— Не переживай, Пако! Тебя они не осмелятся тронуть.

В беседу вмешался брат Пако Луис:

— С наркотиками у нас строго. Чуть заметим, как в баре кто-то их продает или колется, вмиг вышибаем его на улицу. Это, пожалуй, единственное, что мы можем предпринять собственными силами. — Он пристально посмотрел на Чаро. — Верно, Чарито?

— Я ничего такого не делаю, — ответила та.

— Вот и ладушки, вот и хорошо! — улыбнулся Пако.

Бар, где работала Роза, бурлил от небывалого наплыва. Люди напирали и нещадно толкались, поэтому Антонио, вынужденный пробивать себе дорогу локтями, скоро потерял из виду Чаро. Он спросил себе пива и выпил залпом всю бутылку. Живот моментально вспучился, защипало глаза. Среди толпы, осаждавшей стойку, он не увидел ни одного знакомого, хотя многие лица уже давно примелькались.

Антонио взял еще бутылку и тоже прикончил ее в один присест. Оглядевшись, он не нашел ни Чаро, ни остальных и решил, что они в туалете, нюхают кокаин.

Люди сновали от стойки к столикам, то там, то сям вспыхивали и гасли обрывки нескончаемого разговора, кто-то кому-то с жаром доказывал свою правоту.

Из туалета, облизывая губы, вышли Ванесса и Лисардо. Потолкавшись в толпе, они прижались к дверям, как раз под плакатом, оставшимся на стене после одной из сандинистских[32] сходок. Лисардо засунул руку под юбчонку Ванессы и поглаживал ей зад. Каждый, кто выходил из туалета, неизбежно их толкал, но они, поглощенные своим занятием, не замечали ничего вокруг.

Наконец он увидел Чаро. Она спокойно сидела на высоком стуле за противоположным концом стойки и покачивала голыми ногами в такт музыки. Щиколотки были покрыты застаревшей, въевшейся в кожу грязью, словно она день-деньской ходила босая.

Помахивая зажатой в руке бутылкой, Антонио протиснулся к тому месту, где она сидела. Бар сотрясался от грохота музыки, которая проникала во все тело вплоть до самых кишок и, казалось, вот-вот разорвет его на части. Крутили диски в стиле реггей[33], а может, и в каком другом — он особенно не вслушивался. В любом случае, что-то иностранное.

— Хорошо бы заснять какого-нибудь наркомана, умирающего от передозировки. — У Антонио хищно заблестели глаза. — Представляешь, мертвяк с иглой в вене валяется в загаженном сортире или где-нибудь посреди улицы, под фонарем, в кругу света. Однажды мне довелось видеть одного такого бедолагу в комиссариате. Вот было зрелище!

— Придет же такое в голову! Не говори так больше никогда — не то накличешь беду. Неужели тебе будет приятно видеть меня или, скажем, Ванессу мертвыми? — ужаснулась Чаро.

— Разумеется, нет. Ни Ванессу, ни тем более тебя. Я просто пошутил, со мной такое иногда происходит. Не обращай внимания. Я действительно видел в комиссариате одного типа, который валялся на полу и корчился от ломки.

— Сегодня пиво не лезет мне в глотку, — послышался знакомый голос. Это был Угарте. Он жевал какие-то таблетки и громко рыгал. — Что-то со мной не то. А где Ванесса?

— Не слышу! — Чаро пыталась перекричать раскаты музыки и гул голосов. — Не поняла, что у тебя от пива?

Угарте прижал руку к области желудка и покачал головой. Антонио бубнил свое:

— Классная вещь, братцы! До чего мне нравится такая музыка! А как звучит? Умопомрачительно!

Небольшого роста девушка с гноящейся болячкой на щеке и царапиной на носу говорила:

— …трое арабов увезли меня в Викальваро и там изнасиловали. — Она осторожно потрогала болячку. — Это они прижгли мне зажигалкой. Не хочу жаловаться Херардо, вы меня понимаете? Сказала ему, что, мол, упала.

— Среди арабов тоже встречаются разные: и плохие и хорошие, — отозвалась девушка с острым подбородком. — Хорошие люди есть везде.

Кто-то сильно застучал в дверь. Антонио увидел, как Роза приоткрыла одну створку и заспорила с двумя типами, пытавшимися войти в бар. Уже поздно, убеждала она, бар закрыт. У одного, с бритой головой, торчала темная бородка, переходящая в усы, второй что-то доказывал, отчаянно жестикулируя.

Роза, напирая грудью, бесцеремонно вытолкала их наружу, закрыла дверь и вернулась за стойку.

— Того, с бородкой, зовут Димас, и он знает китайский, — объясняла девушка с болячкой. — Уехал в Китай учиться в 1976 году и проваландался там целых три года. Потом мне рассказывали, что он, похоже, разочаровался в маоизме.

— Постой! Димас? — переспросил толстый парень в черной потертой куртке. — Знакомое имя. Кажется, я о нем где-то слышал.

— Он написал книгу, — пояснила девушка с болячкой.

Чаро вдруг исчезла, а вместе с ней и Ванесса с Лисардо. Остался один Угарте. Он выглядел бледным и осунувшимся.

Кто-то, проходя мимо, толкнул Антонио плечом. Часть пива выплеснулась ему на одежду.

В голове ощущалась пустота, внутри резонировала музыка, и казалось, будто все тело покрылось гусиной кожей.

Роза вышла из-за стойки с подносом, уставленным пивом. Толкаясь корпусом и плечами, она с трудом пробиралась к столикам.

— Дай мне бутылку, — попросил Антонио.

— Возьми сам. — Роза протянула ему поднос.

Антонио поставил на него пустую бутылку и взял новую. Сделал большой глоток. Холодная жидкость вместе с газом устремилась внутрь, обдирая, словно наждаком, горло и пищевод.

Хаймиточки, которые продала ему доминиканка, сделали свое дело. Несомненно, они действовали гораздо эффективнее, чем препарат рохипнол или таблетки от болезни Паркинсона, какими имели обыкновение пользоваться Чаро и Ванесса. Даже куда лучше валиума, поскольку в дополнение к нему требовалось выпить несчетное количество пива, иначе — все впустую. Не забыть бы разыскать ту доминиканку, чтобы купить еще таких же. Хорошие таблетки.

Какая-то босая худущая девчонка, вся в черном, кружилась в танце, крепко зажмурив глаза. Кто-то заменил реггей на «Лос-Чунгитос»[34].

Девчонка самозабвенно завихляла тазом, раскачиваясь из стороны в сторону, а собравшиеся вокруг зрители стали отбивать такт ладонями.

Маленькое тельце не имело никаких признаков груди, ни других выпуклостей. Не дожидаясь окончания музыки, девчонка плюхнулась на стул рядом с Угарте, и тот моментально сгреб ее за талию, сильно прижав к себе.

— Антонио! — крикнул Угарте. — Видал, что она вытворяет? Настоящая танцовщица, ей-богу!

Антонио ей подмигнул и получил в ответ улыбку.

Неожиданно его сковало холодом, потом забил озноб, тело стало непроизвольно подергиваться, и, чтобы скрыть дрожь в руках, ему пришлось скрестить их на груди.

— Уху-ху! — завопил Угарте. — До чего же здесь клево! Твою мать! Антонио, друг, тебе хорошо?

Угарте попытался чмокнуть девчонку в губы, но та ловко увернулась, показав ему спину. Он принялся целовать ее в макушку и шею, потом обхватил одной рукой, а другой задрал майку, обнажив маленькие груди с крохотными розовыми сосками. Тогда он сдавил ее еще крепче, навалившись всем телом.

— Антонио, мачо, будь другом! Сфотографируй меня поскорее! — крикнул он опять. — Смотри, какая красотка!

Антонио покачал головой, и вокруг него все поплыло. Он испугался, что потеряет сознание и упадет прямо здесь.

До хруста сжав челюсти, он процедил:

— Я не прихватил с собой «Лейку».

Угарте сморщил лицо и переспросил:

— Не слышу! Что ты сказал?

Антонио сделал над собой неимоверное усилие, встал и подошел к нему поближе, все еще сжимая в руке наполовину пустую бутылку пива «Махоу».

— У меня с собой нет фотоаппарата, — повторил он.

— Ты только послушай, Антонио… Ее зовут Барбара, она танцовщица.

Барбара одернула майку и протянула ему руку.

— Я артистка, вернее — актриса, — представилась она.

— Очень приятно, — ответил Антонио.

— Он работает в газете, фотографом. Я тебе уже рассказывал, правда, Барбара? Известная личность и, между прочим, мой близкий друг. — Угарте многозначительно надул щеки.