Вместе со мной от Сталинграда, через Запорожье, Одессу, через Польшу до Берлина дошел бывший грузчик элеватора Андрей Гордеевич Логинов и…

Иду к элеватору, и под ногами похрустывает шлак угольных топок. Поблескивая сизыми оттенками, окатыши шлака похожи на черных тараканов. Я даже остановился, посмотрел на обочину — нет ли там воды или просто лужи? В сумерках черные тараканы носятся по земле в поисках водопоя.

Столкнуться с огромными массами черных тараканов мне довелось в Берлине после переправы через соединительный рукав канала Тельтов — Даме.

Ожидая возвращения разведчиков, я прилег на отлогий откос дамбы недалеко от воды. Лежу, прислушиваюсь к свисту пуль, вглядываюсь в задымленное небо. За дамбой должна взвиться зеленая ракета наших разведчиков: «порядок, можно начинать переправу». Рядом со мной притаились радист Петр Белов и помощник командира огневого взвода полковой батареи Андрей Логинов. Сигнала все нет и нет. Вечерняя темнота уже сгустилась до смолистой черноты. Земля вздрагивала от дальних взрывов. И вдруг чувствую, будто зашевелился, задвигался верхний слой покрытия дамбы. Непонятный шорох справа и слева. Затем за спиной, у воды, послышались чмокающие звуки. Словно свора собак жадно принялась лакать воду. Не веря ни ощущениям, ни слуху, я поднялся под прикрытием дамбы, прошелся вдоль берега. На каждом шагу под ногами треск и омерзительное чавканье. Остановился, и треск прекратился. Шагаю снова и чувствую, что давлю какие-то существа. Включаю карманный фонарь и… О, ужас! Скопища черных тараканов. Крупные, они, поблескивая сизыми спинами, войлоком наползали на песчаную отмель, к водопою. И так дружно и неотвратимо, сплошняком, что некуда поставить ногу, хоть взлетай на воздух.

Наконец-то взвилась зеленая ракета. Радист передал сигнал штурмовым отрядам — «начинайте!». И я, не задерживаясь, перенес свой наблюдательный пункт на чердак полуразрушенного дома за дамбой. Просто-напросто тараканы вытеснили нас из безопасного укрытия.

Тотчас же прибывший ко мне начхим полка объяснил причины такого нашествия черных тараканов. Три недели назад на эту часть Берлина, на Рудов, был обрушен удар двух тысяч американских «бостонов». Остались сплошные развалины. Водопровод и канализация вышли из строя. Всюду камни и кирпичная пыль. Нигде ни капли воды. И вот тараканы, вероятно, чутьем нашли путь к воде через дамбу и в эту ночь сползлись сюда со всех улиц и кварталов разрушенного района.

В полдень мне позвонил командир полковой батареи:

— Товарищ майор, скончался гвардии сержант Андрей Гордеевич Логинов.

— Как скончался?

— В медсанбате после ранения в грудь.

— Где он был ранен?

— Подобрали на дамбе отводного канала…

— Не может быть…

Я вспомнил нашествие черных тараканов. Будь они прокляты. Из-за них я поспешил сменить наблюдательный пункт. Андрей Логинов почему-то замешкался, приотстал от меня. В тот момент мне подумалось: «Он остался встречать своих батарейцев». Приотстал и, как теперь выяснилось, попал под свинцовую метель, взметнувшуюся в тот момент над дамбой.

Через час после звонка командира батареи я был уже в медсанбате дивизии. Андрей Логинов лежал рядом с командиром соседнего полка, тоже моим земляком Ефимом Дмитриевичем Гриценко, который был ранен при форсировании канала Тельтов. Пуля пробила ему сердце, и в медсанбат он был доставлен уже мертвым… И сейчас вижу их перед собой: лежат два богатыря земли сибирской — полковник и сержант — рядом, неподвижно, будто уснули от смертельной усталости и не могут проснуться. Плечистые, гвардейского роста, лица строгой мужской красоты. Темные кудри Андрея будто вновь, как на эстраде элеватора, вспенились, только теперь в них обозначились белые, с синеватыми оттенками завитки. Пепельная краска войны. Она вплелась в его кудри где-то под Берлином, а может быть, в минувшую ночь. До этого я не замечал, что он седеет. Ведь ему было всего двадцать шесть лет.

Досадная утрата. Столько пройдено — и вот на́ тебе, из-за каких-то тараканов… Впрочем, на войне трудно, даже невозможно угадать, где тебя ждет верная удача, а где подстерегает та самая опасность, после встречи с которой ты больше не увидишь солнца. Перетерпели бы мы этих тараканов, возможно, Андрей Логинов был бы жив. Но кто знает. Быть может, и меня и радиста ждала там гибель вместе с Андреем — могло быть так. В бою, на переднем крае, у смерти, которая ходит за тобой, — свои дороги. И дело не только в том, что ты замешкался или оглянулся не там, где надо, — знал бы, где упасть, солому подостлал! — а в стечении обстоятельств. Случайная смерть возможна везде, а в бою многое зависит от твоего умения чувствовать опасность, от сноровки и того самого счастья, которое подарила тебе жизнь, включая боевое мастерство.

…Иду к элеватору неторопливым шагом. Под ногами хруст. Это шлак хрустит на каждом шагу. К осени посыпали дорогу, чтобы машины с зерном не буксовали. Иду со своими думами, вспоминаю своих боевых друзей и дороги, которые привели к центру Берлина.

Двадцать восьмого января 1943 года, когда прозвучали последние выстрелы на Мамаевом кургане, кто-то из моих однополчан сказал:

— Город на Волге выстоял, пусть теперь город на Шпрее дрожит!..

То был переломный момент в ходе войны. С той поры все военные дороги вели нас в Берлин. Исход штурма столицы третьего рейха был таким образом предрешен в сражениях на Волге. А когда на Курской дуге загремело стократное Бородино, то гром боев, как гласила солдатская молва, докатился до стен рейхстага, и на наших западных границах стали подниматься, будто разбуженные этим громом, полосатые пограничные столбы с гербом Советского Союза.

— Они поднимаются по ночам, как привидения. А днем их вновь роняют фашисты, но на следующую ночь они опять встают, — рассказывали наши солдаты.

Прошло немногим более года, и осенью сорок четвертого воинам, очистившим Белоруссию и Украину от оккупантов, представилась возможность проверить достоверность молвы об оживающих пограничных столбах.

В наш 220-й гвардейский полк влилась группа призывников из Западной Украины и Западной Белоруссии. Среди них был Шота Платонович Тибуа, смуглый парень небольшого роста. Нос с горбинкой, глаза карие, с янтарным отливом. Его зачислили в четвертую роту.

— В оккупации был? — спросил его писарь роты.

— Не был, — ответил Тибуа.

— Откуда призван?

— Не призван, а сам прибыл. Сначала надо спросить — откуда родом, потом — откуда прибыл, — сделал он замечание писарю и, помолчав, ответил: — Я горный человек, война застала меня в Белоруссии, оттуда и прибыл.

— Почему же говоришь, что в оккупации не был? — заметил писарь.

— Ты плохо знаешь партизанскую клятву: мы не признавали оккупации, ходили по своей земле, жили по советским законам, потому и говорю — не был.

— Ладно, — согласился писарь. — А присягу давал?

— Пять раз! Сначала перед командиром отряда, потом еще четыре — перед гербом Советского Союза на пограничном столбе…

Писарь, улыбаясь, оглянулся, как бы ища свидетелей разговора.

— Не веришь? Сходи на Буг, там, недалеко от Бреста, ниже моста, найдешь два столба и прочитаешь: «Шота Тибуа». Это я гвоздем расписался. Было четыре таких столба, но осталось два…

— Где же остальные?

— Немцы сожгли. Мои столбы сожгли. Один раз из костра вытащил и поставил, а второй раз не успел: пуля ногу пробила…

В тот же час Шота Тибуа оказался в центре внимания гвардейцев четвертой роты. На него смотрели как на привидение, с которым была связана легенда о пограничных столбах. Андрей Логинов, которого в тот день перевели из пехотинцев в артиллерию, подарил ему гимнастерку с отложным воротничком и фуражку с красным околышем… Хотя уже стояли холода, но Тибуа принял все это с радостью; вскоре появились у него и армейские брюки и сапоги. В общем, еще задолго до того, как на склад вещевого снабжения полка поступило обмундирование для нового пополнения, Шота Тибуа ходил в полной форме.