И верю, небо над родным мне городом-героем Волгоградом, как и над всей Родиной, никогда не будет похожим на рваную рубаху с кровавыми подтеками. Пусть оно остается чистым навсегда и ласкает глаза своими лазурно-голубыми красками.

Москва

1983

Рубежи, перед которыми в дни уличных боев в Сталинграде были остановлены дивизии армии Паулюса, обозначены башнями танков на постаментах. За ними, вдоль берега Волги, тянется узкая полоска земли. На каждом ее квадратном метре и сегодня можно собрать не одну горсть ржавых осколков от снарядов и мин. И сегодня земля здесь все еще пахнет гарью и удушливым тротиловым смрадом. Что же это за люди, которые смогли выстоять в метелях горячего свинца? Как вызрела непреклонная решимость — стоять насмерть и, выстояв, победить?!

Боевые действия на дальних и ближних подступах к сталинградскому берегу Волги подробно освещены в трудах военных историков. На местах героических подвигов высятся памятники и обелиски. Оружие, которым доблестные защитники города отражали натиск гитлеровских захватчиков, бережно хранится в музеях. Все это призвано служить благородной цели — увековечить историческую реальность, столь дорогую сердцу каждого советского человека. Но, осмысливая монументальность застывшего в камне гимна Сталинграду, представляя себе обширность и богатство музейных экспозиций, посвященных битве на Волге, неизменно задаешься жгучим вопросом: что несли в себе защитники этих рубежей? В чем человеческая суть их подвига? У памяти столь же устойчивое долголетие, что и у мемориалов. И именно от нас, живущих сегодня, зависит, насколько продолжительным оно окажется. Наш гражданский долг — сохранить, донести до будущих поколений мысли и светлые чувства тех, кто до последней капли крови сражался у волжских берегов.

Мне хочется поделиться личными впечатлениями, раздумьями о духовном мире участников Сталинградской битвы. Передо мной записи и заметки сорокалетней давности, архивные материалы, воспоминания. Тогда мне, политработнику батальонного звена, довелось быть среди тех, кто отстаивал Сталинград, и время не властно размыть в моем сознании величие тех героических дней, бессмертие людей, с которыми я, по счастью, оказался рядом. Я вижу их лица, словно и не было этой длинной вереницы лет, словно все произошло вчера…

Сорок второй год. Над холмистой степью большой излучины Дона нещадно печет жаркое июльское солнце. На дорогах столбится рыжая пыль. Части Красной Армии отходят на восток. Впереди штабные машины, тягачи и упряжки без орудий. Вслед за ними бредут усталые пехотинцы, артиллеристы, связисты, и дорожная пыль оседает на их спинах с тощими вещевыми мешками. Вот уже который день отступают они к новым рубежам обороны где-то в районе Дона. В небе кружат «юнкерсы» и «мессершмитты», охотясь за движущимися машинами. Одиночным пехотинцам бомбы и пулеметные очереди с воздуха не так страшны: свернул с дороги, припал в первую попавшуюся на глаза канаву и лежи. Но надоело быть беспомощными. Когда же это кончится?

В те дни на сборном пункте севернее Суровикино мне довелось услышать горестные упреки рядового Александра Цыганкова. Когда я закончил изложение очередной сводки Совинформбюро, он сказал:

— Вот такими сводками нас вроде бы норовят убедить: отступление — позор. Правильно, мы и без того знаем — позор. Но почему так получается? Наш взводный погиб при первой же бомбежке. Тут справа и слева показались вражеские танки. Мы остались без командирского пригляда. Что делать? Послали связного в штаб полка, а того и след простыл. Пока ждали его, началась настоящая кутерьма. Смотрим, а уж немецкие танки наши окопы гусеницами утюжат. Кто уцелел, стал откатываться назад. Откатились и мы на запасные позиции. Ведь должны же где-то наконец проявить себя, коль уцелели… А там еще хуже — окопы мелкие: от танков не спасешься. Снова бомбежка, снова артобстрелы, затем танки, за ними фашистские автоматчики. Сатанинская у гитлеровцев тактика — огнем с воздуха прокладывают себе путь. А что может придумать солдат против такой тактики? Вот и откатились почти к самому Дону… Так что не позорьте нас, рядовых, за отступление. Не одни мы виноваты…

В ту пору боевой устав разрешал командирам батальонов и полков размещать командные пункты и штабы на значительном удалении от первой линии обороны. Скажем, штаб полка, как правило, располагался в зоне недосягаемости для пулеметного огня противника, а штаб дивизии — на расстоянии вдвое большем. Разрыв между боевыми порядками и командными пунктами достигал трех-четырех километров. Управление боем в обороне осуществлялось с помощью средств связи. И когда связь нарушалась, на переднем крае наступала растерянность, затем начиналось отступление. И, конечно, за это нельзя было винить рядовых. Назревал пересмотр коренных уставных положений. На практике это было сделано в ходе боев у стен Сталинграда, месяц спустя. А сейчас передо мной стоял рядовой Александр Цыганков, щуплый, подвижный, взгляд умных глаз колючий, требовательный: «Ну, отвечай, отвечай, старший политрук, на мои доводы». И, признаюсь, я тогда не находил слов. Ведь он выражал не только свое мнение. Его отец Василий Иванович Цыганков, крестьянин с хутора Лучновского, что на Хопре, отправил младшего сына на фронт вслед за старшими Григорием, Петром и Антоном отражать натиск врагов, а не отступать в глубь страны. Александр еще не знал судьбы братьев, но выполнить наказ отца было для него святым делом.

В большой излучине Дона развернулись упорные бои с авангардами 6-й полевой армии Паулюса. Против них оборонялись выдвинутые сюда из резерва Ставки части 62-й и 64-й армий. Александр Цыганков действовал как наводчик орудия в противотанковом дивизионе 181-й дивизии.

В конце июля поступил приказ Сталина. Помню, как пронзительно звучали слова приказа:

И заканчивался приказ словами:

Что творилось в душе у наводчика орудия Александра Цыганкова, когда зачитывался приказ, догадаться нетрудно. В борьбе с танками и пехотой противника севернее Суровикино он не дрогнул, за что был награжден медалью «За отвагу». Позже командующий артиллерией 62-й армии генерал Пожарский взял его в армейскую группу противотанковых орудий. Самый младший сын хоперского крестьянина Василия Ивановича Цыганкова более четырех месяцев не покидал огневых позиций в заводском районе Сталинграда.

— Отличный наводчик, вдумчивый агитатор, душевный человек, коммунист, — сказал о нем генерал Пожарский на собрании коммунистов штаба артиллерии после окончания битвы.

…Минуло сорок лет, и мне посчастливилось встретиться с Александром Васильевичем Цыганковым. Ныне он доктор наук, профессор Волгоградского инженерно-строительного института. На груди — целая радуга орденских колодок, и среди них колодка ордена Славы, полученного им за штурм Берлина.