— И что теперь? Стать на колени и умолять, чтобы ты провел со мной вечер? Я пришла на интервью с Сепульведой ради тебя, поскольку знала: ты там обязательно будешь.

— Этот козел, твой драматург, дал тебе увольнительную именно на сегодняшний вечер? Прямо как в воду глядел!

— Ничего подобного, милый.

— Никак не решится переехать к тебе с пожитками? Вот в чем все дело?

Эмма криво улыбнулась и забарабанила пальцами о край стола.

— Мудак! — Она помолчала несколько секунд. — Сейчас он женат в третий раз, на аргентинской еврейке. Говорит, что не желает больше пускаться в матримониальные авантюры, дескать, трех раз вполне достаточно.

— А ты обожаешь матримониальные авантюры.

— Меня воспитали для брака. Дому необходим мужчина, особенно в наше время. Если женщина одинока, то на нее смотрят с опаской, считают неполноценной… не знаю.

— Теперь все наоборот, ты права. Раньше, если ты состоял в браке, тебя держали чуть ли не за идиота или по меньшей мере за человека со странностями. Помнишь, как отреагировали наши друзья, когда мы поженились? Они назвали нас ретроградами.

— Все немного сложнее, чем ты думаешь… Хорошо, тогда поужинаем завтра. Я зайду за тобой в студию около десяти.

В паб вошла парочка в сопровождении мужчины. Антонио не был с ними знаком, хотя их лица отдаленно кого-то напоминали.

Эмма поднялась и обняла по очереди всех троих. Потом пригласила за свой столик. Антонио заявил, что ему пора.

Он поцеловал Эмму и простился с остальными. Выходя из паба, он увидел, как Эмма поменяла место и села за другой столик рядом с тем мужчиной, который пришел один. Они оживленно о чем-то говорили. Эмма имела особый дар рассказывать анекдоты, поддерживать непринужденный искрометный разговор с любым человеком и в любое время суток.

Компания с трудом продвигалась в направлении огней и желтых заграждений, по обе стороны которых бурлила огромная толпа людей. Те, кто заплатил, находились внутри, а те, у кого не было билетов, — снаружи.

Чаро прилипла к боку Антонио. Ее лицо светилось от счастья, в глазах мелькали веселые искорки. Ванесса пританцовывала в ритм музыки, гремевшей на всю округу.

Сцену в виде возвышенной круглой площадки, похожей на платформу подводной лодки, окружали гигантские опоры с динамиками и прожекторами. По ней двигались пять ярко освещенных фигурок с гитарами и другими инструментами в руках. Сплошное море голов ревело от восторга и подпевало музыкантам.

Время от времени проезжал конный отряд полиции. Всадники, одетые в черное, хранили молчание — лишь озирались по сторонам, сидя как изваяние на огромных лошадях устрашающего вида.

Многие расположились прямо на земле, то и дело прикладываясь к бутылкам с пивом и дымя косячками. Торговцы с большими пластиковыми сумками, протискиваясь сквозь толпу, продавали бутерброды и напитки.

Наблюдавшие за порядком охранники выделялись желтыми повязками на предплечье. Они смотрели за тем, чтобы никто не пролез через заграждение без билета.

Антонио почувствовал, как его тело вибрирует вместе с динамиками. Зрители восторженно ревели и раскачивали руками из стороны в сторону.

— Ую-ю-юй! Ую-ю-юй! — завопил кто-то из стоявших рядом.

— Ую-ю-юй! Это супер, просто супер! — вторила Ванесса.

— Мне нужна доза! — прохрипел Лисардо. — Надо срочно отыскать кого-нибудь, кто продает героин! А потом поговорим с контрабасистом — он мой друг. Круто, да?

Он ткнул локтем Антонио.

— Круто! — ответил тот.

Чаро держала его под руку, не выпуская ни на мгновение, хотя их все время толкали и пытались разъединить.

— Эй! — Ванесса приникла к уху Чаро, сложив руки трубочкой. От грохота музыки чуть ли не лопались барабанные перепонки. — Пошли искать коняшку!

— Мне сейчас не хочется колоться, — крикнула в ответ Чаро.

— Выпендриваешься перед своим фотярой? Смотри, не плюй в колодец: пригодится воды напиться! — надсаживалась Ванесса.

— Пошла ты на фиг! Я остаюсь с Антонио.

— У меня есть бабки, двинули! — не отставал Лисардо.

— Здесь неудобно, кругом люди! — громко ответила Чаро и добавила уже тише: — Мне так кажется.

Лисардо и Ванесса ушли, смешавшись с толпой. Чаро подумала немного и побрела вслед за ними.

Какая-то девчонка без лифчика и в майке, под которой выделялись немного вислые груди, жевала резинку и завороженными глазами смотрела на сцену поверх деревьев.

Потом вдруг повернулась к Антонио и спросила:

— Ты видел Луиса?

Он не знает никакого Луиса, ответил Антонио. Не обращая внимания на его слова, девчонка спросила ОПЯТЬ:

— У тебя есть курево?

Стараясь перекричать музыку, Антонио объяснил, что сигареты у него кончились и, вообще, он мало курит, но девчонка его уже не слышала — ее отодвинул людской поток.

Мимо него прошел тип с бритой головой, загребая тяжелыми ботинками землю. К рукаву его куртки был пришит кусочек желтой ткани, а за плечами в такт шагам раскачивалась бейсбольная бита, выкрашенная в коричневый цвет.

Пытаясь прорваться на площадку, Антонио послонялся некоторое время у желтой загородки, которую осаждала толпа. Землю устилали пустые жестянки из-под пива, обрывки бумаги и остатки еды.

Чаро подошла к нему сзади. Чтобы быть услышанной, ей пришлось повысить голос:

— Привет! Послушай, Антонио, пойдем с нами. Мы нашли укромное местечко за деревьями. Пойдешь? Лисардо раздобыл отменную коняшку, и у нас есть неиспользованные шприцы — купили в аптеке минуту назад.

От возбуждения у нее горело лицо, волосы растрепались и влажными прядями прилипли ко лбу.

— Ты же знаешь, я… — ответил Антонио и пожал плечами. — Того укола мне хватит до конца жизни.

Чаро опять крикнула ему в ухо:

— Хочешь, ширнись первым.

— Прекрати. Я пойду прогуляться.

— Ну и иди. Слушай, а они здорово играют, выкладываются до последнего. Лисардо говорит, что, вероятнее всего, нам удастся пройти на площадку. Он вроде бы уже договорился с контрабасистом. Тебе его отсюда видно?

Чаро показала рукой на сцену, откуда раздавались оглушительные раскаты музыки и треск взмывающих в небо ракет, которые бросали на верхушки деревьев и небо пламенеющий отсвет пожара. Антонио никого не смог рассмотреть — лишь прыгающие по сцене контуры маленьких человечков.

— Отправляйтесь без меня. Я подожду вас возле заграждения. — Ему расхотелось идти на площадку: слишком много народу и шуму.

— Мы будем вон за теми деревьями. — Чаро указала рукой налево. — Мне надо поговорить с тобой о чем-то очень важном. Не уходи без меня.

Парень с косичкой волос, стянутых сзади блестящей заколкой, и с подкрученными вверх усами делал Антонио знаки. На нем был расшитый жилет, надетый на голое тело, с шеи свешивались бусы из стекляруса.

— Эй, друг! Ты, случаем, не Колина? Тебя зовут Рикардо Колина?

У его ног лежало одеяло, покрытое связками браслетов, сережек и бус из плетеной кожи.

Антонио подошел поближе.

— А ты, Балмаседа, да? Отпустил волосы, теперь тебя сам черт не узнает.

Субъект рассмеялся, показывая огромные желтые зубы.

— Не вижу твоей фотокамеры, друг. Что ты здесь делаешь? Работаешь? А я послал это дерьмо куда подальше…

— Так, прогуливаюсь. Но до сих пор меня звали по-другому. Я не Рикардо Колина.

— Не важно друг, какая разница? Важно то, что мне знакомо твое лицо. Я тоже не Балмаседа. И все-таки что ты здесь делаешь?

— Подпитываюсь энергией, как видишь.

Парень курил огромный косяк, который распространял резкий запах, отдававший уксусом. Он протянул цигарку Антонио, и тот сделал несколько затяжек.

— Выращиваю гашиш сам. Попробуй скажи, что он плох!

— Обалденный!

Парень опять захохотал, и Антонио вернул ему косяк.

— Точно говорю, твое лицо мне знакомо. А я продаю побрякушки. Мы их делаем с Глорией на пару. Глория — американка, из Нью-Йорка. Сатана в юбке, а не девчонка. Если ты маленько подождешь, я тебе ее покажу. Она где-то здесь, слушает этих ребят. Они классно играют, правда?