— Я тоже так думал, но колебался.

— Григорий Павлович… Наш автомобиль должен отличаться по качеству, без этих привычных «но»!..

— Разрешите, я сейчас буду у вас.

— Не разрешаю: уже ночь, пора отдыхать. Позвонил, чтоб сказать тебе спасибо и уведомить: первый пункт приказа, согласно рекомендации производственного совещания, будет выглядеть примерно так… Впрочем, завтра сам посмотришь. Спокойной ночи.

Степной ветер, пахнущий весенней прелью, ласково подталкивал Володю Волкорезова то в грудь, то в спину. Он будто пытался закружить туриста, возвращающегося в город по извилистой тропе вдоль кромки моря, голубые клыки которого врезались так глубоко в степь, что казалось, именно здесь Волга собирается ухватиться за край степного небосклона. И если не хочешь обмануться, обходи каждый клык, не жалей ног: обрывистые кручи так и так приведут к Крутояру. Впереди еще целый день отдыха, можно не спешить.

Володя ночевал на берегу Сусканского залива. Тот залив образовался в долине речки Сускан. В момент перекрытия Волга метнула туда свои воды через узкую горловину междугорья, однако расширить владения больше, чем было запланировано гидростроителями, не смогла. Сила волн гаснет в горловине, поэтому залив обрел постоянные границы. Не зря же говорят: тихую воду, без волн, можно тыном запрудить.

Спалось там, на Сускане, тревожно, вероятно потому, что после заводского шума тишина залива обострила слух… Где-то далеко всплескивали весла, звенели девичьи голоса. Звенели и катились по водной глади, как серебряные монетки, высыпанные на стекло. Выйди из палатки, посмотри на воду, прислушайся. Для тебя, холостяк, звенит самая бойкая хохотушка. Звенит призывно и пугливо, даже боязно за нее, вдруг вывернется из лодки и захлебнется. Какой уж тут сон…

В селах каждая девушка вроде рыбки в стеклянном аквариуме — привлекательна и пуглива. Привлекательна естественной красотой, пуглива строгостью к себе — видна со всех сторон, вон сколько глаз следят за ней. Правда, последнее время и в селах стало много модниц в коротких юбках, но это всего лишь наивное подражательство городским. Подражательство перед многолюдием — вот мы какие, не отстаем даже от кинозвезд! — а про себя думают об одном: выйти замуж с чистой совестью, как наказывала мать, чтоб муж не упрекал и верил тебе, как себе, до глубокой старости. От этого в деревне не уйдешь. Материнские глаза во всех окнах, на всех улицах и в проулках.

Думы, думы… Малых деревень становится все меньше и меньше. Они начали таять после того, как сократили карликовые школы. Деревня без школы что колодец без воды: не напиться, не освежиться. Вот и пошли отселяться родители туда, где учатся дети, — в крупные села. Ведь все живут ради детей и хотят видеть их рост своими глазами. Может быть, потом будут жалеть, что дети стали неслухами, поучают отцов и матерей, но что поделаешь, листопад с ветром не спорит.

В туристских походах по глухим местам Володя насмотрелся на буйный рост бурьянов в бывших огородах малых деревень… Свои мысли по этому поводу он высказал как-то отцу. Тот выслушал и только сказал:

— Дурью мучаешься! Знаю, зачем бродишь по глухим закоулкам. Невесту на кладбищах не ищут. Пора за ум браться. Мне неважно, откуда приведешь жену, лишь бы чиста была и внучат рожала…

У Володи еще до призыва в армию была на примете девушка из владимирской деревни Заозерки, однако теперь той деревеньки не стало, а девушка затерялась в районном селе, попала в сети многолюдия и, кажется, завяла до цветения. Серебрянка. Голос напевный, глаза улыбчивые, притягательные, движения мягкие. Дала слово ждать до возвращения из армии, хранить верность. Строга была, даже ни разу не обняла.

— Потом, — говорила она, — потом, когда поженимся…

И не обняла… Отец знал эту историю, однако сейчас разговор с ним сын завел в другом плане, но он, как всегда, опередил думы собеседника и тем самым отрезал путь к доверительному обмену мнениями. Строгий и дальновидный старик верит только своему уму, или ему просто трудно убедить себя, что сын, как он говорит, неуч, тоже научился читать книгу жизни по первоисточникам — не зря же столько исходил на своих двоих с рюкзаком на загорбке.

Думать никто не учит, думы сами собой приходят в голову, было бы понимание. И Володя стал понимать отца раньше, чем тот предполагал. Еще семь лет назад, в день двухлетия со дня смерти матери, отец сказал:

— Строй, сын, свою жизнь, как разум подсказывает, навязывать тебе свою волю не буду.

Он хотел подготовить сына к разговору о женщине, с которой встречался на службе, ходил с ней в театр, но не решался привести в дом. Однако Володя опередил его:

— Я тоже не буду тебе мешать. Женись. Говорят, молодые дамы добавляют старикам прыткости к финишу…

Отец как в рот воды набрал, ничего больше не сказал. Посидели, помолчали и разошлись. Через несколько дней в особняке появилась молодая, красивая Виктория Павловна. Отец объявил ее хозяйкой дома, и она быстро вошла в эту роль. Шофер личной машины больше выполнял ее распоряжения, чем самого академика; садовник забыл о фруктовых деревьях и занимался только цветами. Перед научным сотрудником Станиславом Павловичем, который все чаще и чаще стал появляться в библиотеке мужа, она поставила задачу:

— Провести полную инвентаризацию всех материальных и духовных ценностей по страховой ведомости — нельзя жить беззаботно.

В тот день, когда Володя получал аттестат зрелости, Виктория Павловна пошла в школу вместо отца, томная и строго внимательная к друзьям сына академика. А утром вложила в его аттестат предъявительский чек на тысячу рублей для «подготовки» в избранный институт.

Володя не спешил искать свое счастье в институтских приемных комиссиях. Он все лето колесил по дальним и ближним окрестностям Москвы с друзьями-туристами. Затем махнул в Атлантику с экспедицией научно-исследовательского института рыбной промышленности подручным дизелиста. Больше года набирался строгой мудрости океанских рыбаков, затем его призвали в армию; оттуда вместе с однокашниками приехал на стройку автомобильного завода.

Предъявительский чек так и лежит в аттестате. Как-никак, тысяча рублей дана для поступления в институт, только в какой — еще не решил. Прежде всего надо установить призвание. Хотя в течение этих семи лет заботливая «дама», успевшая стать фактически и юридически хозяйкой дома академика Волкорезова, присылала и программы, и добытые по знакомству билеты приемных экзаменов в институты разного профиля, Володя не спешил: без призвания любой профиль мозги клинит. Она же не раз намекала, что в солдаты и рабочие идут те парни, которые провалились, не попали в институты — «дебилы». Слово «дебилы» дежурит на ее языке, когда речь заходит о таких, как Володя.

Все разговоры с отцом о призвании заканчивались обычно так:

— Смотри, сын, смотри.

— Смотрю, отец, смотрю.

— Тогда говори, куда тебя тянет. Помогу.

— Не решил пока. Ведь сам когда-то говорил: поневоле стать ученым нельзя, но человеком быть обязан. Хороших слесарей, механиков, шоферов, хлеборобов без призвания тоже не бывает.

После такого разговора отец замолкал, как бы уходил в себя или, споря с самим собой, прятал от сына усталые глаза. Однако недавно прислал письмо, вроде извинительное. Вычитал в какой-то газете имя сына в числе зачинателей общезаводского движения молодежи за качество. Понравилось ему, что сын осваивает новейшую технику производства автомобилей, и пишет: «Рад за тебя, Володимир, так держать». Не Володька, не Вовка, а возвышенно — Володимир. И ни слова о своих делах, о семейном благоустройстве.

Академик, похоже, не забывает о сыне.