Пэйдж отвернулась от окна и посмотрела на Трэвиса. В ее глазах, столь же прекрасных, как и полных тревоги, отражалось свечение тумана.

Пэйдж держала в руке наладонник, куда были вбиты все пять надписей, которые Трэвис прочел на ящиках. Большую часть из последних десяти минут она провела, глядя на них и пытаясь увидеть в этом хоть какой-то смысл. Сейчас она воззрилась на них снова.

А он смотрел на нее. Смотрел, как она пытается справиться с разочарованием и отчаянием и как трудно ей это дается. Пэйдж выглядела так, словно пыталась разорвать опутывавшую ее проволоку.

И тут у него возник вопрос. Он не знал, почему это имеет значение, однако у него возникло такое ощущение, что имеет.

— Послушайте, если вы забрали у Пилгрима «Шепот» еще четыре года назад, как вышло, что на той неделе он оказался на борту «Боинга»? Разве его не следовало укрыть понадежнее в «Пограничном городе»?

Раздражение в ее взгляде возросло.

— Там он и находился: все четыре года мы старались получить от него нужные ответы. Пытались заставить его рассказать нам про это место.

Она едва заметно покачала головой и стиснула зубы.

— Должна признаться, это чертовски сложно. Просто выводит из себя. Вы не можете заставить его помочь вам, если он сам не считает, что вам это по-настоящему нужно. Кроме того, на попытку есть всего несколько секунд, после чего цвет меняется, и теперь уже он пытается взять верх. Некоторые предлагали позволить кому-нибудь заняться им вплотную, попытаться адаптироваться, как это сделал Пилгрим. Думаю, вы можете себе представить, как проходило голосование по этому предложению.

Трэвис изобразил улыбку.

Где-то внизу зазвенела разбитая об асфальт бутылка. Это могло случиться и рядом с соседним домом, и в соседнем квартале. В таком тумане не разберешь. Послышался мужской смех: наполнявшие туман голоса рикошетом отдавались от стен.

— В «Пограничном городе» мы нашли старую тетрадь с рукописными пометками Пилгрима, — продолжила Пэйдж. — Перед тем как бежать, в 1995 году, он, разумеется, уничтожил все компьютерные файлы, касавшиеся его работы с «Шепотом». Но эти заметки от руки он делал гораздо раньше и, видимо, потерял их след. В 1998 году один служитель обнаружил тетрадь в стопке архивных материалов. Большая часть ее содержимого оказалась совершенно бесполезной. Описания безрезультатных лабораторных испытаний, от которых было решено отказаться, ну и все в таком роде. Но нашлось там и нечто интересное — упоминание об устройстве, которое должны были опробовать в Японии. Тогда, в девяностых, речь шла только о замысле, на воплощение которого в жизнь требовалось десять, а то и пятнадцать лет. Большой адронный ускоритель. Обратите внимание: ускорители элементарных частиц как раз и являлись областью научных интересов Аарона Пилгрима. По этой части он считался ни больше ни меньше одним из величайших специалистов на Земле. Ну так вот, в тетрадке было страниц пять математических выкладок, все от руки, и сделанный на их основании, обведенный красными чернилами вывод: когда строительство БАУ в Японии будет завершено, стоило бы поместить туда «Шепот» и обстрелять разогнанными частицами. По мысли Пилгрима, этот поток мог воздействовать на объект как включающий/выключающий ключ… Причем речь шла о разрушительной функции, а не об интеллектуальной. Иными словами, открывалась возможность избавиться от всего плохого и сохранить все хорошее.

На лице ее отразилось такое огорчение, что на нее больно было смотреть.

— В прошлом месяце БАУ был введен в строй, — продолжила она. — Мы просто не могли не попробовать, ведь удача сулила нам практически всеведение. Умение исцелять все существующие болезни. Возможность узнать, как пользоваться теми объектами из Бреши, о назначении которых мы не имели даже догадок. Ну а главное, знание того, как можно нейтрализовать это здание, уничтожить оружие до того, как Пилгрим сумеет найти возможность пустить его в ход. Мы должны были попытать счастья и имели все основания стремиться сделать это как можно скорее. Четыреста тысяч человек находились в пределах радиуса поражения ядерного устройства, при этом привести его в действие мог случайный разряд молнии, обесточивший здание, или грузовик, врезавшийся в цокольный этаж, что могло изменить нагрузку на детекторы. И как мы могли застраховаться от последствий: предложить жителям Цюриха массовую эвакуацию?

Пэйдж так переживала, что ее глаза увлажнились.

— Только все оказалось напрасно. Мы испытали «Шепот» в БАУ, как он и предлагал. Безрезультатно.

— Полагаю, после того, как ему пришлось оставить вам «Шепот» и бежать, он мог предвидеть возможность, что вы наткнулись на его записи, а значит, будете транспортировать «Шепот» туда и обратно, — заметил Трэвис.

Она с горечью повела бровями.

— Думаю, да.

— Он ведь обвел это место красным, верно?

Пэйдж посмотрела на него внимательнее, ее глаза сузились.

— Верно. Ну и что?

— А еще какое-нибудь место в тетрадке было обведено таким же образом?

— Нет. К чему вы клоните? Думаете, он все это подстроил заранее? За столько времени? Обвел это место красным, чтобы мы заглотили наживку?

— Не знаю, — вздохнул Трэвис. И действительно, он не знал.

— Нет, это невозможно, — проговорила, поразмыслив, Пэйдж. — Эти записи были сделаны за полтора десятка лет до того, как он бежал из «Пограничного города». Невозможно строить планы на такой длительный срок. Ну, как он мог предвидеть, что будет вынужден оставить «Шепот» нам, с тем чтобы заранее разработать способ вернуть его себе?

— Не знаю, — повторил Трэвис.

Но что-то в сказанном ею все равно не сходилось. Он нутром чуял проблему, просто не мог пока ее вычленить и сформулировать.

Взгляд Пэйдж снова опустился к экрану мини-компьютера, к пяти высвечивавшимся на нем строчкам. Проследив за ним, Трэвис спросил:

— Можно взглянуть поближе?

Она передала ему компьютер.

Все эти слова для него ничего не значили. И для нее тоже. И похоже, ни для кого другого. Однако при всем этом она вбила их в свой компьютер и наверняка переслала в «Пограничный город», где с ними уже ознакомились лучшие из живущих специалистов. Уже минут пятнадцать как ознакомились, но, судя по тому, что ее телефон молчит, ничего из текста не извлекли.

— Наверное, не с моей квалификацией выступать с подобными заявлениями, — сказал Трэвис, — но только сдается мне, писульки эти — сущая ерунда. Неважно, какой этот ваш Пилгрим смышленый малый: если бы он писал послания для себя, то выражался бы яснее. Если в этих фразах и содержится какой-то смысл, то не буквальный. Тут что-то другое.

— Согласна, — промолвила Пэйдж. — Только вот что?

Трэвис лишь пожал плечами, глядя на экран с выражением, очень похожим на то, которое несколько мгновений назад было у нее.

И тут все огни Цюриха погасли.

Спустя несколько секунд Пэйдж уже говорила по телефону, спрашивая у кого-то, что случилось. Через вставленное в ухо коммуникационное устройство Трэвис слышал, как переговаривались снайперы на нижних этажах, информируя друг друга об обстановке. Пока все было в порядке.

Он облокотился о подоконник. Сети в непосредственной близости от Театерштрассе, 7 отключились первыми, а уже потом началось последовательное отключение других кварталов. Последними погрузились во тьму дома, гнездившиеся по обе стороны города на горных склонах, после чего внизу остались светящимися лишь фары машин, двигавшихся потоком по Е-41, да редких одиночных автомобилей, попадавшихся на темных улицах. Глаза Трэвиса приспособились к темноте почти мигом, и туман снова стал различимым: только подсвечивался он теперь не снизу, уличными огнями, а сверху, серпом луны. Затягивавший город туман мерцал в серебристо-голубом лунном свете, составляя контраст с выступавшими над его поверхностью черными монолитами дремлющих в ночи зданий.