— Во, во! — обрадовался Еременко. — Только расширенные. Я пришлю комсомольцев, они помогут.

— Обойдусь и без помощников.

Тимофей Ильич не пошел в кладовую, а вернулся домой, разделся, сел за стол и начал составлять конспект. В хате была одна Ниловна. Она с удивлением смотрела на мужа, который придвинул ближе чернильницу, положил перед, собой ученическую тетрадь и что-то писал.

— Аль письмо сыну задумал послать? — спросила Ниловна.

— Не письмо, а тут, Ниловна, такое дело, что не знаю, как тебе и пояснить. — Тимофей Ильич поправил на носу очки. — Речь мне надо произносить — вот оно какая вещь… А без написанного неможно.

— Так по написанному говорить, как я думаю, труднее, — участливо заговорила Ниловна.

Тимофей Ильич только тяжело вздохнул.

— А ну, принеси мне с той хаты книжку, — сказал он, отодвигая чернильницу. — Ну, что Савва оставил…

Тимофей Ильич раскрыл книгу, прочитал первые строки и удивился; оказывается, Сталин и он — сверстники. Он сказал об этом Ниловне и продолжал читать вслух. Ниловна сидела возле стола и слушала, опершись щекой на ладонь и склонив набок свою маленькую, в чепчике, голову…

— «Я вспоминаю 1898 год, — читал Тимофей Ильич, — когда я впервые получил кружок из рабочих железнодорожных мастерских…»

Тимофей Ильич посмотрел на Ниловну и сказал:

— В ту пору ему пошел девятнадцатый год…

— А припоминаешь, Тимоша, — оживилась Ниловна, предаваясь воспоминаниям, — как раз в том году мы с тобой поженились. Как сейчас все помню. Ты пришел к нашим свататься — в такой красной рубашке, в суконных шароварах и в чоботах, а моя мать тебя и в хату не пустила… Не хотела она выдавать меня замуж… Не забыл?

— Эх, жена, жена! И нашла, что вспоминать, — возразил Тимофей Ильич, не отрывая глаз от книги. — В том, что я на тебе женился, ничего интересного нету…

Тимофей Ильич продолжал читать, а Ниловна смотрела на него помолодевшими глазами и то слушала, то о чем-то своем думала. Знакомясь с биографией Сталина, Тимофей Ильич и Ниловна невольно вспоминали пережитое… В апреле 1902 года Сталин был арестован, а Тимофей Ильич и Ниловна в этом году уже отделились от родителей, за лето построили домик и к осени зажили сами себе хозяевами. Илья Тутаринов выделил сыну пару быков, бричку и телку. С таким хозяйством можно было начинать жить, но в ту же осень Тимофея. Ильича призвали на действительную военную службу. Пришлось продать и быков и бричку и на эти деньги купить коня с седлом… хорошо помнит Тимофей Ильич, как в октябре на закате пасмурного дня он покидал станицу. Ниловна стояла у калитки с сухими и горестными глазами. На руках у нее был только что родившийся второй сын, а первенец, трехлетний мальчик, держался руками за юбку матери и смотрел на отца, уже сидевшего на коне… Как давно это было!.. А в том году, когда Сталин первый раз бежал из ссылки, казачий полк, в котором служил Тимофей Тутаринов, спешно погрузился в эшелон и уехал в Маньчжурию… Началась русско-японская война… Прошло три года с лишним. Сталин прибыл в Лондон на пятый съезд партии, а Тимофей Ильич Тутаринов, раненый, душевно разбитый, вернулся в Усть-Невинскую. Жену и детей он нашел в крайней нужде. Сыны подросли, но были одеты в тряпье, во дворе — ни брички, ни тягла, ни коровы… Сжалось у Тимофея Ильича сердце. Сел он на завалинке и задумался. Надо было начинать жить с начала. И он начал. Залез в долги, кое-как стянулся на пару бычат-неучей… Тяжело вспоминать об этом!

Тимофей Ильич прочитал всю книжку, а Ниловна все так же, склонивши голову, слушала, вздыхала…

Надо было Тимофею Ильичу что-то записать в тетрадку, а вот что — не мог придумать. Молчаливый и грустный, он с вечера лег в постель и лежал с закрытыми глазами.

«Ежели, к примеру, взять мою жизнь отдельно, — думал Тимофей Ильич, — то она хоть и простая и будто такого ничего не значит, а все ж таки и в ней есть памятные годочки, и по ней рассеяно много горестей и радостей… Хлебнул и я горя через край, рано породнился с нуждой, чтоб ее черти взяли…»

И воспоминания снова чередой прошли перед ним… После революции маломощному казаку по-настоящему полегчало. У Тимофея Ильича к тому времени подросли дети и земли стало вдосталь. Живи и трудись!.. В памяти воскресли годы коллективизации, строительство колхозов на Кубани, а затем война. Пять братьев Тутариновых пошли на фронт, а старик и старуха с дочерью работали в колхозе…

«С этого я и начну завтра речь, — подумал Тимофей Ильич. — Безо всяких тезисов. Самое главное у человека есть его жизнь. Не зря же в народе говорится: жизнь прожить — не поле перейти…»

После того как во всех станицах Рощенского округа прошли собрания и Сергей Тутаринов был выдвинут кандидатом в депутаты Верховного Совета РСФСР, он во вторник 7 января выехал в Марьяновскую. Никто не мог понять, почему для первой своей встречи с избирателями он отправился в соседнюю районную станицу. Кондратьеву Сергей сказал, что лучше всего сперва поехать в Марьяновскую, где его еще и в глаза не видели. К тому же дорога в Марьяновскую лежала через Усть-Невинскую, и Сергей решил заехать на канал — посмотреть монтажные работы и заодно узнать у Виктора, как идет учение на курсах колхозных электриков. Однако о самой главной причине Сергей умолчал: ему хотелось перед такой длительной поездкой навестить по пути Ирину…

Сергей спешил к Ирине, хотел побыть с ней хоть немного. Но почему-то к радостным мыслям примешивалась горечь, и Сергей то видел серую ложбину и убегающую к обозу Ирину, слышал ее тихий голос: «А еще я хочу ехать учиться»; то вспоминал слова Виктора: «На перевозке турбины мы познакомились». Сергей закрыл глаза, хотел ни о чем не думать, а перед ним вставало смеющееся лицо Виктора.

«Забавно! — думал он, чувствуя, как его щеки хлещет встречный морозный ветер. — Нет, нет, надо кончать слишком затянувшееся ухаживание. Вот приеду и скажу, что мы поженимся».

Сергей размечтался и не заметил, как подъехал к птичнику. Сойдя с машины, он посмотрел в знакомое окно и отшатнулся. Он не мог понять: или ему только показалось, или в самом деле у стола сидели Ирина и Виктор. Ему вдруг стало жарко. Еще не веря своим глазам и ничего не соображая, Сергей подбежал к машине и сказал:

— А ну, Ванюша, пришпорь!

Сергей побывал на канале, полюбовался цинковой крышей гидростанции, а потом разговаривал с монтажниками, — Виктора там не было, и Сергей о нем не спрашивал. У Саввы узнал о том, что занятия на курсах электриков начались.

— Ты бы посмотрел, сколько теперь курсантов! — говорил Савва. — Или потому, что преподаватель такой молодой, или еще по какой причине — все девушки в станице захотели стать электриками. Соня, Варя Мальцева, девушка из «Светлого пути», та, что ты прислал, — все учатся. Твоя Ирина тоже посещает занятия — такая активность, что я уже боюсь, как бы и моя Анюта не записалась в курсанты!

— Это отрадно, — грустно проговорил Сергей, садясь в машину.

Выехав из Усть-Невинской, Сергей как ни старался думать о том, как бы хорошо было, если бы Рубцов-Емницкий поскорее отгрузил электрооборудование, чтобы уже зимой начать сооружать линию; как ни приятно было сознавать, что и крыша гидростанции блестит на солнце, и установка машин идет успешно, и учение электриков налажено, и канал, как заверил Семен, будет готов в феврале, — а мысли об Ирине не покидали его, и на сердце было тяжко…

Станица Марьяновская — районный центр — растянулась по берегу Кубани. Были видны сады, ряды тополей и кущи ясеня на площади. Затем показались белые крыши, амбары, стоявшие особняком за станицей.

После встречи в Марьяновской в тот же день на закате солнца Сергей, в сопровождении председателя исполкома Кривцова, моложавого и краснощекого мужчины, выехал по станицам.

За Марьяновской в ложбине показался хуторок. На заснеженную степь ложился холодный туман.

— Хуторок Грушка, — пояснил Кривцов. — Надо нам сюда заехать. Это полеводческая бригада колхоза «Луч». Я никогда их не миную. Почему? Это такое место, что его нельзя проехать. Здесь живет наша «царица полей».