— Мартино, сварщик по тонким швам.
— Откуда? — спросил его дежурный по комнате, верткий остроглазый Витя Кубанец.
— Ташкент, город хлебный, по Неверову: зимой тепло, летом жарко. Слыхали про такой?
— Слышали. Как там?
— Трясет. Когда был аврал, люди зарабатывали, а когда я приехал, зажали: каждый шов под рентген берут…
— Здесь тоже контроль за качеством.
— Ну и пусть, меня теперь не прихватят. А если прихватят, отшвырнусь на лето в Сибирь, там нашего брата на вес золота ценят. Таких сварщиков, как я, не густо.
— Где же ты специальность приобрел?
— Два курса техникума… Впрочем, угрюмцы, это я по Шишкову вас так величаю, давайте швартоваться по-настоящему!
Он вынул из-за пазухи бутылку с бумажной пробкой. Запахло самогоном.
— Для смазки контактов. Крепок — на острие ножа синим огнем полыхает. Маркировка — буряк со стеблем самосадной махорки. Все натурально. Это мне мамахен на дорогу сварганила. Надеюсь, дежурная закуска у вас есть, — скажем, лимон в виде луковицы?
И тут же вмешался в разговор Володя Волкорезов, высокий неторопливый парень, инструментальщик автобазы:
— Погоди, с помощью сивухи с нами контакта не найдешь. Угости сначала музыкой. — Володя стукнул ногтем по деке гитары, которая висела за спиной у парня, назвавшего себя Мартино.
— Музыка не мое призвание. Это бутафория. Не отставайте от жизни. Девахи теперь принимают гитару как пароль: дай аккорд, подмигни и… твоя.
— Где ты раскопал таких?
— Везде есть. Имею личный опыт по Ташкенту. И здесь приглядел. Угодно, через час приведу: по трояку с души и до свидания…
— А ты, косматик, видать, пинка просишь!.. — возмутился вспыльчивый Рустам Абсолямов.
— Ну зачем, дорогой, так резко рубишь узы большой дружбы? Надо реально смотреть на жизнь и правильно понимать человека специфической профессии: тонкая сварка не каждому по уму.
— Покажи документы, — потребовал Рустам.
— Какие могут быть документы в такой обстановке? Паспорт сдан на прописку, трудовая книжка в отделе кадров, направление у мастера…
— Не плети лапти, тут все грамотные, — строго предупредил его Володя Волкорезов.
— Милиция теперь работает без оскорбления личности. — И парень извлек из заднего кармана брюк замызганный студенческий билет и зачетную книжку. Володя прочитал вслух:
— Огородников Мартын… уроженец Куйбышевской области, деревня Усовка.
— Местный итальянец. Посмотри, какие у него отметки в зачетке, — попросил Рустам.
— Сплошняком тройки… вот тут, кажется, подтирал, переделывал двойку на тройку…
— Презираю криминалистов, — скривился Мартын, — дешевые люди!
Рустам прошел к двери, открыл ее и отчеканил:
— В нашей комнате тебе нет места.
— Как это нет? Меня комендант направил сюда, а ты порог показываешь. Это превышение власти. За такое знаешь что бывает?..
— Знаем, — ответил за всех Володя, — поэтому иди к коменданту и скажи: в девятой мест нет…
Окинув растерянным взглядом стены и потолок, Мартын сунул свою бутылку за пазуху и вдруг взмолился:
— Ребята, одолжите по рублевке.
— Можем дать еще и по затылку, только катись отсюда.
— Пожалуйста, уйду, если не откажете в просьбе.
И ребята пожалели его: полезли в карманы, выложили перед ним на стол по рублю.
— Брависсимо, синьоры, за это моя душа будет согрета теплым женским дыханием…
И он, наигранно улыбаясь, направился к выходу.
— Иди и не оглядывайся, — бросил ему вслед Рустам.
— Не оглядываюсь, — ответил тот, мягко закрывая за собой дверь.
Друзья сникли, стыдясь встретиться взглядами. Наконец дежурный по комнате Виктор Кубанец сказал:
— Казаки, а ведь он всех нас объегорил. Никакой комендант его сюда не направлял. Он просто ловкий пройдоха.
— Вернуть его во что бы то ни стало! — потребовал староста Василий Ярцев. — Иначе он еще соседей «объегорит», и нам перед комендантом стыдно станет.
И вернули… хомут на свою шею. Каких только номеров не выкидывал этот «Мартино», особенно в первую неделю. Койку свою оставлял незаправленной, знал: за него уберет дежурный. Завтраки и ужины брал из холодильника без оглядки, как безденежный человек, зная, что до получки его никто не заставит покупать продукты. Отсутствием аппетита не страдал. Часто даже ночью заглядывал в холодильник, затем лез под одеяло, накрывался с головой и там истреблял все, что было оставлено на завтрак. В общем, всем своим поведением давал понять: коль староста решил воспитывать его — терпите, еще не то будет.
Прошла неделя, и новый жилец вдруг воспылал желанием выслужиться перед терпеливыми старожилами. Взялся подменять дежурных всех подряд. До подъема успевал вымыть полы, согреть чай, накрыть на стол, потом, пока ребята умывались, принимался заправлять койки по единому образцу — под линейку, конвертами, в центре — подушка куклой. Прямо художник-декоратор! И никому не разрешал портить его композицию. На работу убегал раньше всех — там у него что-то не ладилось, — а возвращался под хмельком.
Однажды ребята выдворили его из комнаты и сказали, чтоб без коменданта не возвращался.
Часа через два в девятую комнату зашел комендант.
— Жалоб на Огородникова больше не принимаю, — сказал он. — И не расписывайтесь в своем бессилии: человек к работе не может пристать, а вы собираетесь вытолкнуть его на произвол судьбы.
Мартын поглядывал на ребят с виноватой улыбкой.
— Хотите знать, почему я пил? С горя: два сварочных агрегата запорол. Хотел удивить вас высоким заработком, стать ударником, а попал в аварийщики…
Пришлось помогать парню. Благо Виктор Кубанец, по специальности электрик, разбирался в схемах устройства агрегатов, а Володя Волкорезов и Рустам Абсолямов знали слесарное дело. Подключился к ним и Василий Ярцев. Целую неделю после работы, ночами, перематывали они спаленные катушки и перебирали пластины подплавленного трансформатора. Отремонтированные агрегаты мастер принял, но Огородникова к работе не допустил. Мартын снова перешел на коллективное довольствие девятой комнаты. Завтракал и ужинал «дома», за общим столом. Куда его пристроить — никто толком решить не мог.
И вот Василий Ярцев пригласил Огородникова стажером на самосвал, зная, что пользы от него будет немного, — все же со стажером рейсы в дальний карьер и погрузка пойдут веселее и быстрее.
Мартын согласился.
Хорошо, отметил про себя Ярцев, смотришь, приноровится к рулю, вот тогда можно будет потребовать: возьми, брат, себя в руки, причешись, в режим шоферской жизни войди, после чего получишь право водить машину. Зацепить его надо за живое. Если хоть раз нормальный человек испытал послушность машины на ходу, потом во сне будет видеть себя за рулем…
Так думалось, так хотелось…
Тронулись в первый рейс. Мартын сидел в кабине, смотрел только на дорогу и ничего не замечал, похоже — спал, как заяц, с открытыми глазами. На втором рейсе в момент погрузки успел сбегать к буфетчице, и будто подменили парня: посвежел, глаза забегали, заискрились.
— Тут у меня тоже есть верные друзья, — похвалился он.
— Кто?
— Обкатаемся, познакомлю. Можем с ночевкой пришвартоваться. Я ведь тутошний уроженец. Со мной не пропадешь…
— Ты, видать, хлебнул?
— Не хлебнул, а освежился для бодрости, но ты не сумлевайся, запаху не будет. Я ведь знаю, в кабине не должно пахнуть сивухой, потому рябиновку советую заказывать. Хочешь, бутылочку на тебя законтрактую?
— Хочу… Чтоб разбить ее о твою голову. Ясно?
— Ясно. — И, высунув лохматую голову из кабины, Мартын громко крикнул: — Поехали!
Крикнул так, чтоб поняли погрузчики: он не просто стажер, а командир. И тут же сознался, что в буфете назвал себя уполномоченным по экспериментальным рейсам — каждая секунда на учете, — потому буфетчица отпустила без задержки.
Теперь Огородников не умолкал ни на минуту. Ни хороший накат самосвала, ни четкая работа двигателя, ни сам процесс подготовки к экспериментальным рейсам — ничто его не интересовало. Он то подсвистывал встречным и поперечным, то рассказывал всякие небылицы о жителях деревень и поселков, что подступали к дороге справа и слева, то вдруг начинал барабанить пальцами по ветровому стеклу. И вдруг:
