Он стучит в дверь, понятия не имея, чем это закончится.

Через несколько минут Трэвис уже знал, что требуется для успеха задуманного. Конечно, что-то могло пойти не так, но он полагал, что преимущество, невзирая на численность противников, на его стороне.

По ту сторону их лагеря, футах в пятидесяти от него, рос густой сосняк. Добраться туда незамеченным Трэвис мог в обход, по краю долины, прячась за камнями, с тем, чтобы потом повернуть и подобраться к ним на полсотни футов. Если добавить фактор внезапности, неплохое расстояние, чтобы открыть огонь.

Первым выстрелом он наверняка беспрепятственно снимет одного из них, да и второго, надо думать, тоже. Таким образом, их останется пятеро против него одного. Однако вряд ли они мгновенно оправятся от замешательства и сорганизуются, чтобы дать отпор, а это, если Трэвис будет достаточно быстр, даст ему возможность прикончить еще одного из них. А то и двух.

Но вот потом эти «если» начнут нарастать с большой скоростью. Уцелевшие враги постараются найти укрытие. Если хотя бы двоим из них удастся занять надежную позицию, чтобы повести оттуда ответный огонь, он окажется в затруднительном положении. А скорее всего, будет убит.

Нет, одного фактора внезапности тут недостаточно. Необходимо их чем-то отвлечь. Нужно, чтобы их внимание было обращено не туда, откуда Трэвис будет вести огонь. Неплохо, чтобы оно было приковано к тому месту, где он лежит сейчас.

Решение пришло к нему быстро — возможно, потому, что вариантов для размышлений и выбора было совсем немного.

Прислонив одну «М-16» к валуну в пояс высотой, он достал из рюкзака нейлоновый пакет со сменной одеждой. Одежда отправилась обратно в рюкзак, а пустой пакет, теперь практически невесомый, был подвешен завязками к спусковому крючку винтовки.

Затем Трэвис поместил на камень одну из фляг с водой и острием ножа проделал в ней тонюсенькую дырочку — так, чтобы вода, пусть по капельке, но непрерывно вытекала оттуда прямехонько в мешок, размещенный точно под отверстием. Пакет непромокаемый, так что вода будет скапливаться внутри. И когда ее скопится достаточно, ее вес спустит курок. И автоматическая винтовка разрядит весь магазин в божий свет.

Питер Кэмпбелл был близок к тому, чтобы сдаться.

Он продолжал смотреть в глаза Пэйдж все время, пока она истошно кричала, а мерзкий усатый недомерок копошился своим электрическим щупом в ее ране. Время от времени глаза ее суживались, охваченная петлей голова дергалась.

Посыл был безошибочен: нет!

Но он считал иначе. И хотя часами гнал от себя эту мысль, сейчас в конечном счете начинал это признавать.

Просто-напросто эти люди победили. Помощь не пришла — и не придет еще много дней, если придет вообще. И все из-за Драммонда.

Драммонд. Он ведь сломался, не так ли? И под каким нажимом? Ничего похожего на агонию этих трех дней. Насколько понимал Питер, ему хватило одного телефонного звонка от его жены, хнычущей из-за того, что кто-то приставил ствол к ее голове. Оно, конечно, этого вполне хватило бы большинству людей на свете, но предполагалось, что сотрудник «Тангенса» все же покрепче духом. То было одно из качеств, по которым они отбирались, и еще недавно Питер жизнью своей поручился бы за стойкость Стюарта Драммонда.

Собственно говоря, он так и сделал. И проиграл.

То, что Драммонду доверяли и все остальные, вряд ли могло служить утешением, хотя в противном случае он не оказался бы в составе экипажа самолета, на борту которого находились люди из самой верхушки «Тангенса», вкупе с самым опасным объектом, когда-либо извлекавшимся из Бреши. Только вот в программе перелета из Токио в Винд-Крик, штат Вайоминг, где предполагалось выгрузить объект, чтобы навсегда его обезопасить, где-то над Алеутскими островами произошла неожиданная и резкая перемена. Драммонд перебил остальных пилотов и разгерметизировал корпус, не выдав при этом в отсеки кислородные маски. После чего, наплевав на все правила безопасности и перепады давления, совершил фантастический нырок, снизившись настолько, что оказался вне зоны слежения радаров, и увел пропавший с экранов самолет сюда, на север Аляски.

Питер и остальные пришли в себя, когда самолет с визгом и скрежетом рвущегося металла, остановился бог знает где, и сквозь трещины в корпус внутрь вновь хлынул воздух. Едва очнувшись, они услышали донесшийся снаружи звук двигателей снегоходов, а потом надрывный, что было совсем для него не характерно, голос Драммонда. Питер уловил его извинения, сбивчивый рассказ о захваченной в заложницы жене и запомнил последние слова, прозвучавшие за миг до того, как Драммонд покончил с собой.

Эти последние слова — Чернильный Взрыв — испугали его больше, чем выстрел, которым завершилась трансляция.

По одной простой причине: они означали, что надежды на подмогу нет. Чернильный Взрыв — технологический прием, осуществляемый с помощью другого извлеченного из Бреши объекта, относительно безопасного и управляемого, — представлял собой способ маскировки и, пущенный в ход, надежно скрывал упавший самолет от спутникового слежения, даже визуального. Для этого использовался целый комплекс хитроумных трюков, включая рассылку во всех направлениях сигналов, сбивающих с толку разведывательные аппараты, заставляя их игнорировать подлинное место падения и создавая ложные ориентиры. Радиус покрытия составлял около пяти миль, что с избытком превосходило расстояние, на котором могли быть разбросаны обломки. В настоящее время противостоять Чернильному Взрыву не мог ни один орбитальный аппарат в мире, хотя Управление перспективных исследований Министерства обороны уже разработало систему противодействия, которую планировалось запустить в ноябре. Но разве угадаешь, когда твои собственные игрушки вдруг окажутся использованными против тебя?

Как выяснилось, эта предосторожность опоздала на несколько месяцев.

Усатый мучитель произвел очередную манипуляцию своим инструментом, так что тело Пэйдж конвульсивно дернулось, а глаза снова наполнились слезами. Он менял парадигму действий каждые несколько минут, видимо, для того, чтобы не дать ей, если это вообще возможно, привыкнуть или приспособиться к определенному типу боли. Такого рода пыточный сеанс продолжался полтора часа, после чего, когда действие снадобья начинало сходить на нет, стол переводили в горизонтальное положение и устраивали часовой перерыв. Разумеется, этот перерыв не имел никакого отношения к гуманности: просто усатый мучитель отдавал себе отчет в том, насколько далеко он может зайти, не поставив под угрозу ее жизнь. Наркотик, должно быть, представлял собой один из дюжины известных Питеру противошоковых препаратов.

Он больше не мог это терпеть.

Его не волновало, каковы будут последствия его слабости для мира, потому что его мир невероятно сжался и уже не вмещал даже его самого. Там осталось место только для Пэйдж.

Он мог положить конец ее мучениям прямо сейчас: всего-то и надо — произнести пару десятков слов, объяснив им, как найти в самолете ключ к «Шепоту». Он представлял собой маленькую, всего-то в дюйм, полоску материала, с виду неотличимого от обычного целлофана. Спрятать такую вещицу было проще простого, и, не имея наводки, даже команда специалистов по оснащению «Боинга-747» потратила бы месяцы, пытаясь отыскать ее среди великого множества находящихся на борту разнообразных предметов. Питер мог сказать этим людям, где именно находится ключ, а найдя его и убедившись, что это именно то, что им нужно, они покончат со всем этим затянувшимся кошмаром, пустив пулю в висок Пэйдж. И ему.

Компания, собравшаяся вокруг костра, разразилась смехом. То, что эти самонадеянные подонки разложили костер еще три дня назад, подсказало ему, что это место в обозримом будущем не найдут. Правда, первые двенадцать часов он цеплялся за надежду на то, что уцелела Эллен. Ему и другим из команды приборного отсека удалось заставить ее укрыться в помещении центрального блока. Она была против, намереваясь разделить общую участь, и согласилась, лишь когда возле самолета остановились вездеходы. Если бы она выжила, то смогла бы, дождавшись, когда захватчики покинут самолет, вызвать помощь.