Она подняла голову, умирая от желания, неутоленной потребности в низменного рода любви.

– Пожалуйста, – взмолилась она, гладя его волосы, плечи, живот. – Пожалуйста, Джаспер!

Он закрыл глаза. Мышцы на шее напряглись.

– Пиппа, я пытаюсь поступать как надо. Быть порядочным.

Она, как никто, понимала его. Однажды Кросс обвинил ее в том, что она живет в черно-белом мире. Но в этот момент к этому миру примешались и оттенки серого. Она видела, что его «правильно» было совсем неправильным. Что порядочность не принесет утешения никому из них.

Завтра он может вспомнить о чести и порядочности.

Завтра все вернется к правильному и неправильному. Черному и белому. Правде и лжи.

Но сегодня все изменилось.

Пиппа подалась вперед, прижавшись голой грудью к его голой груди. Прижавшись губами к губам в долгом поцелуе. Отказываясь слышать о порядочности.

– Вот это правильно, Джаспер. Одна ночь с тобой. Моя первая ночь… моя единственная ночь. Пожалуйста.

Кросс сжал ее грудь, и она почувствовала, какой конфликт бушует в его душе. И полюбила его за это еще больше.

– Ты пожалеешь об этом. Ты и твоя нелюбовь к нечестности.

Она не пожалеет. Пиппа знала это абсолютно точно.

– Никогда. Никогда не пожалею о встрече с тобой.

Именно в этот момент до нее дошло, что это правда. Что до конца жизни, став женой Каслтона или старой девой с погубленной репутацией, она будет знать, что эта ночь была самой прекрасной в ее жизни. И навечно запомнит этот момент. И будет наслаждаться им.

– Это и твоя первая ночь, – продолжала она. – Твоя первая ночь за шесть лет.

Его глаза потемнели. И она увидела в них обещание наслаждения.

– Пусть это буду я, Джаспер. Пусть она будет моей. Пожалуйста!

Большой палец обводил ее сосок, посылая молнии наслаждения. Прямо в то место, где лежала его рука – невыносимое искушение. Она охнула, и он поцеловал ее, прежде чем отстраниться.

– Я с самого начала пытался тебе противиться. И каждый раз безуспешно.

– Не стоит и сейчас добиваться успеха, – прошептала она. – Я этого не вынесу.

– У меня не было ни единого шанса, – ответил Кросс, широко раздвигая ее бедра, и потянул ее на себя, пока она не оседлала его. Ее голая попка прижималась к твердому свидетельству его возбуждения. Он привлек ее к себе и стал целовать долгими мучительными поцелуями, от которых сладкая боль распространялась повсюду: в груди, в бедра, в мягкое местечко между ними.

Пиппа стала раскачиваться. Он оторвал от нее губы. Глаза под тяжелыми веками сверкали наслаждением.

– Но я погублю тебя, Пиппа. Покажу тебе наслаждение, которого ты никогда не знала. О котором никогда не мечтала. Снова и снова, и снова, пока не будешь молить, чтобы я не останавливался.

– Я уже прошу: не останавливайся.

Кросс улыбнулся и стал перекатывать соски между пальцами, пока они не затвердели и не заныли.

– Я даже не мечтал об этом.

Он притянул ее к своему рту и стал брать губами, зубами и языком, пока Пиппа не обезумела от ощущений.

Человеческое тело действительно поразительно.

– Джаспер… – прошептала она, вкладывая в это имя все свое желание, наслаждение и изумление, и он, продолжая сосать, проник в нее одним пальцем и стал мучительно медленно двигать.

– Ты такая тугая там… истосковалась по моим губам.

Но в эту игру могут играть двое.

– Вы тоже тверды, милорд.

Он прижался к ней. Раз. Другой. Пиппа вздохнула от наслаждения.

– Это ты делаешь меня твердым, мой маленький ученый.

Она не смогла устоять.

– Я бы с удовольствием исследовала это необычное явление, если бы могла.

Он взял ее руки и положил на то место, где ткань едва не лопалась.

– Кто я такой, чтобы мешать твоим исследованиям?

Ее пальцы играли на твердом возвышении, и ей очень захотелось его увидеть. Ощутить. Быть с ним любым возможным способом.

Пиппа коснулась пуговицы и встретилась со свирепым взглядом Кросса.

– Можно…

– Я только об этом и мечтаю, – тихо засмеялся он.

И Пиппа так и сделала. Расстегнула его брюки и ахнула, увидев его, твердого, длинного и…

– О господи, – прошептала Пиппа, не в силах сдержаться и потянулась к нему, гладя и лаская. Кросс ответил тихим стоном, и она неуверенно замерла.

– Тебе бо…

– Это невероятно, – прошептал он в ответ и взял ее руку, показывая, как правильно касаться его. – Когда я впервые встретил тебя, – выдохнул Кросс, – хотел ощутить твои пальцы на мне. Не мог не смотреть на них. Был ими одержим.

Пиппа безошибочно читала в его глазах желание.

– Они кривые.

Он снова поцеловал ее.

– Они идеальные. Я никогда еще не чувствовал себя так близко к раю.

Тем временем его пальцы скользили внутрь и обратно с шокирующей легкостью.

– Это еще ближе к небесам. А вот это уже рай.

Пиппа приподнялась, чтобы предоставить ему лучший доступ, позволить его пальцам проникнуть еще глубже.

Волна за волной ощущений накатывала на нее, пока она не потеряла силы. Руки легли на его грудь.

– Ты так прекрасна, – сказал он. – Такая нежная и скользкая… само совершенство.

Пиппа кричала и не могла остановиться, когда он вышел из нее. Не могла перестать двигать бедрами, прижимаясь к нему, моля о наслаждении, которое он показал раньше… наслаждении, которое научил ее находить и требовать. Кросс проник вторым пальцем в нее, и она выгнула спину, приветствуя ощущения.

– Такая тугая. Такая мокрая, – шептал он, и эти слова лишали ее остатков стыда.

– Я хочу быть в тебе, когда ты кончишь.

Пиппа никогда не слышала таких странных, непонятных выражений. Но вдруг поняла, что тоже этого хочет.

– Пожалуйста…

– Пожалуйста, что?

Ей следовало бы сгореть от унижения. Но она слишком сильно хотела его.

– Пожалуйста… возьми меня.

Кросс тихо выругался.

– Я больше не могу ждать ни минуты.

Она подумала, что он подомнет ее под себя, и попыталась слезть с него, чтобы было удобнее сменить позицию, но он остановил ее.

Сбитая с толку, Пиппа взглянула на него.

– Но не стоит ли нам…

– Нет.

Пусть она неопытна, но знала примерную позицию. Поэтому Пиппа уперлась ладонями в его грудь, чувствуя, как сильно бьется его сердце.

– Ты уверен? Я никогда не читала о… Я должна быть под…

– Кто из нас делал это раньше?

Пальцы продолжали двигаться, подчеркивая его искусство, и Пиппа только вздохнула, ощущая, как кости превращаются в желе.

Когда наслаждение стихло, оставив ее опустошенной и сгорающей от желания, вернулась логика.

– Все было только для меня, – указала она.

Кросс усмехнулся:

– Доверьтесь мне, моя умная леди.

Он шевельнул бедрами, и кончик его плоти вошел в нее, даря почти невыносимое наслаждение.

– Я помню основные движения.

Он медленно скользнул в нее, и Пиппа подумала, что сейчас умрет от невыносимого жара, от ощущения того, что он растягивает и наполняет. Немного больно, немного странно, и все это вместе составляет наслаждение. Ее глаза широко раскрылись, когда Кросс вошел до конца и замер, с беспокойством глядя на нее. Руки легли на ее бедра.

– Пиппа! Тебе больно, любимая? Мне остановиться?

Она убьет его, если он остановится. Эта была самая поразительная вещь, которая с ней случилась. Все страхи, и вопросы, и тревоги, которые Пиппа питала по этому поводу, оказались необоснованными. Теперь она это понимала: и выражение лица, и румянец, и знающие улыбки, которые она наблюдала у сестер, у лондонских дам. И она хотела. Хотела всего.

– Не смей останавливаться, – прошептала она. – Это удивительно.

Пиппа приподнялась, и Кросс тихо выругался.

– Это так и есть, правда? – согласился он. – Это ты удивительная.

Его руки вели ее, поднимали, позволяли скользить по его твердой жаркой длине.

– Боже… Пиппа, это так… ты такая…

Кросс снова приподнял ее, и они оба застонали, когда она вобрала его в себя. Боль прошла. Ее прогнало невыразимое наслаждение.