Когда она вошла в дом, в гостиной горел свет. Увидев свет, она почувствовала, как бешено застучало ее сердце. Кэтрин открыла дверь. Было тихо. Она медленно повесила пальто и еще медленнее стала подниматься наверх. Клей стоял в гостиной, как разъяренный самурай. Его рубашка висела расстегнутая и помятая, на щеках появилась щетина, волосы были в беспорядке, лицо казалось измученным от бессонной ночи.

— Где, черт побери, ты была? — заревел он.

— В больнице.

Его гнев мгновенно исчез, сменившись опустошенностью, как будто лифт очень быстро спускался. Он посмотрел на ее живот.

— Что-то случилось?

— Просто Мари родила девочку весом в шесть с половиной фунтов. — Она повернулась, чтобы идти наверх, когда почувствовала, что ее грубо развернули за локоть.

Еще больше разгневанный тем, что начал было думать, что что-то случилось с Кэтрин, он рявкнул:

— Ну, знаешь, ты могла бы позвонить!

— Я! — огрызнулась в ответ Кэтрин. — Я могла бы позвонить! А как насчет тебя!?

— Меня выставили за дверь! Помнишь?

— Я не выставляла тебя за дверь!

— Хорошо, но ты сделала так, что мне совсем не хотелось возвращаться.

— Это твое право, мистер Форрестер. Я уверена, вы не мерзли на холоде.

— Нет, конечно, черт возьми, я не мерз.

— И она позволила вам лапать свой прекрасный плоский живот всю ночь?

— А тебе какое дело? Ты дала мне разрешение лапать ее где угодно, не так ли?

— Правильно, — прошипела она. — Где угодно!

— Кэтрин, давай не будем ссориться, ладно? Я клянусь, что я…

— О, ты клянешься! Бедняжка. Я не поспала и двух часов прошлой ночью. Я волновалась, что ты сел в машину и ездил, как сумасшедший, пока где-нибудь не врезался на своем «корветте». А ты все это время был с ней, а сейчас пришел домой и плачешь, что устал? Пощади меня.

— Я не говорил, что был с ней. Ты сама это предположила.

— Я ни на секунду не сомневаюсь в том, был ты с ней или нет. Если таким образом ты от меня отстанешь, прекрасно! Проводи с Джил Мангассон столько времени, сколько тебе захочется. Только сделай одолжение, предупреждай меня, чтобы я не готовила для тебя ужин, когда будешь отсутствовать, договорились?

— А как ты думаешь, кто готовил ужин сегодня для тебя? Она перевела взгляд на кухню. По всему было видно, что к еде не прикасались. Кэтрин не знала, что сказать. Он опять вскипел.

— Просто представь себе, что я подумал, когда увидел, что ты не дотрагивалась до еды?

— Я знаю, чего ты не мог подумать — то, что я нахожусь в каком-то месте со своим старым приятелем!

Он провел рукой по волосам, как будто хотел взять себя в руки, потом отвернулся.

— Ты бы лучше позвонила своей матери, потому что она ужасно волнуется.

— Мая мать? Как она об этом узнала?

— Я не думал, что ты можешь еще куда-нибудь пойти, поэтому позвонил ей домой.

— О, прекрасно, просто замечательно! Я не звонила ТВОЕЙ матери, чтобы проверить, где ты.

— Ну, вероятно, тебе следовало бы это сделать, потому что я был там. — Он прошел через гостиную и шлепнулся на диван. — Господи, — сказал он, глядя в окно, — я не знаю, что на тебя нашло вчера утром. Все, что я сделал, это дотронулся до тебя, Кэт. Это все, что я сделал. Разве это было так плохо? Как ты думаешь, что чувствует мужчина, если к нему так относятся? — Он встал и начал расхаживать по комнате вперед-назад. — Я живу, как святой монах! Не смотри! Не прикасайся! Следи за тем, что говоришь! Спи на этом диване, как какой-то евнух! Весь этот расклад просто неестественен!

— А чья это была идея?

— Хорошо, признаю, моя, но будь благоразумной, а?

Ее голос стал насмешливым.

— Что я для тебя, Клей? Еще одно завоевание? Это то, чего ты добиваешься? Еще одна отметина на твоем, — она нагло посмотрела на его промежность, — что бы это ни было? Мне думается, что у тебя получится лучше с кем-то другим, чем с избитой, с большим животом неудачницей, как я. Послушай, я собираюсь выйти из этого замужества с меньшим количеством шрамов, чем до замужества, а чтобы сделать это, мне нужно держать тебя подальше от себя, понимаешь? Просто стой в стороне!

Вдруг Клей бросился через комнату, схватил одной рукой ее за запястье, а другую руку яростно выбросил в сторону, восклицая:

— Черт побери, Кэтрин, я твой муж!

Инстинктивно она закрыла голову рукой, садясь на корточки, ожидая, когда обрушится удар.

При виде ее испуга Клей низко согнулся, его гнев утих и сменился жалостью, от которой было больно — намного больнее, чем от мысли, что он не может прикоснуться к ней.

Он встал на колено рядом с ней.

— Кэт, — сказал он хриплым голосом. — Господи, Кэт, я не собирался ударить тебя.

Она по-прежнему стояла, съежившись, на коленях, погруженная в какой-то большой страх, который ему было трудно понять.

— Эй, пошли, дорогая, это Клей. Я бы никогда тебя не ударил, разве ты этого не знаешь? — Он думал, что она плачет, поскольку ее тело сильно содрогнулось. «Ей нужно поплакать, — думал он, — ей нужно было поплакать еще несколько недель назад». Он видел, как ее пальцы впились в заднюю часть шеи. Он взял ее за руки. — Пойдем, Кэт. Это всего лишь глупая ссора, и она закончилась, да? — Он убрал назад локон ее волос, что спускался на лицо и закрывал его, как золотой водопад. Он наклонился ниже, стараясь заглянуть в лицо, но она сжимала рукой голову, сидя на корточках, как сумасшедшая. Страх раздирал его изнутри. Казалось, что его сердце увеличилось вдвое. — Кэт, извини. Пошли, я не… Никто не обидит тебя, Кэт. Пожалуйста, дорогая, прости меня… — Комок собрался в его горле. — Позволь мне провести тебя к кровати, о'кей?

Что-то вернуло ее к действительности. Наконец она подняла голову и одним глазом посмотрела на него сквозь завесу волос. С нежностью в голосе он пообещал:

— Я не буду прикасаться к тебе. Я просто хочу помочь тебе добраться до кровати. Пошли. — Он ожидал увидеть слезы, но их не было. Наконец, она встала, отбросила назад волосы и посмотрела на него подозрительно. На ее лице была защитная маска безразличия.

— Я сама могу это сделать. — Ее голос был слишком сдержанным. — Я не нуждаюсь в твоей помощи.

Размеренными движениями она поднялась и вышла из комнаты. Опустошенный, он остался стоять на одном колене посреди комнаты.

После этого случая Кэтрин проводила вечера в свободной комнате. Она либо шила себе просторную одежду, либо печатала на машинке. Если ей нужно было что-то учить, она тоже делала это в пустой спальне. Как рак-отшельник, она заползла в свой панцирь.

После нескольких вечеров беспрерывного печатания, Клей подошел к дверям спальни, стоял так, глядя на ее спину и не зная, как к ней приблизиться.

— В последнее время ты много печатаешь. У твоих профессоров накопилось много работы или еще что-нибудь?

Она даже не повернулась.

— Мне нужно напечатать пару семестровых работ.

— Если тебе нужны деньги, почему ты не скажешь? — нетерпеливо спросил он.

— Я хочу печатать, чтобы чем-то себя занять.

— Но у тебя и так достаточно работы — занятия, дом… Куда еще больше?

Наконец она посмотрела через плечо.

— Я думала, мы договорились, что не будем вмешиваться в личные дела друг друга.

Его рот сомкнулся в прямую, жесткую линию. Она отвернулась и опять продолжила свою работу.

На следующий день, сидя опять за печатной машинкой, она услышала, как хлопнула дверь. Ее пальцы замерли, нависая над клавишами: она слушала. Наконец она поднялась, проверила в гостиной и на кухне и убедилась, что он ушел. Она вздохнула и вернулась в пустую комнату.

Во всем доме чувствовалось одиночество оттого, что его нет. Он вернулся домой около девяти вечера, не давая никаких объяснений и не получая от нее никаких вопросов. После этого он иногда уходил так же, ничего не говоря, предпочитая не видеть ее безразличия, не слышать звуков клацающей печатной машинки, которые доносились сверху, потому что она стала избегать гостиной.