Мужчина в клетке взирал на все это окружавшее его буйство без малейшего удивления. Он походил на морского биолога, находившегося в клетке среди акул.

Взгляд Трэвиса вернулся к стульям, на которых, как ему запомнилось, осталось трое зрителей. Это были люди, сидевшие дальше всего от клетки и от оранжевого куба.

Создавалось впечатление, будто у объекта имелся ограниченный радиус действия и они просто оказались за его пределами. Один из сидевших смотрел вверх: его взгляд привлекало нечто, находившееся за пределами экрана. Потом он кивнул, видимо в ответ на какую-то услышанную реплику, встал и сделал один шаг в направлении клетки. Глаза его сузились от злобы, челюсти сжались, а спустя секунду он уже бросился вперед, атакуя решетку вместе с остальными.

На этом видео закончилось.

— Я правильно понимаю, — промолвил Трэвис, — что эта штуковина как ничто другое выводит людей из себя?

— Тут имеет место какое-то воздействие на те базовые структуры мозга, откуда поступает команда «сражаться или бежать». В данном случае индуцируется ярость. Куб осуществляет два действия. Первое обозначает любого двуногого, находящегося в пределах двух футов от него, как мишень. А второе воздействует на всех, находящихся в пределах следующих двенадцати футов, пробуждая в них агрессию и обращая ее против этой мишени.

— Бьюсь об заклад, кому-то в «Пограничном городе» это знание обошлось дорого, — промолвил Трэвис.

Пэйдж кивнула, глядя в сторону. Трэвис предпочел не надоедать ей выяснением деталей.

— А что-нибудь по-настоящему хорошее из этой Бреши когда-нибудь вываливалось? Скажем, мгновенный генератор щеночков или что-то в этом роде? — поинтересовался он.

Пэйдж улыбнулась:

— Да не все так уж плохо. Если мы проживем следующие тридцать шесть часов, непременно покажу вам всякие славные вещицы.

Где-то над Гринфилдом Трэвис откинул кресло, решив отдохнуть. Через несколько минут он уже спал.

Пэйдж смотрела на него.

Спустя мгновение ей стало неловко, и она отвела взгляд, хотя в отсеке больше никого не было и видеть ее никто не мог.

Тому, что она чувствовала в отношении этого человека, Пэйдж не доверяла, и для такого недоверия у нее имелись все основания. Начать с того, что все ее чувства были непомерно обострены чрезвычайными обстоятельствами. Этот человек спас ее, причем не только спас жизнь, а избавил от ужасающих мучений: явился ниоткуда, в грохоте и пламени выстрелов, отбил у врагов, доставил, несмотря на все трудности, за пятьдесят миль и передал своим. Ее собственные воспоминания об этом броске через горы, отрывочные по причине частой потери сознания, почти не сохранили моментов, когда она шла с ним рядом: похоже, большую часть проделанного пешком пути он пронес ее на руках, словно дитя. Отчасти это просто бесило, да и как может порадовать подобная беспомощность человека, прошедшего усиленную подготовку по программе военного спецназа? Но на это накладывалось и другое ощущение, с которым Пэйдж ничего не могла поделать: ей было приятно, что ее несут на руках. Иррациональное ощущение, возникавшее на глубинном уровне и связанное с инстинктами уязвимости и безопасности. Просто с ним она чувствовала себя в безопасности.

А потом еще и поцеловала его. Господи, ну это-то ей зачем понадобилось? Не было никакой реальной необходимости в настоящем поцелуе. Он все устроил как надо, так, что с вертолета они и без этого выглядели вполне естественно. Вспоминая этот момент, Пэйдж испытывала сильное искушение списать все на беспамятство, но, будучи честна перед собой, не могла не признать, что как раз тогда находилась в полном сознании. Винты вертолета исполнили роль превосходного будильника.

Она снова посмотрела на него. Сонное посапывание, свет солнца, падающий на грудь, размеренное, колышущее складки на рубашке дыхание.

Нет, она определенно не доверяла своим чувствам. Несколько часов назад, просматривая его биографию на экране своего карманного компьютера, Пэйдж испытала такое ощущение, будто ей врезали под дых, а уже в следующий миг поймала себя на том, что пытается найти всему тому, что содеял и кем был этот малый в прошлом, если не оправдание, то объяснение. Хорошо еще, что ее не угораздило высказать свои соображения вслух, выставив себя не в лучшем свете перед сотрудниками.

И на все это накладывалось событие, которое она, похоже, вообще пока еще не осмыслила.

Смерть отца.

Даже сейчас Пэйдж не плакала. Не плакала с самой первой своей реакции еще там, на поляне. Она устала. Ей стоило слишком больших усилий даже просто понять, что это случилось, не говоря уж о большем. Да и было это слишком огромно, столь огромно, что ей трудно было осознать масштаб случившегося.

Но в конце концов всему свое время. Вряд ли стоит что-то форсировать. Во всяком случае, сейчас ей и самой не помешало бы немного поспать.

С этой мыслью Пэйдж встала и вышла из отсека поискать для себя подходящее место.

Почувствовав, как кто-то потряс его за плечо, Трэвис удивился. Он что, спал? По ощущениям не похоже. Открыв глаза, Трэвис увидел над собой Пэйдж, вокруг ее головы расходился свет потолочных светильников маленького помещения. Снаружи царила тьма, каждые несколько секунд прерывавшаяся вспышками бортовых огней самолета.

— В пять часов посадка, — сообщила Пэйдж.

Трэвис кивнул. Она покинула отсек и заговорила с кем-то в коридоре.

Самолет начал снижение, заходя на посадочную полосу аэродрома ВВС Швейцарии Мейринген. Бетонная полоса была зажата между горными кряжами, что вызывало неприятные ассоциации.

Спустя десять минут Трэвис ступил на бетонку и вдохнул свежего горного воздуха. Над скалистыми вершинами ярко сияли звезды.

Двухвинтовой вертолет — «Чинук», вспомнилось ему название, — уже дожидался на полосе с работавшим вхолостую двигателем. Отделение выгрузило снаряжение, и спустя пять минут они уже снова находились в воздухе, держа курс над гористой местностью на север, в направлении Цюриха. И того, что ждало их на Театерштрассе.

Цюрих оказался примерно таким, каким Трэвис его себе и представлял. Он сидел рядом с Пэйдж в последнем внедорожнике автоколонны, петлявшей по улицам, направляясь к сердцу города. Четко вырисовывавшиеся под темным небом старинные здания спускались к воде, где впереди внизу проступали из тумана строения, обрамлявшие береговую линию. По улицам города расползались серые клочья тумана, в который автоколонна нырнула как раз перед поворотом на Театерштрассе.

Впереди и справа, словно вырастая прямо из воды, высился единственный на несколько прибрежных кварталов девятиэтажный дом. Пэйдж и остальные в машине, возможно, сами того не осознавая, отреагировали на его появление. Руки непроизвольно подтягивали застежки бронежилетов, покрепче перехватывали оружие. Пальцы нервно постукивали по подлокотникам.

Операторы отделения надели боевое снаряжение на борту «Чинука». Спрашивать, не найдется ли чего-нибудь и для него, Трэвису не пришлось. Нашлось. Помимо кевларовой брони его снабдили крохотным наушником и микрофоном, которые уже были включены и настроены на волну команды. Оружие ему тоже дали — такую же винтовку, как и у остальных. Такую же, из какой он уже убивал, стоя на коленях у земляной ямы на Аляске.

Пэйдж позвонила по сотовому в «Пограничный город», обновляя информацию. С момента их приземления в Мейрингене она выходила на связь каждые пять минут. В настоящее время на высоте в тысячу футов над Цюрихом кружил нашпигованный электроникой разведывательный самолет «Авакс». На площадках к северу и югу от города стояли наготове шесть боевых вертолетов, а еще дальше несли дежурство «Ф-18», готовые сбить любой самолет или вертолет, появившийся без разрешения в пределах пятидесяти миль от города. Каждая дорожная камера наблюдения на много миль вокруг была оснащена особыми фильтрующими линзами, позволявшими сквозь ветровые стекла получать высококачественное изображение всех водителей на улицах ночного города и пригородов. Эти изображения передавались в информационный центр, где была установлена программа, способная немедленно опознать Аарона Пилгрима и нескольких его ближайших сподвижников. На этот случай были приведены в боевую готовность и дожидались сигнала три отделения из берлинского филиала «Тангенса».