Когда он открыл ей дверцу, она выставила ногу из машины, а Клей протянул руку, чтобы помочь ей выйти.

— Кэтрин, извини, я повысил голос. Я тоже нервничаю.

Кэтрин внимательно смотрела в его лицо, которое при неоновом свете казалось странного цвета. Она не нашлась что ответить.

Портье взмахнул рукой, указывая на комнату. Это была изящная комната, выполненная со вкусом, исключительно в устричных, белых и веджвудских голубых тонах. Холодные голубые стены украшала жемчужная лепка ручной работы в форме прямоугольника. Дизайн повторялся на двух двойных дверях, ведущих в ванную и клозет. Элегантная белая шелковая драпировка увенчивалась богато украшенным дорогим балдахином. Гипсовая французская провинциальная мебель хорошо смотрелась на фоне голубого плюшевого покрытия. Помимо огромной кровати здесь также находилась пара стульев и кофейный столик в стиле Людовика XIV с изящно изогнутыми ножками и овальной мраморной поверхностью. На столике стоял огромный букет белых роз, наполняя комнату терпким запахом.

Когда дверь закрылась, и они остались одни, Кэтрин подошла к цветам, нашла крохотный зеленый конверт и вопросительно повернулась к Клею.

— Я не в курсе. Открой его, — сказал он. На открытке было написано только:

«С любовью, мама и папа».

— Это от твоих родителей. — Она протянула ему открытку и, пока он читал, робко отошла на приличное расстояние в сторону.

— Прекрасно, — пробормотал он и воткнул открытку обратно в розы. Он откинул полы смокинга и, подбоченясь, окинул комнату руками. — Прекрасно, — повторил он.

— Более чем прекрасно, — поддержала она, — более чем сногсшибательно.

На туалетном столике стояла корзина с фруктами и серебряная чаша с зеленой бутылкой внутри. Клей подошел к столику, поднял бутылку, прочитал этикетку, поставил ее на место. Потом он повернулся, ослабил узел галстука-»бабочки» и расстегнул пуговицу на рубашке. Кэтрин прошла вперед и украдкой заглянула в глубину затемненной комнаты.

— Давай я повешу твое пальто? — предложил он.

Она удивленно посмотрела на свое пальто, которое все еще было у нее в руках. — О… о, конечно.

Он подошел, чтобы взять у нее пальто, но она отступила испуганно на шаг.

— Не пугайся, — лаконично сказал он, — я только собираюсь повесить твое пальто.

— Я не пугаюсь. Я просто не знаю, что с собой делать, вот и все.

Он открыл дверцу шкафа и заговорил с покачивающимися вешалками внутри.

— Может, бокал шампанского поможет. Ты хочешь шампанского? — Он тоже повесил пиджак смокинга в шкаф.

— Не думаю. — Тем не менее, она подошла к столику и посмотрела на шампанское и фрукты. — От кого эти фрукты?

— От управления. Ты хочешь? Как насчет последней груши в этом сезоне? — Его загорелая рука взяла из корзины с фруктами грушу.

— Нет, грушу я тоже не хочу. Я не голодна.

Когда она отходила от него, он подбросил грушу вверх, а потом, забыв ее в руке, внимательно посмотрел на Кэтрин.

— Ни шампанского, ни фруктов, чем тогда ты хочешь заняться, чтобы скоротать время?

Она посмотрела на него пустым взглядом, стоя посреди комнаты, как бы боясь прикоснуться к чему-нибудь в ней. Он вздохнул, положил грушу обратно в корзину и перенес чемоданы поближе к кровати.

— Итак, раз мы здесь, то нам нужно как можно лучше использовать это время.

Он гордо подошел к двери в ванную комнату, включил свет, потом повернулся, показывая жестом руки на нее. — Может быть, ты хочешь первой?

Неожиданно Кэтрин поняла, что смеется! Это началось беззвучным трепетом в ее горле, и не успела она себя остановить, как смех вырвался наружу. Кэтрин смеялась, закрыв руками рот, а потом развела руки широко в стороны, подняла голову и продолжала смеяться в потолок. Наконец она посмотрела на Клея — в уголках его глаз опять появились морщинки.

— Смелей, эй, жена. Я пытаюсь быть галантным, но с каждой минутой это становится все труднее.

И вдруг напряжение исчезло.

— О Клей, если бы твой отец мог видеть нас сейчас, он бы потребовал свои деньги назад. Мы действительно находимся в номере-люкс в «Ридженси», и у нас медовый месяц?

— Я думаю, так, — играя, он огляделся вокруг, проверяя.

— И мы зарегистрировались как миссис и мистер Клей Форрестер?

— Думаю, что так.

Она закатила глаза вверх, как бы взывая к небесам:

— Помоги мне, Господи, я путаюсь в словах.

— Знаешь, тебе следует делать это чаще. — Он мягко улыбнулся ей.

— Что делать, путаться в словах? — Она хихикнула и сделала несчастное движение.

— Нет, смеяться. Или даже улыбаться. Я уже начал было думать, что ты проведешь всю ночь с кислым выражением лица.

— А у меня кислое лицо? — Когда она спрашивала, оно выглядело подвижным и любопытным.

— Кислое — это не то слово. Сюда скорее подходит слово неподвижное. Да, неподвижное. Временами ты надеваешь его, как панцирь.

— Да?

— В большинстве случаев, когда мы остаемся одни.

— А тебе бы больше нравилось, если бы я чаще улыбалась?

Он пожал плечами.

— Да, полагаю, что нравилось бы. Мне нравится, когда улыбаются. Мне кажется, я рожден для того, чтобы жить среди счастливых людей.

— Я постараюсь запомнить. — Она посмотрела в окно, потом опять перевела взгляд на него. — Клей, за то, что я сказала там, в машине… ну, прошу прощения.

— Нет, это я был резок с тобой.

— Нет, послушай, частично это была и моя вина тоже. Я не хочу, чтобы мы постоянно ссорились в то время, пока будем женаты. Всю свою жизнь я провела в ссорах, и сейчас я просто хочу… ну, мира между нами. Я знаю, что это звучит глупо, но чувствуешь себя гораздо лучше, оттого что просто признаешься, что нервничаешь, вместо того, чтобы вести себя так, как мы вели по дороге сюда. Я хочу, чтобы ты знал, что я постараюсь со своей стороны установить и поддерживать определенный статус кво.

— Хорошо. Я тоже. Хорошо или плохо, но мы привязаны друг к другу, поэтому давай из этого извлечем для себя пользу, а не вред.

Она слегка улыбнулась.

— Договорились. Итак… я первая, да?

Они оба посмотрели на дверь ванной комнаты.

— Да.

«Что за чертовщина, — думала она, — это обычная старая ванна, ведь так? И я задыхаюсь в этом платье… Я умираю от желания, чтобы мне было удобно, не правда ли?»

Но даже оказавшись в ванной, она остро чувствовала его присутствие за дверью. Кэтрин открыла водопроводный кран, чтобы заглушить свой голос. Продолжая украдкой поглядывать на дверь, она смотрела на себя в зеркало, пытаясь оценить свое отражение до тех пор, пока оно не запотело от ее дыхания.

— Миссис Кэтрин Форрестер, да? — спрашивала она у своего отражения. — Однажды он тебе сказал, что нельзя играть, чтобы потом не поплатиться, и он был прав. Поэтому надень свою ночную сорочку и выходи отсюда. Ложись с ним в постель, а если тебе это неудобно делать, то тебе в этом некого винить, кроме самой себя.

Ее пальцы дрожали, когда она снимала одежду. Она смотрела на себя широко раскрытыми глазами, когда снимала бархатное платье, потом трусики и этот смешной бюстгальтер. Сейчас ее груди стали тяжелее, соски шире и багровее. Как только их освободили из бюстгальтера, Кэтрин почувствовала приступ тупой боли — не то чтобы боли, но что-то похожее на боль — и она, закрыв глаза, взяла груди в ладони, сжимая и поднимая таким образом, чтобы эта неожиданная боль утихла. А когда боль исчезла, она почувствовала облегчение оттого, что ее ничто не стягивает. Она коснулась красных отметин в тех местах, где бюстгальтер туго стягивал кожу на ребрах, потом погладила живот, который теперь был похож на барабан.

Неожиданно промелькнула мысль о том, что мужчина, ожидающий по ту сторону двери, создал все эти перемены в ее теле.

Она отбросила эту мысль, почистила зубы, включила теплую воду и намылила губку. Она уже собиралась смыть косметику, но в последний момент вспомнила, что в ее лице есть много недостатков, и без косметики они будут видны, поэтому она решила оставить все как есть.