— Это мы ее там оставили, — тихо произнесла женщина. — Решили, кто-нибудь из школьников возьмет. И вот, слава богу, взяли.

Помолчав, женщина рассказала:

— Всего было пять щенков. Четверых разобрали, а эта осталась сиротой.

— Как сиротой? А ее мать?

— Она попала под машину. Там, — женщина показала на дома у кольцевой дороги. — Мы оттуда… Их мать была овчаркой. Служила на складе.

— А отец? — я решил узнать всю родословную Альмы.

Женщина усмехнулась:

— Да, один приблудный хвостатый. Любовь с первого взгляда.

— У вас не найдется покурить? — обратился ко мне мужчина.

Мы закурили и я, чтобы завести разговор, несколько бестактно, спросил:

— Сколько сейчас платят за бутылки и банки?

Мужчина назвал цены и вдруг спешно заговорил:

— Вы не думайте, что мы какие-то опустившиеся пьяницы. Мы по образованию инженеры, но сейчас, вы же знаете, везде сокращения. Нас уволили, жить было не на что, и мы решили поменять квартиру на меньшую с доплатой, но нас обманули. Фирма, которая делала обмен, оказалась фальшивой. Мы остались без жилья. Теперь мы бомжи, живем в заброшенном сарае.

— Мы подали в суд на тех аферистов, — пояснила женщина, — но уже три года их не могут найти. И никто не может нам помочь, мы никому не нужны. Вот только Трезор и скрашивает нашу жизнь…

Попрощавшись, мужчина с женщиной направились со двора. Трезор побежал за ними. Я смотрел им вслед и размышлял: «Сколько хороших, доверчивых людей пострадали за последние годы от разных мошенников. И как понять — в газетах свободно печатают объявления всякие сомнительные фирмы, создатели „пирамид“, а власти почему-то их не проверяют, хотя это проще простого. Только когда аферисты обманут сотни людей власти начинают раскачиваться».

А о Трезоре я подумал: «Какая разная судьба у него и у Альмы. А ведь он мог быть на ее месте, а она на его. И ходила бы сейчас моя подружка по помойкам и ночевала бы в сарае. А Трезор жил бы у меня припеваючи». Да, ребята, многое в жизни зависит от случая.

Вот так я узнал происхождение Альмы, и даже познакомился с ее братом.

Кстати, вам, ребята, тоже надо знать свои корни — кто были ваши деды, бабки. Есть старая истина: если знаешь, откуда идешь, всегда легче найти свой путь, свою цель.

Большинство домашних животных не любят оставаться одни в доме, у них возникает чувство покинутости, а иногда и паника. Особенно в первые дни, когда им кажется, что хозяин ушел навсегда. Потом-то они привыкают к тому, что хозяин время от времени уходит из дома, но все равно в одиночестве сильно скучают.

Альме было слишком хорошо знакомо чувство одиночества, ведь она все детство просидела на привязи, ни с кем не общаясь, видя хозяина лишь от случая к случаю. Именно поэтому она очень болезненно переживала, когда я уходил. На участке все было проще — если я или брат ненадолго отправлялись к соседям, Альма, во-первых, видела, куда мы пошли, а во-вторых, на участке оставался «Москвич» или «Ока», и Альма отлично знала, что без нее мы никуда не уедем. Другое дело в городе.

Первое время в квартире Альма ходила за мной, как привязанная: я шел из комнаты в комнату — и она за мной по пятам; я направлялся на кухню или в ванную — и она следом. А когда я работал за столом, непременно ложилась на тахту напротив и не спускала с меня глаз, следила, чтобы я никуда не ушел. Причем ложилась на то место, где я иногда днем на часик прикладывался, чтобы ощущать мой запах (стоит ли говорить, что я для нее значил много, очень много. Как и она для меня).

Бывало, на тахте Альму одолевала дремота, она долго боролась со сном, но потом не выдерживала, уходила в коридор и укладывалась у входной двери — не дай бог, я уйду незаметно. Как только я заикался, что должен уйти по делам, Альма начинала скулить: — Возьми и меня с собой! Я объяснял ей, что никак не могу ее взять, что скоро вернусь и принесу ей чего-нибудь вкусненького, но она куксилась, недовольно шмыгала носом. Ну, а возвращаясь, я еще издали видел — Альма сидит на балконе и нетерпеливо вглядывается в улицу.

Но вскоре все изменилось — Альма нашла себе занятие в мое отсутствие. Однажды, когда я пришел домой, она встретила меня радостным лаем и кивнула на комнаты: — Посмотри, как я прибралась! Я оглядел квартиру и ахнул — пол был натерт до блеска, на стульях и тумбочке ни соринки, ни пылинки, моя обувь не валяется кое-как, а расставлена аккуратно, ботинок к ботинку, тапок к тапку. Вдобавок, и на балконе, где у меня всегда был кавардак, скопище разного барахла, Альма навела порядок. Словом, она показала себя образцовой домохозяйкой, превратила мою захламленную квартиру — ну, не в номер люкс, конечно, но уж точно — в номер первого класса. Я хвалил свою подружку от всей души.

Дальше — больше. Поскольку Альма свободно ходила на задних лапах, ей не составляло труда открывать кран в раковине, набирать воду в кружку и поливать фиалку на подоконнике. Этот цветок в горшке мне подарила одна знакомая.

— У тебя жуткий характер, — сказала она. — Фиалка будет тебя радовать, и твой характер станет помягче.

Фиалка меня радовала, но мой характер, по словам приятелей, не помягчал. Некоторые из них даже говорили, что я стал еще более ворчливым, чем был. Я на них не обижался. Они, дедули, страшно боятся старости, избегают разговоров о болезнях, всем улыбаются, пытаются шутить — молодятся, одним словом. Чудаки! А мое ворчанье… Я, в самом деле, иногда ворчу, но только когда сталкиваюсь с несправедливостью или вижу, как что-то делается плохо, без души. Мое ворчание — это призыв к совести, к улучшению работы.

Но хватит о себе, рассказываю-то я об Альме. Так вот, оставаясь дома без меня, Альма не теряла времени даром — не только прибиралась в квартире, но и занималась самообразованием: просматривала книги о животных, слушала музыку по радио и танцевала. Если вы, ребята, помните, она блестяще показала себя в танцах под пластинки в «Собачьей школе», и теперь только совершенствовала мастерство, даже изучила горячий танец в стиле «фламенко». Этот танец она танцевала особенно зажигательно. Она вообще была очень эмоциональной: веселилась так веселилась — казалось, из ее глаз брызжут искры, а если грустила, то, честное слово, вокруг все тускнело, и даже солнечный день казался пасмурным.

Однажды, подходя к дому, я увидел, что Альма с балкона машет мне лапой и лает, подпрыгивая на месте. Не успел я войти в квартиру, как она возликовала: — Я подобрала мелодию по слуху! — и сев за пианино, сыграла «Во поле березка стояла». Сыграла чисто, без единой фальшивой ноты — у нее оказался абсолютный музыкальный слух! Я так изумился, что чуть не грохнулся на пол.

А через несколько дней Альма разучила и более сложную вещь — вальс Штрауса. Соседи при встрече меня спрашивали:

— Вы снова начали музицировать? Поздравляем!

Приходилось объяснять:

— Это не я, это Альма.

— Шутите? — вопрошали соседи.

Я подтверждал, что никто иной, а именно Альма играет на пианино.

— Обалдеть можно! — таращили глаза соседи, но некоторые усмехались, подмигивали друг другу и за моей спиной крутили согнутым пальцем у виска — мол, старикашка (я, то есть) немного свихнулся.

Но, скажу вам, ребята, это еще не все. Как-то я случайно заметил, что Альма подпевает певице по радио. У нее оказался очень приятный высокий голос. Разумеется, она пела без слов, напевала только мотив, но и это выглядело чудом. Известно, есть поющие собаки, но, согласитесь, они не поют, а воют, совершенно не попадая в мелодию. И вдруг — точное повторение песни!

— Да ты, Альма, прирожденная певица! — воскликнул я. — И почему ты раньше не пела?

Моя подружка смущенно произнесла: — Стеснялась.

С того дня она напевала все мелодии, которые играла.

Иногда я думал: «Ну, не может собака иметь столько талантов, такое богатство души! И при всем том, оставаться вполне земной, простой в общении». Но тут же вспоминал, что все, самые талантливые люди, которых я встречал в жизни, держались на редкость просто, никого из себя не строили, не выпячивались, не хвастались своими делами и, вообще, о себе говорили мало — больше слушали других.