продолжала принижать значимость происшествия, опасаясь, как бы это ужасное письмо не разрушило их счастья.

И оба не подозревали, что это только начало…

На следующее утро, довольно рано, Мари вышла за покупками. Дождя не было, робко выглянуло солнышко. Погода стояла довольно теплая для ноября. Одетая в бежевый плащ с пояском, Мари неторопливо шла по улице, наслаждаясь прекрасным утром. Деревья уже потеряли все свои листья и все же оставались красивыми; спокойно струилась вода в фонтане.

Сначала Мари зашла в бакалейную лавку, принадлежащую семье Милле. Там, помимо прочего, можно было купить газеты и табак. Хозяйка, обычно такая приветливая, бросила лишь пару слов, не отводя глаз от кассы. Доброжелательная по натуре, Мари обычно обменивалась с продавцами в магазинчиках парой любезных банальностей или шуток. Жителям такого маленького городка всегда было о чем поговорить: о дожде и о хорошей погоде, о последних слухах, о чьей-то грядущей свадьбе, о сообщениях прессы… Поэтому сухое приветствие бакалейщицы ее удивило, однако не помешало послать той на прощанье очаровательную улыбку.

— До свидания, мадам Милле! У вас ничего не случилось?

Но та лишь скорчила непонятную гримасу.

Мари направилась в булочную. И здесь ее жизнерадостную учтивость погасили настороженные взгляды и вежливые, но сухие ответы.

На этот раз она не на шутку обеспокоилась.

«Господи, что такого страшного случилось за ночь в этом городке? — подумала она, выходя из лавки. — Насколько я знаю, никто не умер… Мне об этом сообщил бы первый же встречный, как это обычно бывает!»