— Вот-вот, поговори. Нам позарез нужен этот субъект. Как ни крути, а тусовки — его рук дело. Книга без Сепульведы не имеет смысла.

— Только, чур, никаких гарантий, Паскуаль. Я все-таки фотограф, а не журналист. А теперь гони монету. Я на нуле.

Паскуаль широко открыл рот и деланно засмеялся, обнажив ровный ряд крупных, ослепительно белых зубов и мясистый язык. При этом он закрыл глаза и сморщился, словно от нестерпимой боли в желудке.

Смех внезапно оборвался.

— На нуле… Не ты один. Сейчас все на нуле. Кризис.

Он полез в карман пиджака и вынул пухлый кошелек из коричневой кожи. Отсчитал пять пятитысячных банкнот и протянул их брату.

— Остальные после. Теперь показывай, что там у тебя вышло с членом Городского совета.

Антонио включил диктофон, и в кабинете зазвучал грубый, с хрипотцой, голос Херардо Мадрасо, члена Городского совета Центрального округа:

— «…Вот здесь мой друг Руфино, он тоже скажет свое слово. Мы все скажем. Руфино — председатель собрания жителей одного из кварталов нашего округа. Он хорошо владеет вопросом…»

«У меня магазин на улице Пес, но я не силен в интервью. Пожалуйста, Херардо, не заставляй меня…»

«В чем вы видите основную проблему вашего округа, сеньор советник?»

«Прекрасный вопрос! Рад его услышать. Раньше этот район напоминал джунгли… Никакого порядка, всяк творил, что хотел. Бары закрывались когда бог на душу положит, на улицах правили бал наркоторговцы. Шлюхи, пардон, я хотел сказать, девицы легкого поведения, приставали к учащимся колледжей прямо среди бела дня… Тут собиралось самое дно Мадрида и…»

«Что вы думаете о мадридских тусовках, сеньор советник?»

«Тусовках?… Ну что же… они мне по душе. Знаете, я коренной мадридец и вырос если не на этих улицах, то на похожих. Поэтому в принципе я не против развлечений, но весь вопрос: каких? Если они носят здоровый характер, то, как говорится, — на здоровье! Вы меня понимаете? Я не вижу ничего худого в том, что люди веселятся, шутят, заходят в бар пропустить по маленькой — это нормально… Но наркоманы, хулиганье всякое и тому подобное отребье — совершенно недопустимы. Мы уже прикрыли четыре бара за нарушение порядка и поставили полицейский пост на улице Бальеста, которая, как известно, является зоной повышенного риска…»

«В данный момент, сеньор советник, Мадрид считается самым значительным городом Европы по количеству увеселительных заведений. И самым опасным. Вы не находите? Имеется в виду для горожан».

«Я могу говорить? Пардон, можно говорить?.. Судите сами: за прошедшие десять лет, то есть с 1980 года, мой магазин подвергался ограблению тридцать три раза, а в этом году не было ни одного случая. Наверное, это что-нибудь да значит. По крайней мере, для меня — многое».

«Вот что я думаю по поводу безопасности горожан. Данный вопрос для Аюнтамьенто[20] имеет первостепенное значение. Да, сеньоры, первостепенное. Мы должны наконец покончить с преступностью».

«Сеньор советник, скажите пару слов той молодежи, которая приходит в ваш округ в поисках развлечения».

«Что же, пусть себе веселятся — на то и молодость дана. Но, повторяю, в меру и без наркотиков… Потому что наркотики — это яд… смертельный яд… И без ночных оргий. Потому что в нашем районе живут честные труженики: они встают до рассвета и вкалывают днями напролет. Впрочем, как и все мы. Я так бы сказал…»

Дверь кабинета открылась, и в нее просунулась голова.

— Долго еще, Паскуаль? — спросил Герман Риполь, юрист издательства. — Ты не забыл, у нас встреча с представителями профкома? Надо бы перед ней кое-что обсудить. — Он заметил присутствие Антонио. — Как движется дело с фотографиями? Порядок?

— Нормально, — ответил Антонио.

Паскуаль выключил диктофон.

— Мы уже закончили. — Он поднялся из-за стола и обратился к брату: — Во что бы то ни стало добудь Сепульведу и в субботу утром приходи снова. Да! Привет Эмме. Почему бы нам не поужинать всем вместе как-нибудь на неделе?

Антонио ретировался, и Герман Риполь прошел в кабинет. Остановившись у окна, он закурил сигарету.

— Надеюсь, ты подготовил почву в комитете? — спросил его Паскуаль.

— Не волнуйся… Положись на меня. Я с ними живо управлюсь, только давай сначала распределим роли: ты играешь эдакого добрячка, а я — злодея. От меня они услышат, что издательство в данный момент не в состоянии повысить оплату больше, чем, положим, на три процента… а ты им скажешь: при благоприятном стечении обстоятельств можно будет поднять ее на четыре, четыре с половиной, а то и на пять процентов. Договорились? Они, конечно, обматерят меня последними словами, но мне плевать. Юрист есть юрист, и он всегда и везде слывет мерзавцем. Но ты — другое дело. Ты директор и должен прикинуться своим в доску.

Паскуаль недовольно уставился на только что зажженную сигарету своего собеседника. Тот подошел к столу и раздавил ее в пепельнице.

— Боюсь, на этот раз нам не избежать забастовки, а она, сам понимаешь, нанесет ущерб репутации предприятия. Опять же реклама, конкуренция и прочее. Не говоря уж о долдонах из городской общины.

— Пусть себе бастуют. Я знаю, как с ними разделаться. Попомни мои слова: забастовка выйдет им боком.

— Все так, однако их одиннадцать человек, Герман. Подсчитай, во сколько нам обойдется возмещение ущерба за незаконное увольнение? Кроме того, мы останемся без персонала.

— Следующий раз будем заключать договоры только на шесть месяцев с возобновлением. И больше никаких бессрочных. А с шестимесячными контрактами не больно-то побастуешь. Позволь мне обделать дельце самому. Не все сотрудники пойдут на забастовку, если они вообще смогут ее организовать. А организуют, то пусть пеняют на себя. Я для них кое-что приготовил.

— Так как же мы решим?

— Сейчас ты им объявишь об этих четырех-пяти процентах… Нет, погоди… Лучше скажи им, что сможешь все-таки поднять оплату: дескать, ты воевал за них в администрации и добился повышения, поскольку сам, мол, вышел из рабочих и прекрасно все понимаешь. Только не называй конкретных цифр. Держи их на коротком поводке, понял?

Паскуаль поправил манжеты и затянул потуже галстук.

— Уж не вообразил ли ты, будто я впервые сталкиваюсь с забастовкой, Герман?

— Упаси меня боже! — Герман Риполь похлопал его по плечу. — Я просто хочу скоординировать наши действия — и только. Чистейшей воды стратегия. Не забудь, в субботу у нас встреча с американцами. Поужинаем у меня дома и подпишем учредительные документы компании. А потом кутнем на полную катушку.

— Лады. Теперь пошли бодаться с этими типами, — пробурчал Паскуаль и многозначительно посмотрел на Германа Риполя. — Меня так и подмывает придушить их всех собственными руками.

Единственная лампочка, свешивавшаяся с потолка, рассеивала по комнате мертвенно-бледный свет. Растянувшись на полу, Антонио курил трубку с гашишем и наблюдал за тем, как Чаро стаскивает с себя майку.

Ванесса и Лисардо грызли сливочное печенье, принесенное Антонио, и смотрели принесенный им же телевизор.

Угарте неспешно листал потрепанный журнал «Мотор 16».

— Уф! Я раздеваюсь догола. Попрошу без грязных шуточек, а кому невтерпеж, может отвернуть свою блудливую физиономию, — предупредила Чаро.

Антонио безучастно махнул рукой, давая понять, что нагота его не волнует. Чаро быстро скинула юбку и стала наносить крем на ляжки, живот и ягодицы. Закончив, она вытерла руки о волосы в паху.

Несколько дней тому назад Антонио случайно заметил, как в приоткрытую дверь лаборатории вбежала огромная крыса. Черная и волосатая, она внимательно на него посмотрела и исчезла, шмыгнув за ванночку с проявителем. Шкурка на крысе была влажная и блестящая, будто она только что окунулась в воду. Ее вид навел его на мысль: между городской клоакой и зданием, где он снимал квартиру, существует потайной ход. Теперь густо заросший лобок Чаро напомнил ему ту черную волосатую крысу.