Игнорируя любопытные взгляды, бросаемые в ее направлении на улице, а также удивление на лице дворецкого, открывшего дверь, Пиппа объявила о своем приходе. Тротула без приглашения шмыгнула в фойе. Пиппу вместе со спаниелем препроводили в чудесную желтую приемную.
Пиппа подошла к окну и взглянула на площадь, рассматривая фасады домов, окружавших ухоженный квадрат земли, и представляя свою жизнь здесь в качестве графини Каслтон. Все эти дома принадлежали самым знатным аристократам. Рядом жила сама леди Джерси!
Пиппа не могла представить, чтобы дама-патронесса «Олмак» нашла время или захотела навестить новую соседку или поинтересоваться странными занятиями Пиппы. В этом роскошном ухоженном доме не было места анатомии или цветоводству.
Мимо проехала виконтесса Тотнем, с привычной гордой осанкой, высоко держа голову. Еще бы! Она мать одного из самых влиятельных в Британии людей, будущего премьер-министра, который через три дня женится на Оливии, самой прелестной из дочерей Марбери.
Пиппа вдруг подумала, что эта комната, светлая, с роскошной обстановкой, в здании на самой известной лондонской площади, – идеальный дом для Оливии. И как удачно, что сестра скоро будет жить этой жизнью. Счастливо.
Но в этом месте не было ничего, что сделало бы его идеальным домом для Пиппы.
В его хозяине не было ничего, что бы сделало его идеальным мужем для Пиппы.
Ничего, что влекло бы ее в это место.
«Здесь не было Кросса».
Нет. Кросс, похоже, жил в захламленном кабинете на первом этаже казино, в окружении документов и всякого хлама, глобусов и счетов, и неприятных старых картин. И большего количества книг, чем должен иметь человек в одной комнате. Там едва можно было протиснуться. И все же там ей было более удобно, чем здесь.
Она бы с радостью жила там. С ним.
Собака села и вздохнула, чем привлекла внимание Пиппы. Она почесала Тротулу за ухом. И получила за все труды едва заметный взмах хвостом.
Наверное, Тротула тоже жила бы с ними.
Только их никто не приглашал.
Кросс исчез из ее постели в ночь Столпотворения, после того как овладел ее телом и душой и уверился, что она отчаянно его любит. Два дня Пиппа ждала его возвращения. Две ночи лежала в постели, вздрагивая при каждом звуке, уверенная, что Кросс снова взберется на балкон и придет к ней. Не оставит же он ее.
И наверняка передумает.
Кросс не передумал.
Оставил ее одну. Обдумывать свое будущее. Ее выбор. Все, что лежало у нее на сердце.
Оставил ее одну, дав возможность прийти к ясному пониманию того, что не она нуждается в спасении.
– Две прелестные леди!
Веселое приветствие Каслтона вернуло Пиппу к действительности, и она повернулась к своему красивому улыбающемуся жениху. Тротула поспешила к нему, приседая в ожидании, что ее погладят.
В обществе Каслтона невозможно было не улыбаться. Он был добрым, хорошим человеком, довольно красивым, очень богатым и титулованным. Мечта любой аристократической матери. Было и еще несколько качеств, о которых только могла молиться молодая девушка.
Все, кроме любви.
И неожиданно это странное, неуловимое, неопределимое слово стало для Пиппы всем. Куда большим, чем все остальное.
Как она превратилась в такую плаксу? Она, которая никогда не верила в эмоции? Которая всегда считала духовное менее реальным, чем факты… Которая всегда игнорировала сантименты. Как получилось, что она стоит тут, в приемной дома, который должен стать ее домом, с человеком, который намерен стать ее мужем, и думает о любви?
Кросс изменил ее.
Даже не пытаясь сделать это.
– Милорд, простите, что пришла без предупреждения.
Каслтон, сидевший на корточках рядом с Тротулой, поднял глаза.
– Предупреждения необязательны. В конце концов, меньше чем через неделю этот дом станет вашим, и тогда предупреждений вообще не понадобится. Хотя, полагаю, помолвка само по себе предупреждение.
Вот она, ее подсказка!
Пиппа придумала тысячу способов начать этот разговор. Мягкий, дипломатический, уклончивый. Но поскольку она была Филиппой Марбери, то и выбрала честный:
– Милорд, я не могу стать вашей женой.
Каслтон не перестал гладить Тротулу, и на секунду ей показалось, что он ее не расслышал. Прошло несколько долгих секунд, прежде чем он встал и сунул руки в карманы жилета.
Они стояли так целую вечность. Пиппа отказывалась отводить взгляд от этого славного человека, который сделал ей предложение, хотя мог найти невесту получше. Более нормальную. Замечательного человека, который ухаживал за ней, хотя она была самой странной в Лондоне женщиной.
– Простите, – добавила она.
– Вы считаете, из нас не выйдет хорошая пара? – спросил Каслтон.
– Думаю, из нас получилась бы прекрасная пара, – ответила она. – Но все пошло не так.
– Не так?
Пиппа судорожно вздохнула:
– Я думала, что смогу… думала, что буду…
«Я думала, что буду просто изучать брак. Исследовать наслаждение. И не страдать при этом от последствий».
– Вам требуется еще время? Чтобы все обдумать? Нам необязательно венчаться так скоро.
У нее было больше года. Пиппа рассматривала Каслтона со всех ракурсов. Планировала жизнь с ним. Она готовилась к этой жизни. И всего за одну неделю… один день… одну минуту… все изменилось.
Пиппа покачала головой:
– Мне не нужно дополнительное время.
– Понимаю, – кивнул он.
Она была готова поклясться, что он ничего не понимает.
– Думаю, нам нужно научиться любить друг друга, – продолжал он. – Я наверняка смогу научиться любить вас.
Как любезно с его стороны. Он и вправду хороший человек.
Раньше этого казалось достаточно. И его самого казалось достаточно. Более чем. Граф был готов стать ее партнером, спутником, позволить жить той жизнью, которой она заслуживала. Дать ей брак. Детей. Безопасность. Все, чего требовали молодые женщины в 1831 году.
Раньше.
До того как она решила, что ей нужно больше.
Пиппа взглянула в его теплые карие глаза:
– К сожалению, я не смогу научиться любить вас.
Каслтон широко раскрыл глаза, и она поняла, что обидела его своими необдуманными словами.
– Я не хотела… просто…
Она не знала, что сказать. Как все исправить.
Пиппа замолчала, ненавидя это состояние, те чувства, которые весь мужской род вызывал в ней последнее время.
И она сказала правду. Снова.
– Мне очень жаль, милорд…
И это было правдой.
– Но обеты. Я не могу дать их вам.
– Обеты? – удивился он.
Дурацкая церемония. Та, из-за которой все началось.
– Покорность и послушание, почитание, болезнь и здравие… все это мне по силам.
Понимание мелькнуло в карих глазах.
– Я согласен со всем этим. Полагаю, главная проблема – это любовь.
Он слегка усмехнулся.
– Отречься от всех остальных, – произнесла она.
Пиппа не могла отречься от остальных. Даже от того единственного, который так много для нее значил.
Она глубоко вздохнула:
– Милорд, боюсь, я влюбилась в другого: случайная и несчастная любовь.
Его лицо смягчилось.
– Понимаю. Это многое меняет.
– Верно, – согласилась Пиппа, прежде чем передумать и добавить: – Нет, не совсем. Он…
Она осеклась.
«Он женится на другой…»
– Это чувство не взаимно.
– Как такое возможно? – нахмурился Каслтон.
– Не стоит так поспешно защищать меня. В конце концов, я только что разорвала нашу помолвку. От вас требуется ненавидеть меня.
– Но я не могу ненавидеть вас. И не стану. В современном мире приходится идти на риск. – Каслтон помедлил, гладя прижавшуюся к его ноге Тротулу. – Если бы только браки заключались при рождении!
– Мы скорбим о прошлом, – улыбнулась Пиппа.
– А я хотел бы жить в средневековом замке, – весело признался граф. – И думаю, вы бы стали превосходной хозяйкой. Всегда окруженной собаками. Скачущей верхом с мечом на поясе.
Пиппа рассмеялась, представив забавное видение.