Моя «Волга» задним ходом все же выкарабкалась на бугор, но двигаться по объездной тропе я не решился, хотя тогда мне очень хотелось догнать «Запорожец» и познакомиться с его водителем…

«Запорожец» салатного цвета с электромагнитным сцеплением — вот он. Я у него под брюхом, но где тут генератор «воздушной подушки»?

— Василий Васильевич, скажи, пожалуйста, где крепятся дополнительные агрегаты?

— Короче.

— Я спрашиваю о приспособлении для воздушной подушки.

— Короче, — снова прервал он меня.

— Короче некуда, скажи — и приступим к делу.

— Болтовня, — ответил он.

— Я своими глазами видел, как ты взлетал над ручьем.

— Видел, но ничего не понял: готовим автомобилистов для армии — без находчивости и решительности и на амфибиях можно застрять в луже. Уяснил?

— Стараюсь, — ответил я. — Только как мы расклиним крепление тяги, если штангу ты превратил в коромысло?

— Выпрямим — и пойдет дело… Короче, бери кувалду и давай выпрямляй.

Лежа на спинах, мы принялись расклинивать крепления. Он подсунул под крепление монтировку, а я кувалдой нанес несколько ударов по изгибу штанги. Последняя пружинила и, кажется, не собиралась выпрямляться.

— Наддай еще, наддай плотнее. Еще, еще… Ага, кажется, сдается. Теперь поразмашистей дай ей…

Я отвел кувалду назад, приготовился вложить в этот удар все силы, но заметил, что машина пошла на нас.

Я остановился и успел бы выскочить, но тогда вся тяжесть свалилась бы на Василия Васильевича.

Что же делать? Я заметил, что Василий Васильевич успел поставить монтировку торцом, и она затормозила движение. Теперь и кувалда в моих руках должна стать на попа, подпереть днище. До темноты в глазах напрягаю свои силы, и кувалда слушается меня, встает как надо. Лежим, молчим. Кто-то из нас должен теперь первым выбраться из ловушки.

— Дышишь? — спросил Василий Васильевич.

— Дышу, — с трудом выдавил я.

— Не выпускай весь воздух из легких, — подсказал он.

— Ыгы, — промычал я.

— Теперь и я часть груза возьму на себя. Вот и получится «воздушная подушка».

Графчиков на ощупь нашел кувалду возле моего плеча, придвинулся ко мне, и для меня, кажется, наступила минута забытья. Но только минута. Постепенно пришло облегчение.

— Дышишь? — снова спросил Василий Васильевич.

— Дышу, — ответил я.

— Давай теперь вместе, разом. Вот так… В молодости мы, бывало, ремни рвали на груди таким способом.. Давай я ключ подставлю. Потом под кувалду отвертки… Так мы расклинимся. Давай… Еще разок… Еще.

Когда днище перестало покачиваться над нами, Василий Васильевич скомандовал:

— Выползай…

— Ты первый, — возразил я.

— Короче… Ты на двух ногах. За гаражом кирпичи. Давай их сюда!

В голосе его послышалась тревога. Торговаться нет времени. Выползаю наружу и, задыхаясь, бегу за кирпичами. Подставляю их под задний бампер, несу домкрат. Качок, второй, третий. И Василий Васильевич выбирается из-под машины. На лице крупные капли пота. Посмотрев на часы, он спрашивает:

— Туго пришлось?

— Туго, но без страха и испуга.

— От радости стихами заговорил, — заметил он.

— За тебя рад, обошлось.

— А я за тебя перетрусил. Кричать собрался.

Во второй половине дня нам удалось поставить новые рулевые тяги, прошприцевать ходовую часть, заменить смазку в коробке передач, и «Запорожец» встал на свои колеса. От усталости мы еле-еле держались на ногах.

— Не дремать, — пробасил Василий Васильевич над моим лицом. — Сейчас двинем к месту соревнования. Посмотрим новую трассу. А вечером мне надо быть в военкомате. Слушается мой отчет на комитете содействия. О работе с допризывниками…

Я попытался остановить его:

— Не перегружайся. Пощади сердце.

— Не хныкать, — ответил он. — Наши сердца солдатские, перегрузок не боятся, лишь бы ожогов не было.

Москва — Кулунда — Москва

1966—1977

Зрение тускнело в моих глазах с тихой болью… Тускнело перед встречей утренней зорьки в день открытия охоты. За час до этого, пробираясь на лодке по узким протокам к перешейку двух озер, я еще видел рябь на воде. Но когда протиснулся в заросли камыша и взглянул в сторону восточного небосклона, то ощутил непривычную тяжесть над бровями и давящую на зрачки темноту. Подумалось, камыши заслоняют обзор. Я вытолкнул лодку к протоке, однако темнота уже прилипла к глазам. И вода уже не проблескивала передо мной, а покрылась округлыми расплывами густой сажи. И зари не видно.

Протираю глаза раз, другой — не помогает. Темнота сгущается. Неужели ночь застряла здесь на целый день или земля перестала вращаться?

В дальних секторах охотничьего угодья загремели частые выстрелы. Открытие охоты, как правило, обозначается беспорядочной стрельбой. Малоопытные охотники спешат палить по уткам на воде, подшибают хлопунцов, чаще расстреливают темноту.

Но вот уже вблизи, справа и слева, ударили дуплетами мои спутники — опытные «утятники». Невдалеке шлепнулась одна подбитая утка, вторая. Как мне показалось, бьют вдогон, под перо и без промаха. Значит, и мне пора закладывать патроны. Привычным движением переламываю централку, открывая патронташ, вглядываюсь в небо, но ничего не вижу. Слышу свист крыльев шилохвостей. Они пролетели над головой. В эту же минуту перед самым лицом пронеслась стайка чирков. Пара трескунков приводнилась у самой лодки, но я их не вижу, ничего не вижу!

— Сергеев! — кричит слева сосед. — На тебя кряквы!

— Ясно, — ответил я и ударил в темноту наугад.

Пустой выстрел возмутил соседа.

— Зачем пуляешь с открытой воды?.. Пугало.

— В ряске застрял, — соврал я.

— Помочь?

— Не надо, сам выберусь.

И сдал лодку назад на хрустящие заросли камыша. Темнота не оставляла меня. Еще дважды вскинул централку, палил дуплетами: дескать, у меня все в порядке, только мажу.

Прошло еще минут десять. Правой стороной лица ощутил свет лучей восходящего солнца и теперь понял, что с моими глазами случилась беда. От досады упал в лодку вниз лицом на рюкзак с провиантом.

Чудак, этого как раз нельзя было делать. Ко мне подкралась такая болезнь, при которой, как потом стало известно, ни в коем случае нельзя лежать вниз лицом. То был приступ глаукомы, по-простонародному — «подступила темная вода». Она чаще всего дает о себе знать при напряженном зрении в темноте. Что-то подобное случалось со мной раньше, но быстро проходило. Надеялся и на этот раз. Но темнота меня уже не оставляла.

Лежу, прислушиваюсь. Пальба еще идет, слышу перелет уток надо мной, однако мной уже овладел страх, и поэтому нет сил поднять голову.

Мои спутники прекратили стрельбу, подозвали егеря, подгребли ко мне.

— Сергеев, что с тобой?

— Не знаю, с глазами что-то.

— Выжег порохом или просто так?

— Просто так.

— Поднимайся, дай посмотреть… Глаза на месте, только зрачки как переспелая смородина.

— Черная смородина. Потому света и не вижу, — попытался развеселить я себя и товарищей.

Они отбуксировали меня с лодкой к причалу, посадили в машину — и в Москву.

Откинув голову на спинку заднего сиденья, я почувствовал — свет стал проникать в левый глаз. На ухабах и крутых поворотах замелькали световые вспышки и в правом глазу. Так и хотелось попросить шофера: не огибай ухабы, встряхивай сильней!..

Спутники молчат. Один из них, что сидит слева, дышит через нос, огорчен — сорвался такой красивый старт осенней охоты. Он азартный охотник и не любит возвращаться домой без пера на козырьке фуражки — знака победителя. И сегодня планировал после утренней зорьки побродить за бекасами, затем посидеть на вечерней зорьке, которая приносит больше удач, чем утренняя. И тут все сорвалось. Досадно. Для него вдвойне. Собирался убедить меня, что проигранное им пять лет назад состязание в стрельбе по летящим уткам — случайный эпизод.