— Да, — подтвердила Пэйдж.

— Куда никто не имел доступа на протяжении как минимум четырех лет? — добавил Кроуфорд.

— Правильно, — сказала Пэйдж с нетерпением в голосе.

— Так вот, Эллис Кук был владельцем состояния более чем в сто миллионов долларов. Однако приобрел его, выиграв в лотерею «Пауэрболл» три года назад. А четыре года назад, когда его имя оказалось вырезанным на полу, Кук рулил кофейней в северной Калифорнии.

Пэйдж выглядела так, будто ожидала большего. Или, может быть, эффектного завершения. Она смотрела на телефон сузившимися глазами, потом перевела взгляд на Трэвиса и спросила:

— И что?

У него не было для нее ответа.

— Это то, что мы на настоящий момент выяснили, — промолвил Кроуфорд. — Все эти люди из списка на момент своей смерти были чертовски богаты, хотя мы продолжаем искать и еще что-нибудь, объединявшее их. Но в то время, когда Пилгрим вырезал у себя на полу имя Эллиса, этот малый собачился с посетителями, жаловавшимися, что у них в капучино мало пенки. Так что мы в такой же растерянности, как и вы.

Закончив разговор, Пэйдж некоторое время смотрела перед собой в никуда, потом наконец покачала головой и заговорила:

— Ну ладно, я готова принять как факт, что «Шепот» знает все о настоящем. Понятия не имею, как ему это удается, но, так или иначе, эта информация наличествует в мире, а стало быть, может оказаться доступной. Но, господи, каким образом любое, самое совершенное устройство может видеть будущее? Оно определяется слишком многими случайными факторами. Это хаос.

— Ну, не стоит забывать, что у этой штуковины много информации, на основании которой можно строить догадки, — заметил Трэвис. — Куда больше, чем у нас.

— Достаточно, чтобы больше чем за год вперед угадать не только выигрышные номера, но и то, кому достанется выигрыш? По-вашему, такое возможно?

Трэвис встретился с ней взглядом.

— Шестьдесят секунд назад я бы сказал «нет», — ответил он. — Но сейчас склоняюсь к ответу «да».

Еще какое-то мгновение Пэйдж продолжала смотреть ему в глаза, а потом моргнула и отвернулась к окну, под которым проплывала Швейцария.

— Ну и с чем нам предстоит иметь дело теперь?

— Есть у меня догадка, — отозвался Трэвис. — Правда, не уверен, что она вам понравится.

— Попробуйте.

— Мы действовали исходя из того, что Пилгрим полностью контролирует «Шепот». Управляет им.

Пэйдж кивнула, ожидая от него продолжения.

— А что, если на деле все наоборот? Если «Шепот» управляет Пилгримом?

Размер камеры девять на семь футов. Решеток нет. Только четыре бетонных стены, выкрашенные в самый отвратительный оттенок синего цвета, да стальная дверь со встроенным в нее двухдюймовым вертикальным глазком. Это единственное окно в камере. В потолок вделан люминесцентный светильник, который никогда не отключается. Правда, с декабря свет сделался каким-то неровным, а лампа то и дело начинает мигать, вызывает у Трэвиса головную боль сразу позади глаз. Вот уже восемь лет он каждый день проводит в этой камере двадцать три с половиной часа.

Над его койкой пришпилено отпечатанное письмо, полученное три месяца назад. Оно извещает о том, что его родители были убиты, застрелены на перекрестке в Миннеаполисе, когда дожидались смены сигнала светофора. Два детектива приходили к нему, задавали дежурные вопросы и порадовали Трэвиса своим откровенным равнодушием к смерти мистера и миссис Чейз.

Помимо этого извещения он получает письма только от брата, но все они сложены под кроватью, чтобы не попадаться ему на глаза и не заставлять думать о том, чем пропитано все их содержание, угадываемое между строк. Джеф уверен в том, что действия Трэвиса той ночью 1993 года были единственной причиной, по которой он сам оказался не вовлеченным в семейный бизнес.

Трэвис лежит на кровати, закрыв глаза, чтобы не видеть раздражающего мигания. Это мало помогает, но порой ему удается на какое-то время просто забыть о чертовом мигании, даже когда оно имеет место. Умение избавить свое сознание от чего-либо очень полезно, когда находишься в подобном заведении. Днями. Месяцами. Годами. Уйма времени позади и впереди. Умение отрешиться от всего этого очень важно, чтобы не сойти с ума.

Он встает с койки и начинает мерить шагами камеру, едва ли сознавая, почему это делает. Такое происходит автоматически несколько раз в день. Маршрут все время один и тот же: от двери до туалета, от туалета до двери, от двери до туалета.

Неожиданно щелкает замок, и охранник открывает дверь. При этом Трэвис чувствует, что тюремщик нервничает. Это странно.

В камеру входит мужчина в дорогом костюме, и охранник закрывает за ним дверь. У мужчины седеющие на висках волосы, его глаза даже здесь, в комнате без окон, скрыты за темными очками. Поморщившись при виде мигающего света, он говорит:

— Привет, Трэвис. Меня зовут Аарон Пилгрим.

Он подает Трэвису руку, словно собираясь ее пожать, но оказалось, что он протянул ему какой-то предмет. Ярко-синий шар размером с бейсбольный мяч. Он излучает волны гипнотизирующего света, так что Трэвис берет его, даже не подумав о том, чтобы отказаться.

Едва он прикасается к предмету, как в его голове звучит голос. Голос, который он не чаял услышать уже никогда в жизни.

— Трэвис, — слышит он, и у него подкашиваются ноги. Он тяжело садится обратно на койку.

Эмили.

Сквозь синее свечение, ставшее всем, что сейчас для него важно, он смутно осознает, что этот посетитель, Пилгрим, чему-то улыбается. Ну и пусть, в настоящий момент это не имеет для него значения. Ничто не имеет значения.

Трэвис произносит ее имя. Свечение откликается трепетом, а потом подстраивает собственную пульсацию под ритм его сердца.

— Наш разговор будет недолгим, — говорит Эмили. — И в этот раз, и в следующий, спустя годы, когда мы встретимся снова на Аляске. Но зато в третий раз… о, милый. Наша третья встреча — это будет сплошное очарование.

— Почему ты не можешь остаться со мной сейчас? — просит Трэвис, и в голосе его звучит щемящая тоска. Он еще не расстался с ней, а уже страдает от разлуки.

— У меня есть работа, которую следует выполнить, — ответила Эмили. — Сложная работа. Боюсь, милый, я не могу объяснить тебе, в чем она состоит, — во всяком случае, здесь и сейчас. Когда-нибудь потом, да. А пока, если тебе это поможет, знай, что ты для меня важнее всех на свете. Гораздо важнее того ухмыляющегося осла, что стоит тут в камере. Из шести миллиардов человек ты — именно тот, в чьем участии я нуждаюсь больше всего. Ты — незаменимый компонент моего плана.

При этих словах Трэвис чувствует, как у него перехватывает от восторга дыхание. Он ей не безразличен. Она избрала его. Ему с трудом удается удержаться от счастливых слез.

— Почему я? — шепчет он.

Она издает легкий смешок.

— Со временем поймешь.

Еще несколько секунд свет продолжает пульсировать в такт его сердцебиению. Затем он меняется. В каком-то смысле темнеет.

— Сейчас я собираюсь дать тебе то, ради чего и было задумано это посещение, — говорит Эмили. — Это немного. Можешь расценивать это как своего рода аванс. Преимущество, которое поможет определиться, когда ты покинешь это место.

Как только она заканчивает эту фразу, Трэвис ощущает что-то в голове. Покалывание. Оно длится, может быть, секунду, потом проходит.

— Ну вот, — говорит Эмили, — теперь все в порядке. Ты на верном пути, милый. На пути к нашей следующей встрече.

Вопреки его воле по краям глаз выступают слезы. Она собирается его покинуть. Он опять останется в одиночестве, с этим противным светом, головной болью, среди гадких синих стен. И без чего-либо еще. На целые годы, годы и годы.

— Шшш, — шепчет она ему. — Все будет хорошо, обещаю. В один прекрасный день мы вместе над этим посмеемся.

Но сейчас ему далеко не до смеха. Этот момент прекраснее всего, что он когда-либо знал. Но и ужасен в той же мере, ибо подходит к концу.