— У меня нет времени. Если хочешь, устанавливай его сам.

— Похоже, что у тебя никогда нет времени ни на что по дому.

— Клей, я работаю по восемь часов в день! Кроме того, зачем культивировать интересы, которыми никогда не собираешься пользоваться?

— Никогда?

— О Клей, не начинай опять. Я потеряла голубой кашемировый свитер, я хотела его надеть завтра… Черт побери, где он может быть?

— Если бы ты хоть раз в месяц приводила дом в порядок, может, ты не теряла бы своих вещей. — Комната была похожа на китайскую прачечную после взрыва.

— О, я знаю! — Лицо Джил посветлело. — Могу поспорить, я отдала его на прошлой неделе в чистку. Клей, будь добр, поезжай и забери его для меня, хорошо?

— Я не посыльный мальчик из прачечной. Если он тебе нужен, забери сама.

Она прошла по устеленному одеждой полу и заговорила воркующим голосом ему в лицо:

— Не сердись, дорогой. Я просто не знала, что именно сейчас ты занят. — Когда она провела блестящими ногтями по его щеке, он отклонил голову в сторону.

— Джил, ты никогда не думаешь о том, что я занят. Ты всегда думаешь, что ты — единственная, кто может быть занят.

— Но, дорогой, я действительно занята. Я завтра в первый раз встречаюсь с инженером-проектировщиком, и мне хочется выглядеть самым наилучшим образом. — Быстрой лаской она хотела поднять ему настроение. Но она в третий раз назвала его «дорогой», а в последнее время это начало его раздражать. Она пользовалась этим термином так свободно, что порой он чувствовал себя уязвленным. Это напоминало ему о том, что говорила Кэтрин: «Ценность привязанности увеличивается, если о ней поменьше вспоминать».

— Джил, почему ты хотела, чтобы я вернулся?

— Дорогой, что за вопрос. Я чувствовала себя потерянной без тебя, ты это знаешь.

— Кроме того, что чувствовала себя потерянной, что еще?

— Что это, допрос? Как тебе нравится это платье? — Она подняла розовое крепдешиновое платье и закружилась, призывно глядя на него.

— Джил, я пытаюсь с тобой поговорить. Ты можешь забыть об этом чертовом платье?

— Разумеется. Оно забыто. — Она небрежно бросила его, к подножию кровати, повернулась, схватила расческу и начала расчесывать волосы. — Итак, говори.

— Послушай, я… — Он не знал, с чего начать. — Я думал, что стиль нашей жизни, наше прошлое, наше будущее так похожи, что практически мы созданы друг для друга; Но это — это для меня не подходит.

— Не подходит? Объясни мне, Клей? — резко сказала она, продолжая расчесывать волосы.

Он жестом окинул комнату.

— Джил, мы разные, вот и все. Мне трудно жить в беспорядке, есть в ресторане и носить одежду из прачечной, которая никогда не бывает чистой! А кухня, заваленная журналами?

— Я не думала, что ты хочешь меня за домашние способности…

— Джил, я с радостью выполняю свои обязанности, но мне нужно какое-то ощущение дома, понимаешь?

— Нет, не уверена, что понимаю. Это звучит так, как будто ты просишь меня бросить карьеру и начать вытирать пыль.

— Я не прошу тебя ничего бросать, просто дай мне несколько прямых ответов.

— Я отвечу, если буду точно знать, о чем ты спрашиваешь.

Клей поднял с кресла темно-лиловую кружевную нижнюю юбку и тяжело сел. Он внимательно рассматривал дорогую вещь, ощупывая ее пальцами. Потом тихо сказал:

— Как насчет детей, Джил?

— Детей?

Она перестала расчесывать волосы. Клей поднял на нее глаза.

— Семья… Ты когда-нибудь собираешься заводить семью?

Она повернулась резко и сердито посмотрела на него.

— И ты говоришь, что не просишь меня ничего бросать!

— Нет, я даже не говорю о том, что это нужно делать прямо сейчас, но когда-нибудь… Ты хочешь когда-нибудь завести ребенка?

— Все эти годы я потратила на то, чтобы получить степень. Впереди меня ждет будущее в одной из самых быстро развивающихся отраслей, а ты говоришь о детях?

Не задумываясь, Клей представил себе Кэтрин, плачущую оттого, что ребенок Гровер умер, потом родильный зал и их руки на животе, когда начались схватки; он вспоминал, как она сидела на полу в гостиной, скрестив нога, похлопывая по ступням Мелиссы, и о том, как она плакала, когда Мелисса разбила голову…

Вдруг Джил бросила расческу. Она стукнулась о туалетный столик, отскочила и упала на пол вовнутрь брошенной туфли-лодочки.

— Ты виделся с ней, не так ли?

— С кем?

— Со своей… женой. — Это слово раздражало Джил.

Клей даже не думал лгать.

— Да.

— Я знала это! Ты затащил ее в постель?

— Ради Бога! — Клей встал и отвернулся от нее.

— Ну, да?

— Это к делу вовсе не относится.

— О, разве нет? Итак, подумай хорошо, мужик, потому что я не собираюсь играть роль второй скрипки ни для одной женщины, жена она или нет! — Джил повернулась к зеркалу, взяла, толстую кисточку и с силой начала накладывать румяна.

— Это часть нашего устройства здесь, не так ли, Джил?

Она уставилась на него в зеркало.

— Что — это?

— Эгоизм, твой и мой. Причина того, что ты меня хочешь, состоит в том, что ты всегда должна иметь то, что тебе хочется. Причина того, что я бросил Кэтрин, состоит в том, что я всегда должен иметь то, чего хочу.

Ее глаза заблестели, когда она развернулась и посмотрела ему в лицо.

— Ну, тогда мы оба одинаковые, не так ли, Клей?

— Нет, не одинаковые. Я думал так, но нет. Больше нет.

Они стояли с закрытыми глазами среди разбросанных вещей, кофейных чашек, газет и косметики. В ее глазах была злость, в его — сожаление.

Наконец Джил сказала:

— Я могу посоревноваться с Кэтрин, но я не смогу соревноваться с Мелиссой. Вот в чем дело, не так ли?

— Она здесь, Джил. Она существует, я ее отец и не могу этого забыть. И Кэтрин так сильно изменилась…

Неожиданно Джил швырнула косметическую кисточку ему в лицо, пронзительно завизжав:

— О, будь ты проклят, проклят, проклят! Как ты осмеливаешься стоять здесь и мечтать о ней! Если ты так сильно ее хочешь, тогда что ты здесь делаешь? Но если ты уйдешь, не думай, что твоя половина кровати надолго останется холодной!

— Джил, пожалуйста! Я вовсе не хотел причинять тебе боль.

— Боль? Как ты мне можешь сделать больно? Ты только сделал больно тому, кого любишь, так, кажется, поется в песне.

Клей покинул озеро Миннесота и часами бесцельно ездил на машине. Наконец, обогнув озеро Колхаун, он поехал на восток к озеру Стрит, мимо причудливых, маленьких, но с претензией магазинчиков, расположившихся на территории озера Хеннепин, дальше на восток, где старенькие театры уступали место еще более старым мебельным комиссионным магазинам. Он свернул на юг, поехал по узкой дороге, которая разделяла пополам Блумингтон и снова тянулась по кругу на запад. Клей свернул на Белт Байн, невольно направляясь в Золотую Долину.

Не задумываясь, он поехал по дороге «Золотая Долина», петляя по улочкам, которые однажды были его привычным маршрутом домой. Клей миновал супермаркет Вайерли — сюда они в первый раз с Кэтрин приезжали за покупками. Он свернул на стоянку возле дома, выключил мотор, но оставил зажженными фары. Он посмотрел вверх на скользящую стеклянную дверь, свет из которой падал на заснеженный балкон. Он не отрываясь смотрел на свет, но через минуту он померк, и окно стало черным. Клей завел машину и направился в мотель.

Когда Клей появился на пороге кабинета, Клейборн взглянул на него, пытаясь скрыть свое удивление, но не смог. Он наполовину привстал со своего кресла, потом уселся в него снова с выражением надежды.

— Привет, папа.

— Привет, Клей. Мы давно не виделись.

— Да, только не говори маме, что я здесь.

— Конечно, входи, входи. — Клейборн снял очки в серебряной оправе и бросил их на стол.

— Очки новые.

— Они у меня уже пару месяцев, но я еще не привык к ним. Они оба посмотрели на очки. Комната была тихой. Вдруг, как бы воодушевившись, Клейборн встал.